Могултай
- Разговор в трактире
- Заря Четвертой эпохи
- К нам затесалась в стаю...
- За что, за что Горыныча убили?..
- По жаркому бездорожью...
- Жизнь, алчущая хлеба, мгновенна и убога...
- Наполним, граждане, бокалы...
- Страны Востока и Заката, вы удивитесь этим дням...
- Завещание Абрахама
- Поздняя Бронза
- Перевод антрекотовых "До войны, по-английски"
- На смерть Марка Аврелия
- Учтивый друг достойно ушел...
- Вползая в семидесятые, растворяясь в траве...
- Слышишь, трубы сотрясают потемневший небосклон?..
- Римляне в Ютландии (100 н.э)
- Гнали пленников по плато
- Хеттская интервенция в Южной Азии
- Параллельный вариант "Орла Шестого Легиона"
Разговор в трактире
Почему это странный наш вид? Ничего и не странный.
Что зеленый такой? Маскируюсь под иву, долдон!
Мы - особый патруль Дориатской секретной охраны
Очень Важных Персон.
Да, за Береном смотрим. Приказано - рады стараться.
А по правде - за что ж человеку такая-то честь?
Вы про Чары, хранящие Тингола, слышали, братцы?
Ну, так мы эти чары и есть.
Сам велел не светиться при детях. Ну надо, так надо.
Только нас здесь, при парочке этой, с полтысячи душ.
Ох и тяжкое дело - в количестве полубригады
имитировать полную глушь!
Да еще Лэтиэн, в комбинации "смерть пионеру",
носом к носу столкнулась со мной, понимаешь, вчера!
Притворился кустом - а чего тут придумать-то, Эру?
А потом шелестел до утра!
По ночам Даэрон в меру сил добавляет веселья.
Искарябал какими-то "рунами" сотню дубов,
а неделю назад из дворца заявился в похмелье
И давай распевать про любовь!
А когда он завел о ее удивительной силе - ,
веревольфы на этот скулеж набежали зараз.
Так ему-то до лютни, ему они даже подвыли...
а потом как полезли на нас!
Мы, конечно, отбились, чего там чаевничать с ними.
Но рука до сих пор не сгибается, как не своя...
Не люблю веревольфов. Уж больно еврейское имя.
А кусаются - мама моя!
Нет, служить на границе, я вам доложу, это что-то!
Только-только уснул - и опять затыкают в наряд.
От такого житья не захочешь - подашься к Морготу...
Эх, родной Дориат!
Заря Четвертой эпохи (пролетарско-интернационалистический дуэт)
- Острые ушки, кошачьи глаза...
С орчанкой водиться - кто против, а я за!
Она косы разбросает,
в страсти бурной искусает,
в общем, не девка, а гроза!
- Ровные зубы, прямая борода...
С парнем водиться - кто нет, а я так да!
Руки коротки, да хватки,
ласки коротки, да сладки,
в общем, для смертных хоть куда!
- Мам, ну без пены про их лихую стать -
мне до Ниенны, кем их велят считать!
Выкинь ты к свиньЯм в загоны
наши расовы законы -
сам разбираюсь, где мне спать!
- Пап, ну не тычь мне про Нирнаэт опять,
всем твоим притчам уже лет тысяч пять!
Только и слыхала сроду
про трагедию народа -
что ж мне, с трагедией гулять?!
/Хором/ -
Эх, расцветай, любви пожар!
Вот вам купец, а вот товар!
Мальчик будет или дочка -
регистрируемся. Точка.
Лопни от злости, J.R.R.!
* * *
К нам затесалась в стаю
барышня нового строя.
Квента у ней, извиняюсь, мужская -
и женское все остальное.
Что ж, раз дело такое...
Всякие есть таланты.
И только одно не дает мне покоя -
как там у ней с амбаркантой?
* * *
За что, за что Горыныча убили?
Ведь он же был ни в чем не виноват!
Былины беспардонно очернили
его подкласс, семейство и отряд.
Что воплей о пощаде он не слушал -
тому виной суровая среда,
а что девиц на круг полтыщи скушал -
нам всем нужна белковая еда.
В евойном детстве было много драмы:
он трудно вылуплялся из яйца.
Он не видал своих отца и мамы -
кровавый меч лишил его отца.
Дышал огнем - так только от обиды.
Брал дань - во имя права на жилье.
Полцарства этапировав к Аиду,
он выражал лишь мнение свое.
Пришел интолерантный мужичина
в вонючей куртке из облезлых шкур -
и обеспечил раннюю кончину
реликту многоцветия культур.
А он в душе был белый и пушистый,
хотя и не весьма хорош на вид...
Дрожите, гады, сволочи, нацисты!
Я обличу ваш подлый змеецид.
* * *
По жаркому бездорожью
прямой и ровной походкой
идет солдат Моисея
де Гиза и Рейхенау.
Обметаны его губы
и руки его устали:
в резне тяжелой работы
больше, чем слез и крови.
Он знает не понаслышке,
как хрупки детские кости
и как беспокойны в ямах
закопанные живыми.
Надежные богословы
восславят его деянья -
а он бы, будь его воля,
сидел безвылазно дома,
не видел бы вовсе реки,
заполненные телами,
не чистил бы в жизни Землю
от той дурной биомассы!
Но снова стучит повестка
в его окно голубое,
и он уходит работать
Мечом Мирового Счастья.
Придет к призывному пункту
и скажет, привычно сплюнув:
"Какая там разнарядка
от Господа на сегодня?"
* * *
- Жизнь, алчущая хлеба, мгновенна и убога.
- Да, я читал, спасибо... А все-таки красиво
стремительное Небо, не знающее Бога,
китайского пошиба, монгольского разлива!
Не бездна, а - преграда, доспех, одежда (стены,
сработанные дивно из духов капитальных)...
Летит горизонталью, закручиваясь сферой,
укутывая Землю от бед трансцендентальных!
Всего-то край передний, всего-то слой защитный,
раскрашеннный искусно в надежный темно-синий.
А там - звенят последним созвездий сталактиты
в своей четырехмерной неслаженной пустыне.
Полуцентон 1. "...Как этот честный офицер, - здесь нету места укоризне, -
поскольку нечто кроме жизни есть: долг и доблесть, например"
(Кушнер).
Наполним, граждане, бокалы,
содвинем, граждане, их разом;
приметим барышню напротив -
ты с ней сегодня стал на ты;
внимай вооруженным слухом,
смотри вооруженным глазом,
и ты увидишь, как прекрасны
ее случайные черты.
Зияла ночь Омар Хайяму,
и нам по-прежнему зияет,
ты вечно жить не собирался -
а вот по-прежнему живешь.
Природа к нам неравнодушна -
а то чего ж она сияет?
Тебя не ждет такого мама?
Так ведь и ты ее не ждешь.
Броня крепчает, танки быстры,
отчизна тырит и пирует.
Сплетай же басни на милетский,
веками схваченный манер!
А степь не требует отваги -
она отвагу нам дарует,
затем, что нечто, кроме жизни,
есть (что там? Доблесть, например).
* * *
Страны Востока и Заката, вы удивитесь этим дням.
От Аштарота и Кената скачет властитель Абрахам!
Там, впереди, рабам и знати слышать дано военный гром,
там, впереди, владыки Хатти держат пределы под ярмом!
Вышел наместник из Хеброна, силу над краем распростер,
ясны как день его законы, щит безупречен, меч остер!
Встала копейная пехота за колесницами его;
по ежемесячным отчетам все, что противилось, мертво!
Пыль заклубилась на востоке, это ибри ведут полки;
нынче исполнятся их сроки, нынче дороги широки!
Веря себе, не пряча силы, - знаки Дамаска на ремне, -
встал перед строями Мурсила воин в чешуйчатой броне!
И приступает прямо к делу: "Вечная власть Хаттусе, брат!
Я господин душой и телом над Перешедшими Евфрат!
Слышал, что земли здесь богаты - кто увидал, не спустит глаз;
дай нам удел без лишней платы, дружбу в ответ прими от нас!"
Видит наместник медь и бронзу, слышит наместник звон и лязг...
"Что ж, кочевой, дружить не поздно, - вкусишь теперь щедрот и ласк!
Знает Гора мои законы, нынче и Степь несет дары.
Видишь дубраву за Хеброном? Там и расставь свои шатры!"
Чаши встречаются с ударом, слабых и сильных веселя:
"Мачеха нам - земля Сангара, мать - аравийская земля!
Ныне отец нам - царь над Хатти, наш поводырь - его указ,
наше наследство - на закате, наше оружие - при нас!"
Солнце воссел над Кенааном, рядом хебронец на стене.
"Кто по народам и по странам более всех привержен мне?"
"Царь мой, оставь худые мысли, князь над ибри верней всего:
он стережет страну от Мицри, я сберегаю от него!"
Музыка громче, речи тише, в небе знамена чертят след...
Кто бы узнал, их славу слыша, как это все сойдет на нет!
Ну а пока - легка дорога, сладок наш хлеб и воздух тих:
мы же еще не люди Бога - мы же еще народ Своих!
Завещание Абрахама
Господин мой Исаак,
Бог велит: "Умри"!
Ты возьмешь мой княжий знак
для людей ибри.
Выходи для них на рать,
простирай им кров, -
так и я тебя отдать
был за них готов!
Но теперь иное вновь:
при любой любви
в свой поход бери их кровь,
потом их живи!
Хорошо двоим вдвойне,
горе одному.
Так и царь слуга стране,
а она - ему!
На Закате будь богат
боем и трудом;
на Востоке - Галаад,
арамейский дом.
С ними не веди войны,
руку их прими:
и добром, и злом сильны
люди арамми.
Без Щита не проживешь,
будь стократ герой;
Иль-Амуррим был хорош
за большой рекой.
Нынче крепок без него
новый уговор -
нашим стало божество
амалекских гор!
Но когда услышишь речь
вьющихся в пыли,
что желают нас отсечь
от людей Земли, -
все заклятья хороши
от такого зла:
вырви корень их души,
сокруши тела!
Исаак, мой господин,
слышишь голос мой?
Путь погибели - один,
путь людей - другой.
Дай второму торжество,
сил не пощади.
Мальчик, выбери его!
Муж, его пройди!
Поздняя Бронза
Веселые девицы Сиппара,
веселые девицы Ниппура -
они с утра и до утра
еще гуляют на ура!
Велит вельможа, пахарь ахает,
свою Хебатку Тешшуб трахает,
старик Кумарве налегке
скрипит зубами вдалеке.
Ах, позднебронзовое времечко -
непрорастающее семечко...
Зато какие бы плоды
нам подарили те сады!
Но вперлись Гегели и Бабели,
и время осью продырявили,
и главный Ясперс-паразит
на ней, на подлой, егозит!
Колесованье информации,
вирусованье мотивации -
мое рабочее мерси
за достижения oси!
Перевод антрекотовых "До войны, по-английски"
- Что думаешь делать, Джинни Мэй,
что думаешь нынче делать?
Ураган поднимается, Джинни Мэй,
он ищет новых потех.
- Я надену плащ, какой захочу,
самый яркий и белый,
и выйду встретить свою любовь,
и черт побери вас всех!
- Но больше нет ни плащей, ни любви,
и парни в хаки одеты.
Ураган небесами овладел
и гонит к берегу вал.
- Тогда я взмолюсь к великим богам,-
я жизнь поставлю на это, -
тогда я взмолюсь, чтобы он затих
и больше не убивал.
- А кто послушает, Джинни Мэй,
молитвы людского сброда?
Ураган унес великих богов,
и слышен только прибой.
- Тогда я осталась свободна, друг,
одна со своей свободой.
И если хоть кем-то могу я стать,
то я останусь собой.
- Так что ж теперь делать, Джинни Мэй,
что же ты будешь делать?
Ураган - повелитель небес и земли,
и синих морских прорех.
- Я надену плащ, мой любимый плащ,
тот самый, яркий и белый,
и выйду встретить свою любовь,
и черт побери вас всех!
На смерть Марка Аврелия
Ах, чума целует горячо, не дает подняться.
Не докончишь начатый урок, не добьешь войны...
А ведь он бы мог прожить еще десять или двадцать,
позабыв за этот долгий срок морячков жены.
Жжет, не согревая, зимний мор, стынет Виндобона.
За Рекою - черные леса, римские навек.
(Впрочем, весь тот век пойдет в костер вечной обороны,
чуть закроет дымные глаза этот человек).
Встал Харон с лодчонкой на прикол, мирно ждет отбоя,
на Дунай тихонько пригребя от иных ручьев...
лБрат, зачем так рано ты ушел? Весело с тобою.
Что еще напишет про тебя это дурачье!
Словно рассыпающийся лед, трескается кожа.
Под рукой моей стоят полки, ходят корабли...
Мертвые не могут ничего? И живые - тоже,
но должны сражаться, мой Коммод, будто бы могли".
...Кто противостанет злой судьбе? Кто за нас ответит?
Травы повинуются косе, люди - одному.
"Бедные, - ты знаешь это, - все сукины мы дети", -
Тедди скажет ласково тебе, нисходя во тьму.
* * *
Учтивый друг достойно ушел,
надев пальто в рукава.
Горка пепла еще цела,
и кажется - до сих пор,
не в силах расстаться с теплом стола,
ждут щелканья альвеол
какие-то бедные слова,
не взятые в разговор.
Как здраво рекомендует Во,
щедро встречай друзей,
особенно если вперед и вниз -
все, что осталось вам!
Разлей сухого по стаканАм
за этот скупой девиз;
вина припаси на торжество;
флагов не пожалей.
Как холодно! Стоило уходить...
Как хочешь - поверь, проверь, -
я не раскаиваюсь ни в чем.
Ночь глазами полна.
Все тихо; я возвращаюсь в дом
и запираю дверь.
И смерть, насколько могу судить,
действительно не страшна
* * *
Вползая в семидесятые, растворяясь в траве,
истлевшим тряпьем укутывая рану на голове,
выходя на добычу ночью, отлеживаясь днем...
Император капитулировал. Не будем о нем.
Островитяне, считая, что он - неизвестный дух,
оставляют ему бататы. Он ест, обсуждая вслух
мысль, заслуживающую внимания: вот это и есть она -
Сфера Совместного Процветания, за которую шла война.
С самого сорок пятого, весь свой пожизненный срок,
он воплощает истории параллельный поток,
закуклившийся универсум, нe тот и нe этот свет,
где есть Такэда и Мэйдзи, а линкора "Миссури" нет.
Ниппон, со ста миллионами людей его языка -
меньше песчинки, приставшей к траве у его виска.
Так, вариа или дубиа, сон, неудачный клон...
Хотите узнать, где истинный? Он. Это он - Ниппон.
* * *
Слышишь, трубы сотрясают потемневший небосклон?
Сыновей своих скликает на победу Пендрагон.
Вот сейчас приказ найдет их, изорвет им песней рты,
вот сейчас пойдет пехота на саксонские щиты.
Как смешались в речи нашей под пестом военных бурь
алый мед уэльских башен и латинская лазурь!
Крест и дуб отныне слиты - видишь, видишь вместе их -
и на панцирях комитов, и на куртках рядовых.
Всадник ветер обгоняет, серебром горит броня,
только искры отлетают от копыт его коня.
Cто мужей несутся рядом, точно демоны воины -
это Утер, Амераудур, ужас вражьей стороны!
Видишь палисад зеленый за холмом, где мы стоим?
Знамя Белого Дракона развевается над ним!
Сталью страж его украшен, кровью сыт его народ -
будь упорен и бесстрашен, и к утру оно падет!
...Вот их линии за нами; склон на тысячу шагов,
как узорными коврами, убран трупами врагов.
Смерть опять проходит мимо, мы стоим живой стеной -
дети Западного Рима против гибели земной!
Честь тому, кто вел пехоту, кто примером был мужам,
кто сражал врага без счета перед тем, как ляжет сам;
так, клянусь богами дедов, мы и взяли высоту -
cлавный славную победу дарит Митре и Христу!
Римляне в Ютландии (100 н.э)
Пришел корабль из чужой земли,
в Халла-фьорде пристал,
и смуглые люди с него сошли,
закованные в металл.
Тут Торир Старый проворчал:
- Есть мне с левой руки,
когда последний в жизни причал
не встретили чужаки!
Сын Трюггве крикнул, мечом звеня -
шумлив и молод был он -
"Когда хоть один уйдет от меня,
не зваться мне Трюгвассон!"
Тут Олаф выходит в свой черед,
не молод он и не стар.
Четыре доспеха в ряд берет
его копейный удар.
"Как гляну я, люди, мы не горим,
спешат лишь в деле пустом.
сперва с чужаками поговорим,
а биться будем потом".
Они разделили стол и кров
с людьми из чужой земли,
но те не сказали учтивых слов,
невежливо речь повели.
"Из Румабурга явились мы,
там весел каждый час.
Не знают там суровой зимы,
не то что здесь у вас!
Из камня строят там города,
а в хижинах не живут.
Мы здесь останемся навсегда,
и править будем тут!"
Ответил Олаф им тогда,
готовясь убивать:
"Вы здесь останетесь навсегда,
а прочему не бывать!"
Сын Трюггве мечом прорубает след:
"Ну, чья выходит игра?
Не я ли дал хороший совет,
как спорили мы вчера?"
"Ты прав, оставить их жить - позор,
- Олаф ударил щитом -
но коли не этот разговор,
как знали бы мы о том?"
Кого не убили из чужаков,
бежали в свои моря.
С тех пор обычай у нас таков -
драться не любим зря.
С пришельцами делим стол и кров,
ведем учтивую речь,
но если не ценят хороших слов,
для них наготове меч!
* * *
Гнали пленников по плато,
не помню, когда и где.
И знаю, зачем, но не знаю, кто -
не то цэрэги Монкэ, не то
люди НКВД.
Мир впереди и мир позади,
ветер, пустыня, снега и лед,
кто здесь останется один,
суток не проживет.
Начальник прикидывает в уме,
черта суля зиме:
"Хоть четверти не досчитаюсь я -
ставка не даст житья".
За ним конвоиры едва идут,
изголодавшись за поход,
погоняют дважды голодный люд
и трижды голодный скот.
Но знает каждый человек,
проваливаясь в снег:
два шага направо - считай, побег,
налево - считай, побег.
Всего два раза под снегом твердь
нащупать ногой посмей -
и перешагнешь в благую смерть
из мертвой жизни твоей.
И раб из ряда выходит вдруг.
Он делает шаг. За ним второй.
К плечу винтовку или лук
вскидывает конвой.
Сейчас удара стальная нить
пронижет воздух, к нему скользя,
доказав, что можно его убить,
но покорить нельзя.
Но начальник конвоя крикнул: "Харе!
Вперед и привал к заре!
Неужто зря убиваем мы?
с ним справится бог зимы!"
И колонна перешла на бег;
начальник вился, как черт,
и больше, жив он, или мертв,
не понимал человек.
А беглец остался невредим.
Вокруг текла пустота.
И воздух казался ему седым
от пара изо рта.
Мир впереди и мир позади,
ветер, пустыня, снега и лед _
кто здесь окажется один,
суток не проживет.
Быструю смерть от людей принять -
это доля одна.
В степи одному медлительной ждать -
пусть мимо идет она!
Мир впереди и мир позади,
зима ликует, камни дробя.
Чего еще нужно? Ложись и жди,
и небо выпьет тебя.
...Колонна шла по целине,
вставала на привал.
Он бежал в полуяви и полусне
и утром ее догнал.
Начальник конвоя крикнул конвой,
никто не стал дивиться ничуть.
Дали плетей, поставили в строй
и снова погнали в путь.
А жар, что в дороге он подхватил,
в неделю его свалил.
Вот так и не вышло ничего
из мятежа его.
Хеттская интервенция в Южной Азии (из соответствующей альтернaтивки)
Смотри, на востоке горе: пришла большая беда.
Стоит над землей и морем чужая злая звезда.
Там жизнь рассыпалась прахом, там к смерти юнец готов,
там бьется Шива с Аллахом руками своих рабов.
Где речь идет о святыне, - безумна такая речь, -
Да будет судьей отныне тяжелый пехотный меч!
Кто ради веры на муки людей посылать привык -
отрублены эти руки и вырван этот язык.
Да будет душа свободна, приказ передав рукам.
За нами - зерно голодным и пуля боевикам.
Короткой военной ночью узнают дети чумы:
кто миром прожить не хочет, тех смертью помирим мы.
Гадатель из-за Хайбера сулит одолеть в бою;
смотри, мы не знаем Веры - мы верим в верность свою.
Кресту все, кто хочешь, братья, но мы убивать должны
по слову царя над Хатти и клятве своей страны!
Промяты бронежилеты, в присохшей крови штыки;
нельзя воевать здесь летом? Отлично можно, сынки.
И ржавым тряпьем останки, и третьи сутки подряд
идут тяжелые танки из Дели в Аллахабад.
Параллельный вариант "Орла Шестого Легиона"
Пусть я напился как сапожник,
пусть штрафанут теперь меня, -
но легионный наш треножник,
но легионный наш треножник
я лихо пропил за три дня!
Священных кур гони под закусь...
Легат вопит - не до того!
Пусть хоть родит Тиберий Август,
Пусть хоть родит Тиберий Август,
а мы к чертям пошлем его!
Как захмелеет воин бедный,
ему и жизнь недорога...
Пусть у легата голос врдный
(ох, у легата голос вредный!) -
а не колышет ни фига!
Но, впрочем, слишком я беспечен:
глянь, как расквакался, дурак...
Пусть гнев начальства быстротечен,
пусть гнев начальства быстротечен,
но порка тоже не пустяк!
Сожжен в песках Иерусалима,
я массу бедствий испытал,
но так весомо, грубо, зримо,
но так весомо, грубо, зримо
Еще нигде не залетал!
|
