Форум Арды-на-Куличках

К сожалению, "Туннель в небе" пока не читала, поэтому судить не берусь..

А если вернуться к "Алым парусам", то это же сказка. (Поэтому анализировать будущие отношения Ассоли, Грея, родствееников Грея с точки зрения политэкономии как-то странно). Феерия. История о сбывшихся желаниях. И, КАЖЕТСЯ, это единственная из крупных вещей Грина с безусловно счастливым концом. В "Бегущей по волнам" тоже счастливый конец, но все равно он как-то "горчит". Про "Золотую цепь", "Дорогу никуда" и говорить не стоит. "Блистающий мир" тоже нельзя назвать историей со счастливым концом, даже если считать, что погиб не Друд (для этого есть основания), а кто-то другой. Во-первых, Руну все-таки жалко, она личность незаурядная, не говоря уж о том, что она обаятельна и красива,во-вторых, вскоре после событий, описанных в романе, Друд и Тави все-таки погибли, кажется, во время одного из своих полетов. Об этом написано в рассказе,где встречаются герои из разных книг Грина, не помню точно, как он называется.
"Джесси и Моргиана" - здесь тоже нет "счастливого конца", если учитывать, с каким грузом предстоит жить Джесси. Хорошо, что она не стала изводить себя и превращать жизнь в фарс с самобичеванием, а нашла силы жить и оставаться самой собой.
Кстати, и в "Дороге никуда", и в "Золотой цепи" тоже есть мотив "сбывшихся желаний". Вот только в этих романах как раз после "сбычи мечт" (у Ганувера это сказочное богатство, у Давенанта встреча с семьей Футроза) на героев начинают валиться настоящие несчастья.

Про "Блистающий мир", Руну и Друда. Ну, здесь, кажется, все ясно. Руну привлекал не Летающий Человек, не полет сам по себе ("парение духа", как пояснял автор), а "дивиденды", которые можно получить от этой необычной способности.

Чего же хочет Руна?

- Вам нужно овладеть миром. Если этой цели у вас еще
нет, - она рано или поздно появится; лучше, если теперь вы согласитесь со мной. Итак, я представляю: не в цирке или иных случаях, рожденных капризом, но с полным сознанием великой и легкой цели вы заявите о себе долгим воздушным путешествием, с расчетом поразить и увлечь. Что было в цирке - будет везде. Америка очнется от золота и перекричит всех; Европа помолодеет;
исступленно завоет Азия; дикие племена зажгут священные костры и поклонятся неизвестному. Пойдет гром и гул; станут правилом бессонные ночи, а сумасшедшие в заточении своем начнут бить решетки; взрослые превратятся в детей, а дети будут играть в вас.
Если теперь, пока ново еще явление, клещи правительств не постеснялись бы раздавить вас, то после двух-трех месяцев всеобщего исступления вы станете под защиту общества. Возникнут надежды безмерные. Им отдадут дань все люди странного уклона души, - во всех сферах и примерах дел человеческих. А вас некоторое время снова не будет видно, пока не разлетится
весть, где вы находитесь.
Согласно вашему положению, цели и характеру впечатления, вы должны будете повести образ жизни, действующий на воображение - центральную силу души. Я найду и дам деньги. Комендант знает о вашем богатстве, но оно может оказаться ничтожным. Поэтому гигантский дворец на берегу моря ответит всем
ожиданиям. Он должен вмещать толпы, процессии, население целого города, без тесноты и с роскошью, полной светлых красок, - дворец, высокий как небо, с певучей глубиной царственных анфилад.
Тогда начнут к вам идти, чтобы говорить с вами, люди всех стран, рас и национальностей. "Друд" будет звучать, как "воздух", "дыхание". Странники, искатели "смысла" жизни, мечтатели всех видов; скрытные натуры, разочарованные, страдающие сплином или тоской, кандидаты в самоубийцы;
неуравновешенные и полубезумные; нежные - с детской религией цветов и птичек, добросовестные ученые; потерпевшие от всяческих бедствий; предприниматели и авантюристы; изобретатели и прожектеры; попрошайки и нищие, - и женщины, легионы женщин, с пораженным зрением и с взрывом восторгов, которых в жизни обычной им негде выразить. И то будет ваша
великая армия.
Одновременно со всем тем у вас появятся сторонники, агенты и капиталы с слепым к вам доверием: самые разнообразные, противоречащие друг другу цели постараются сделать вас точкой опоры. Газеты в погоне за прибылью будут печатать все, - и то, что сообщите им вы, и то, что сочинят другие,
превосходя, быть может, нелепостью измышлений весь опыт прежних веков. Вы же напишете книгу, которая будет отпечатана в количестве экземпляров, довольном, чтобы каждая семья человечества читала ее. В той книге вы напишете о себе, всему придав тот смысл, что тайна и условия счастья находятся в воле и руках ваших, - чему поверят все, так как под счастьем
разумеют несбыточное.
После этого к вам явится еще больше людей, и вы будете говорить с ними, появляясь внезапно. Самые простые слова ваши произведут не меньшее впечатление, как если бы заговорил каменный сфинкс. И из ничего, из пустой фразы, лишенной непрямого значения, вспыхнут легендарные обещания, катящиеся лавиной, опрокидывая старое настроение.
Старое настроение говорит "Игра и упорство"". Новое настроение будет выражаться словами: "Чудо и счастье". Так как до сих пор задача счастья не решена доступными средствами, ее захотят решить средствами недоступными, и решение возложат на вас. Меж тем в клубах вашего имени, в журналах, газетах и книгах, отмечающих ваш каждый шаг, каждое ваше слово и впечатление, в частных разговорах, соображениях, спорах, вражде и приветственных криках
заблудится та беспредметная вера, которую так давно и бездарно ловят посредством систем, заслуживающих лишь грустной улыбки.
Тогда - без динамита, пальбы и сложных мозговых судорог постоянное, ровное сознание разумного чуда - в лице вашем - сделает всякую власть столь шаткой, что при первом же ясно выраженном условии: "я - или они"", земля скажет: "ты". Ничто не остановит ее. Она будет думать, что овладевает
блестящими крыльями.
Девушка умолкла, вся ликуя и светясь; стальное, но и прекрасное - во всей силе одушевлявших ее гигантских расчетов - выражение не покидало ее лица, но тише, медленнее прозвучали последние слова Руны. Тогда поняла она, что Друд внутренне отвернулся и что ее слова отброшены ей назад, с равной им
силой.

Перед этим монологом меркнут мечты Наполеона о создании новой религии с новым Алкораном. Тем более что у Руны (и Грина) получается куда поэтичнее.
Вот что отвечает Друд:

Еще не успела она почувствовать всю силу удара, какраздалось резкое и холодное:
- Нет.
Он продолжал:
- Мне следовало остановить вас. Слушайте. Без сомнения, путем некоторых крупных ходов я мог бы поработить всех, но цель эта для меня отвратительна. Она помешает жить. У меня нет честолюбия. Вы спросите - что мне заменяет его? Улыбка. Но страстно я привязан к цветам, морю, путешествиям, животным и птицам; красивым тканям,
мрамору, музыке и причудам. Я двигаюсь с быстротой ветра, но люблю также бродить по живописным тропинкам. Охотно я рассматриваю книгу с картинками и доволен, когда, опустясь ночью на пароход, сижу в кают-компании, вызывая недоумение: "Откуда этот, такой?" Но я люблю все Мне ли тасовать ту старую, истрепанную колоду, что именуется человечеством? Не нравится мне эта игра Но
укажите узор моего мира, и я изъясню вам весь его сложный шифр. Смотрите: там тень; ее отбрасывают угол стола, кресло и перехват портьеры, абрис условного существа человеческих очертаний, но с складкой нездешнего выражения. Уже завтра, когда тень будет забыта, одна мысль, равная ей и ею рожденная, начнет жить бессмертно, отразив для несосчитанно-малой части будущего некую свою силу, явленную теперь. Розы, что разделяют нас, начинают
распускать лепестки, - почему? Недалек рассвет, и им это известно. Перед тем, как проститься, скажу вам, каких я ожидал от вас слов. Вот эти неродившиеся дети, вот их трупики; схороните их: "Возьми меня на руки и покажи мне все - сверху. С тобой мне будет не страшно и хорошо".

Встав, он подошел к окну, смотря, как реет темная предрассветная синева, а звезды, дрожа, готовятся скатиться за горизонт.
- Клянусь, - сказал Друд, - что не чувствую ни зла, ни обиды, но только печаль. Я мог бы любить вас.
- О! - произнесла Руна с выражением столь неизъяснимым, но точным, что он побледнел и быстро повернулся к ней, увидев иное, - холодное, высокомерно поднятое лицо. Ничто не напоминало в ней только что горевшего возбуждения.
Казалось, силой чудовищного самообладания мгновенно истребила она самую память о тех минутах, когда жила целью, бывшей, в страсти ее порыва, уже у ее гордой ноги, занесенной встать на вершину вершин. И Друд понял, что они расстались навек; во взгляде девушки, смерившем его мгновением холодного любопытства, было нечто ошеломляющее. Так смотрят на паяца.
Он вздрогнул, замер, потом быстро подошел к ней, взял за руки и принудил встать. Тогда что-то тронулось в ее чертах мучительным и горьким теплом, но скрылось, как искра.
- Смотри же, - сказал Друд, схватывая ее талию. Ее сердце упало, стены двинулись, все повернулось прочь, и, быстро скользнув мимо, отрезал залу массивный очерк окна. - Смотри! - повторил Друд, крепко прижимая оцепеневшую девушку. - От этого ты уходишь!
Они были среди пышных кустов, - так показалось Руне; на деле же - среди вершин сада, которые вдруг понеслись вниз. Светало; гнев, холод и удивление заставили ее упереться руками в грудь Друда. Она едва не вырвалась, с странным удовольствием ожидая близкой и быстрой смерти, но Друд удержал ее.
- Дурочка! - сурово сказал он. - Ты могла бы рассматривать землю, как чашечку цветка, но вместо того хочешь быть только упрямой гусеницей!
Но шуткой не рассеял он тяжести и быстро пошел вниз, чувствуя, что услышит уже очень немногое.
- Если нет власти здесь, я буду внизу. - С этими словами Руна, оттолкнув Друда, коснулась земли, где, прислонясь к дереву, пересилила дрожь в ногах; затем, не оглядываясь, стала всходить по ступеням террасы. Друд был внизу, смотря вслед.
- Итак? - сказал он. Девушка обернулась.
- Все или ничего, - сказала она. - Я хочу власти.
- А я, - ответил Друд, - я хочу видеть во всяком зеркале только свое лицо; пусть утро простит тебя.

хороший вопрос. Если бы в самом деле вспомнить, где это было!
Первоначально мне казалось, что об этом упоминается в рассказе "Встречи и приключения", который есть и в "сером" гриновском шеститомнике, и, насколько я помню, в Интернете.
Оказывается, это не то, хотя в этом рассказе действительно говорится о дальнейших судьбах многих гриновских героев.

Например,
".. В апреле 1927 года в Феодосию пришел парусник капитана Дюка - "Марианна", и я уже уговорился с ним о поездке на этом судне до Мессины, откуда имел уже телеграмму от капитана Грея, сообщавшую, что его судно "Секрет" будет ожидать меня для выполнения нашей общей затеи: посещения Зурбагана, Лисса, Сан-Риоля, Покета и иных мест, где произошли события,
описанные мною в книгах "Алые паруса", "Золотая цепь", "Блистающий мир" и проч.
Я прибыл на "Марианне" в Мессину 16 мая. Со мной ехали Томас Гарвей и его жена Дези, история которых описана мной в еще не вышедшем романе "Бегущая по волнам"*. Я снова увидел Ассоль; ничто не изменилось в ней, кроме возраста, но об этих вещах говорить печатно, вне форм литературного
произведения, недопустимо. Я ограничусь кратким отчетом.
______________
* Настоящие имена всех моих друзей и знакомых не могут быть упомянуты
по вполне понятным причинам. - А.С.Г.

Прощаясь с Дюком, я взял с него обещание, что в следующий его рейс на Черное море он съездит со мной в Москву. Прибыв в Лисс, мы застали честно дожидавшихся нас Санди Пруэля, Дюрока и Молли. Тогда же я послал телеграмму Друду в Тух, близ Покета, получив краткий ответ от его жены Тави: "Здравствуйте и прощайте". Ничего более не было сообщено нам, причем
несколько позже Гарвей получил известие от доктора Филатра, гласившее, что Друд отсутствует и вернется в Тух не раньше июня.
2 июня "Секрет" прибыл в Каперну, селение, так взбудораженное несколько лет назад явлением "Алых парусов". Ассоль не захотела сойти на берег, так же поступил и Грей. Мы ограничились тем, что послали гонца и шлюпку за Летикой, уже давно жившим в Каперне, женатым и по-прежнему
говорящим стихами..
Его взяли с собой, и дальше мы следовали в дружном обществе в Зурбаган. Уже я знал о гибели Хоггея, крупного миллионера, бесчеловечные опыты которого с живыми людьми (см. "Пропавшее солнце") возбудили наконец судебный процесс. Хоггей застрелился, приказав, чтобы его сердце было
помещено в вырезанный из целого хрусталя сосуд с надписью: "Оно не боялось ни зла, ни добра". Там же, тщательно разыскивая адреса, я нашел Режи, "королеву ресниц". Ее материальное положение было ужасно, и мы сделали для нее, что могли.
Самое сильное впечатление произвело на меня посещение Лисса, а в частности дворца Ганувера на мысе Гардена, и его могилы, носящей следы тщательной заботы Дюрока и Молли. Вся могила была в цветах: в желтых розах, символах золота и любви.
Самый дворец, отошедший по сложному иску к сомнительному наследнику Ганувера, который даже не жил в нем, стал нам доступен лишь после особой любезности управляющего, Генри Симпсона, которому, как и всем, помогавшим мне, считаю обязанностью выразить живейшую благодарность.
Мы посетили залу с падающими стенами, но ток был закрыт, и Дези тщетно ощупывала чешуйчатые колонны, добиваясь того эффекта, какой описан в "Золотой цепи". Во всяком случае, она с удовольствием осмотрела дом. Молли ушла; ее воспоминания были еще тяжелы и сильны. Смотря на большую дверь, я снова представил, как она стремительно появилась тогда, сказав в особой
тишине полного гостями зала: "Я пришла, как обещала. Не печальтесь теперь".
Санди Пруэль - теперь здоровый 28-летний лейтенант флота - сказал мне, что осенью состоится его брак с другой Молли - дочерью бывшего слуги Ганувера - Паркера.
В Лиссе мы начали разъезжаться. Ассоль и Грей отправились домой на своем "Секрете"; Молли и Дюрок выехали поездом в Сан-Риоль. Дези и Гарвей остались со мной. Летика проигрался в каком-то притоне, и ему пришлось дать денег на возвращение.
Самые глубокие впечатления остались у меня от этой поездки, которые я надеюсь переработать в небольшую книгу. Я лично возвратился пароходом в Суэц, откуда меня доставил в Одессу "Теодор Нетте", и вместе с паломниками я благополучно достиг порта.
В Феодосии я был уже 3 сентября 1927 г. Некоторые подробности будут сообщены позднее, чтобы они были, как сказала однажды Дези Гарвей о сухарях, "приятно спечены".

Вот как легко, оказывается, попасть в "страну Грина". Сел на нужный пароход в Феодосии, и пожалуйста, через небольшое время ты уже там. Похоже, даже виза не нужна.
А на самом деле, похоже, чтобы попасть в "страну Грина", нужно "знать путь", как знал его, к примеру, Бам-Гран в "Фанданго". Что-то вроде "двери в стене" Уэллса.
И все-таки, упоминание о дальнейшей судьбе Друда и Тави у Грина где-то действительно есть, я видела его несколько раз - значит, это не плод воображения. Это или в черновиках, или в каком-то из малоизвестных рассказов, возможно, в другой редакции тех же "Встреч и приключений", который был напечатан вот здесь:
журнал "Нева", 1960, Э 8.
Надо посмотреть.

Про характер Руны. На мой взгляд, первое впечатление от этой героини и ее честолюбивые мечтания не противоречат друг другу: характер ее достаточно противоречив и незауряден. Не зря Грин говорит о ней как о "крупной душе, легшей ничком".
Когда-то, при первом прочтении книги, мне тоже казалось странным, что Друд нашел любовь и "родственную душу" не в Руне, а в "простушке" Тави. Впрочем, Гарвей тоже полюбил не Биче Сениэль, и "простушку" Дэзи, хотя в конечном итоге Биче оставляет куда более приятное впечатление, чем Руна, она едва ли стала бы устраивать "охоту" за человеком, который ее отверг.
И в "Золотой цепи" схожие мотивы.

-- Помните, -- сказал Галуэй, шатаясь и задыхаясь, -- помните, Эверест Ганувер, что сзади вас не светло! Там не освещенная комната. Вы идиот.
-- Что, что? -- вскричал дон Эстебан.
-- Я развиваю скандал, -- ответил Галуэй, -- и вы меня не ударите, потому что я окован. Ганувер, вы дурак! Неужели вы думаете, что девушка, которая только что была здесь, и этот дворец -- совместимы? Стоит взглянуть на ее лицо. Я вижу вещи, как они есть. Вам была нужна одна женщина, - если бы я ее бросил для вас -- моя любовница, Этель Мейер; в этом доме она как раз то, что требуется. Лучше вам не найти. Ваши деньги понеслись бы у нее в
хвосте диким аллюром. Она знала бы, как завоевать самую беспощадную высоту.
Из вас, ничтожества, умеющего только грезить, обладая Голкондой, она свила бы железный узел, показала прелесть, вам неизвестную, растленной жизни с запахом гиацинта. Вы сделали преступление, отклонив, золото от его прямой цели, -- расти и давить, -- заставили тигра улыбаться игрушкам, и все это ради того, чтобы бросить драгоценный каприз к ногам девушки, которая будет
простосердечно смеяться, если ей показать палец! Мы знаем вашу историю. Она куплена нами и была бы зачеркнута. Была бы! Теперь вы ее продолжаете. Но вам не удается вывести прямую черту. Меж вами и Молли станет двадцать тысяч шагов, которые нужно сделать, чтобы обойти все эти, -- клянусь! -- превосходные залы, -- или она сама сделается Эмилией Ганувер -- больше, чем
вы хотите того, трижды, сто раз Эмилия Ганувер?

Истории совершенно разные, девушки совершенно разные, но что-то общее в этих ситуациях imho есть. Выходит, молодость, блистательная красота, ум и различные таланты, воля и настойчивость - это еще не все. Нужно что-то еще. Но что?
Для любви это, видимо, доверие и "общий язык". Именно то, что Гарвей верил в явление ему Фрези Грант, а Биче не могла в это поверить, стало причиной их разрыва.
А если говорить не об отношениях любящих в жизни и в литературе, а об отношении автора и читателей к героям..
Для Грина в хорошем человеке очень важно наличие определенного количества несерьезности, "детскости", интереса к жизни как она есть и принятия жизни и людей как они есть.
Есть ли эти качества в блистательной Руне, желающей скорее строить мир по своему желанию, вот вопрос.
Да и в литературных произведениях вообще особенно интересны те герои, в которых есть уже упомянутая несерьезность или "детскость", какие-то слабости, несовершенства, сомнения возможность совершать ошибки, а то и просто житейская неприкаянность.
В противном случае перед нами не живой в известном смысле человек, а памятник самому себе, именно "герой" из книжки.
Как Вы думаете?