[Unicorn]

День шел на убыль, а Гаэта так и не нашли.
Де Бар в мрачном расположении духа проводил время в своём шатре, он мерил шагами тесное пространство своего временного жилища, бормоча проклятия. Даже Мартин не смел приблизится к своему господину, который так неузнаваемо изменился за время путешествия.
Сэр Ричард стал подвержен необузданным вспышкам ярости, чего раньше никогда не бывало, и теперь соваться к нему, когда он гневался – значило рисковать о меньшей мере его расположением, или даже ещё хуже…
Де Бар недоумевал почему он вообще идёт на поводу у леди Глиморган и одну за другой исполняет её безрассудные прихоти.
- Двенадцать дней! –- резко останавливаясь воздел он руки к потолку шатра, - двенадцать дней в этом проклятом лесу! Сколько же она будет испытывать моё терпение?
В глубине души де Бар ощущал жгучий стыд за своё недостойное поведение вчера вечером.
Он поднял руку на слабого безоружного юношу, а ведь знал об отношении к этому мальчику леди Бланшефлер. Да, знал! Потому и пришел в такую ярость!
- Боже, я и вправду был готов убить его, - пробормотал де Бар и возобновил своё метание по шатру.
Но она…она! Как она могла допустить до этого? Нет, так нельзя, надо объясниться с ней…идти сейчас? Что же, он медлит? Неужели боится? Ричард де Бар испытывает страх перед женщиной! – Рыцарь жестко расхохотался. Да он просто с ума сошел, что позволил ей взять над собой такую власть. Девчонка… да, он пойдёт к ней, прямо сейчас… нет после вечерней трапезы… может быть тогда этого проклятого песнопевца отыщут.
Если ей так угодно – может взять его с собой в Уайтфорд и преподнести в качестве подарка своему нареченному жениху. Пусть сэр Уилфред мучается с ней…О, к молодому с Уайтфорду де Бар почему-то не ревновал, а вот к Гаэту…
Чернее тучи он вышел из шатра, но так и не приблизился к костру, где все собирались для трапезы.
Ричард углубился в лес. Он шел туда, где ещё несколько дней назад они беседовали с Бланшефлер.
Тогда ещё можно было что-то поправить.
Вот здесь…как же всё изменилось, от ливневых дождей вода в ручье поднялась и покрыла камни. Теперь струи не пели на перекате. Едва умещаясь в прежнее русло, бурля и пенясь, они стремительно неслись вперёд с гулким шумом.

А тогда ручей сверкал на солнце и с весёлым журчаньем перекатывался по камням. В лесу было душно, но не так тяжко, как на пыльной дороге, во влажном мареве полуденного жара, приятная истома охватывала тело. Сочные июньские травы источали аромат, деревья давали тень.
Прислоняясь спиной к старой иве, Бланш сидела на плаще, что он расстелил для неё на траве, и задумчиво смотрела на воду.
До этого она молилась у придорожного креста. О чём она просила Господа? О чём?
Молила ли она Бога о том, чтобы достичь наконец цели их путешествия и ступить в замок своего супруга? Просила ли о долгих счастливых зимах подле него? О сыновьях и дочерях, которых она подарит ему? О, как терзали его эти мысли, которых он не мог прогнать от себя...
***
Бланш молилась. Горячо и страстно, как никогда до этого дня. Она просила Господа просветить её, просила послать ангелов, чтобы они сохранили Гаэта, просила за сэра Ричарда, за отца и Гламорган…
Увы! Молитвы не принесли ей облегчения. Как и в тот день, у придорожного креста, когда де Бар стоял и смотрел, как она говорит с Богом.
Нет, конечно, Ричард держался на почтительном расстоянии, чтобы не мешать молитвам, он привязал лошадей у обочины и терпеливо ждал. Но мысли Бланш путались.
Лишь одно открылось ей тогда со всей ясностью.
Бланшефлер поняла, что со страхом ожидает разлуки с сэром Ричардом.
Они так долго были вместе, что ей казалось - это останется неизменным. И вот, он сказал «несколько переходов»...всего несколько переходов!
Если бы не задержка из-за раненых и дождя – они бы уже достигли замка Уатфорд…
Сегодня она с утра не находила себе места. Поиски Гаэта оказались бесплодны. Но Бланшефлер точно знала - бард все еще не оправился от ран и не мог уйти далеко... Если б только она смогла уговорить их повернуть обратно! Но этого не произойдет, никого кроме нее не волновала его судьба.
Ричард неузнаваемо изменился в последние дни, это был не тот человек, к которому она чувствовала безграничное доверие и любовь. Он отталкивал ее своим поведением – холодностью, категоричностью, вспышками гнева. Что происходит с ним?
Бланш не могла больше сидеть сложа руки. Нужно еще раз пройтись вокруг лагеря, не может быть, чтобы Гаэт не оставил следов... может он подал ей знак? Она накинула плащ на плечи и вышла наружу, где немедленно столкнулась с Гертрудой.
- Куда это вы направились, любезная госпожа?! – кормилица, кажется, тоже была не в духе.
- Искать Гаэта. Гертруда, милая, может быть, он просто не хочет показываться на глаза? Может быть, он прячется в лесу недалеко от лагеря? Понимаешь, ему совершенно некуда идти...
- И я скажу тебе, девочка моя, поделом ему! Если ему некуда идти, то это оттого, что он – неприкаянный бродяга и никто ему не дорог. У тебя, детка, второй день из-за него глаза на мокром месте, а ему хоть бы что! Он о тебе подумал?! – Гертруда пылала благородным гневом, - Мы его выходили, отмыли, обласкали, а где его благодарность?! Нет, чтобы ты не говорила, а для меня он – никчемный трус, если сбежал отсюда!!! – закончила она свою тираду таким громким голосом, что проходивший мимо Улоф вжал голову в плечи и постарался прошмыгнуть незамеченным.
- Ах, вот ты где!!! Ну ка, подойди сюда, и нечего притворяться, что ты меня не слышишь! Что я велела тебе сделать с сундуком? Починить замок, нечестивец, а не копаться в моем исподнем!!!
Бланш воспользовалась тем, что ее добрая наперсница отвлеклась на переминавшегося перед ней с ноги на ногу здоровенного викинга, и ускользнула от нее.

***
Его не было рядом с лагерем. Он больше никогда не вернется. Гаэт, ее чудесный друг... И причиной этому был тот, кому она верила больше, чем самой себе.
Она развела руками ветви ивы, свисавшие почти до земли как зеленый занавес, и увидела Ричарда. Рыцарь обернулся на звук её шагов.
- Леди Гламорган?
Бланшефлер мучительно покраснела, сделала движение, чтобы уйти, но всё же осталась.
Она еще не осознала до конца, что за чувство овладевает всем её существом, а де Бар, напротив, понимал это слишком хорошо, чтобы смущать невинное дитя своей неистовой страстью.
Не сговариваясь, они пришли сюда, пришли, чтобы объясниться друг с другом.
Но после вспышки гнева сэра Ричарда и необдуманных слов леди Бланшефлер, те отношения, что были между ними, не могли оставаться прежними.
Ни Ричард, ни Бланш, не знали, с чего начать.
Наконец, Ричард нарушил тягостное молчание.
- Леди Гламорган, я допустил вчера непозволительную жестокость к этому… юноше, но лишь потому, что он осмелился оскорбить вас своей дерзостью.
- Вы ошибаетесь, сэр Ричард, - вскинула голову Бланшефлер. – Гаэт меньше всего думал о том, чтобы оскорбить меня! Его представления обо всём, что есть в мире, настолько отличаются от наших… Я тревожусь за него и оплакиваю его потерю. Вам не следовало оскорблять его, я очень сердита на вас.
Прекрасно! Ричард нахмурился и плотно сжал губы, чтобы не выругаться. Значит, она уже защищает его... Оплакивает его потерю...
- Если бы вы побеседовали с ним, то поняли бы, как не правы, - продолжала Бланш.
- Я не видел необходимости беседовать с этим бродягой, достаточно того, что вы уделяли ему внимание. Вы, дочь графа Родерика Гламорганского!
Имя и титул графа прозвучали как укор. Де Бар взывал к родовой гордости Бланшефлер.
- Я не забыла об этом, - отвечала она с достоинством, - и не нуждаюсь в напоминаниях. И все-таки… мне не хотелось бы расстаться с вами, храня дурное чувство. - Девушка прерывисто вздохнула, произнести то, что она хотела невозмутимо и холодно Бланшефлер не смогла. Неужели он не поймёт, как ужасно, что всё рушится, всё что казалось таким незыблемым и надёжным. Собравшись с силами Бланш продолжала. - Прежде чем мы расстанемся, сэр Ричард, я должна сказать вам, что никогда не смогу забыть, как все мы были счастливы в Гламоргане. Судьба жестоко обошлась с нами… со всем нашим родом… Скоро замок Гламорган опустеет… Но всё же я должна покинуть отца и жить вдали от него и … от вас, - промолвила она с глубокой печалью. - Мне больно будет осознавать, что мы нанесли друг другу обиду! Поэтому я прошу вас простить меня… я сожалею, что была резка с вами вчера.
Она хотела бы уйти, ничего не говорить ему больше, но помимо воли произнесла то, что так долго таила даже от самой себя. -Видит Бог… – и глаза ее наполнились слезами, - Видит Бог! Дикон, сейчас вы дороги моему сердцу больше, чем отец… чем погибшие братья. Вы нужны мне, а я теряю вас безвозвратно...
Ричард стоял перед ней потрясенный, никогда раньше она не говорила с ним так. Ни разу на протяжении долгого пути не пришло ему в голову, что Бланш несчастна и страшится своего будущего... и ещё… что она дорожит их отношениями.
Девушка смутилась, замолчала и опустила глаза.
Полукруглые тени от длинных ресниц легли на её щёки.
Она стояла перед ним такая нежная, хрупкая и несчастная, как будто уже оставленная всеми, кого любила...
- Леди Бланшефлер! – Промолвил Ричард, он был полностью обезоружен её признанием, – Бланш! – голос его дрогнул.
Он назвал её так, как давно уже не называл.
Этого оказалось довольно, чтобы исторгнуть горестное рыдание из её груди. Испытание оказалось для Ричарда выше сил человеческих, рыцарь медлил лишь одно мгновение, а потом шагнул к ней, неожиданно обнял Бланшефлер и склонился её губам...
Словно огненная печать коснулась её сердца. Бланшефлер не отпрянула, не оттолкнула рыцаря, обнимавшего её.
Как откровение, как ответ на её молитвы пришло осознание того, что отныне сможет она принадлежать только этому мужчине и никому другому.
Всё, что так долго оставалось сокрытым в глубине души, о чём она даже и не подозревала, вдруг выплеснулось в безумных словах.
- Дикон! Пожалуйста, забери меня от всего этого! Прошу тебя! Не оставляй меня одну! Если нельзя вернуться в Гламорган, покинем эти места. Уедем в Нормандию, в Святую Землю… Я пойду за тобой куда угодно!
Она прильнула к его груди в надежде обрести защиту от собственных страхов, изведать наконец счастье, которое всё время обходило её стороной, но рыцарь ничего не отвечал. Он не смог отстранить её сразу – это было равносильно тому, как если бы он вырвал собственное сердце. Но Ричард де Бар помнил о долге…
Руки могучего воина нежно обнимали Бланшефлер, он медлил в молчании. Ричард знал, слова что он произнесёт, жестоко ранят её сердце.
- Дикон, я прошу тебя! Пожалуйста... Если ты любишь меня... – повторяла она, прерывисто всхлипывая.
Всё ещё прижимая Бланш к груди, он тихо заговорил, словно успокаивая обиженного ребенка.
- Все эти годы, что я пробыл рядом… клянусь, ни одним нечистым помыслом не оскорбил я вашу невинность. Но теперь я скажу, потому что нельзя нам расстаться без этих слов … - Бережно отстранив ее, он долго смотрел в лицо Бланшефлер, словно перед вечной разлукой, как будто стремился запечатлеть её образ в своём сердце, а потом медленно произнес, - Я люблю вас…больше жизни! И всё бы отдал, чтобы нам быть вместе.
Бланш стояла перед ним бледная, как полотно, и слёзы текли по её прекрасному лицу.
Беззащитная, покорная его воле, сейчас он мог бы… Нет! Невозможно нарушить слово, оскорбить доверие графа Родерика…
С трудом, как будто каждое слово вытаскивали из него раскаленными клещами, Ричард сказал.
- Этого никогда не будет, Бланш... леди Гламорган… и вы знаете сами, что нам должно расстаться. И простите мне мою дерзость…
Она смотрела на него, не веря его словам. Если бы он только знал, какой болью они отзывались в ней... О чем она думала, как могла она хоть на минуту представить, что сможет избежать своего предначертания...
Совладав с собой, она произнесла:
- Это испытание послано нам обоим. Я не знала этого раньше, мне казалось, что чувства наши не переходят границ, дозволенных законом людей и Бога. Я любила вас как старшего брата и почитала как отца. Но теперь я вижу ясно – всё изменилось.
- Нет, ничего не изменилось! - воскликнул он. Господь пожелал, чтобы это совершилось и не нам судить промыслы Всевышнего. Два Рождества встретили мы вместе, леди Гламорган. Одно из них было самым счастливым в моей жизни, другое – самым несчастным. Но видит Бог, никогда не пожалею я о том, что узнал вас. Последним словом в несчастной моей жизни будет ваше имя, а последней мыслью – воспоминание о том, как прекрасны ваши глаза.
Она с болью смотрела на де Бара, что бы он не говорил теперь – всё кончено между ними.
- Благодарю вас за то, что вы напомнили мне о моем долге. Ваши слова жестоки, и не дай вам Бог испытать то, что чувствую я в эту минуту. Я не уроню чести нашего древнего рода,- произнесла Бланш с твердостью, которой сама не ожидала в себе найти. «Только бы не расплакаться сейчас», - думала она.
- Сегодня я вела себя недостойно, забудьте навсегда о словах, что вырвались у меня в минуту слабости... мне нельзя быть слабой теперь, когда я осталась совсем одна…
С этими словами она поклонилась Ричаду, как чужому, и покинула его.
Де Бар не посмел идти за ней. В глубокой задумчивости стоял он над ручьём, словно окаменев от горя.
Жгучие слёзы подступали к его глазам. Ради служения чести он отказался от единственного счастья всей своей жизни, оттолкнул Бланшефлер.
Она никогда не простит его. Никогда не простит…. И он никогда не простит себя... Даже сознание того, что он поступил как должно, не приносило ему утешения.
Последние отблески вечерней зари гасли в стремительных струях. Вода всё больше темнела, пока не стала совсем чёрной. Прошло много времени, но Ричард не замечал этого.

Вдруг, издалека, со стороны лагеря донесся отчаянный женский крик, звон мечей и конское ржанье.