[Unicorn]

Алшер

…Он мчался в ночной лес сломя голову, не находя слов. Ему казалось, что всё кончено…

… Задыхаясь от быстрого бега, бард упал лицом в траву. Всё тело его болело, но куда сильнее болела душа.
Как он мог?
Как мог он слушать себя?
Но это был не он… Это звёзды, это тот непостижимый голос подсказал ему – звать. Он звал, а на Зов может откликнуться только любящая душа. А откликнулась ли она? Или просто песня лишила её слов, и она не могла возразить, не сразу смогла отшатнуться?
Гаэт сам ещё не знал своей силы. Финн говорил ему – «Проявить силу ты сможешь, когда понадобится. Пока учись сдерживать её». Но случая обнаружить свою силу у барда ещё не было. Только иногда, да и то не полностью. Но и в этих случаях все удивлялись ему. Считали его каким-то не таким… А теперь он, кажется, понял, на что способен. Или это было не всё?
- Я безумец… - прошептал бард. – Я не должен был звать её… Это было насилие… Что спел я ей? Почему не остановил свой голос? Она просто была околдована… связана песней… Я не сдержал силу… и овладел её мыслями…Теперь она, наверное, ненавидит меня… по их законам это, возможно, считается преступлением.
Не было обратного пути. И идти было некуда. И незачем. В целом мире у него была только мечта о Бланш. Теперь же он боялся даже думать о ней. Он коснулся того, на что не имел права.
Гаэт удивлялся, как он жил раньше без этой мечты, - и как жить без неё теперь.
Как жить?
Что остаётся, кроме смерти?
Смерть… Она была так близка ещё недавно… Но нежная рука Бланшефлёр выхватила Гаэта из лап смерти, вернула его сюда.
Теперь же не было ему спасения…

Scathach*, иной мир… Как оно – там?
И некому помочь, кроме…
- Финн!!! – крикнул юноша срывающимся голосом, приподнявшись на локтях с травяного ложа. – Скажи мне, как – там?
В тот же миг его словно оглушило молнией; лес, ночь и звёзды, казалось, отступили на второй план. Их уже не было. Гаэт снова оказался в лесной пещере, где жил когда-то со своим приёмным отцом. Юноша лежал на травяной подстилке у огня, а старец сидел поодаль, записывая что-то на деревянной дощечке.
- Финн, - повторил Гаэт.
- Гаэт, macc**, - спокойно ответил старый eagnaí***. – Будь спокоен. Ты же знаешь, что rosre tened**** редко порождает добрые песни.
- Но… я не могу больше! – выкрикнул юноша. – Финн… athair*****, что мне делать? Я… я ненавижу себя. Ненавижу весь мир! Это больно… слишком больно, отец…
Старец поднялся и подошёл к Гаэту, опустившись рядом с ним на колени. Бард ощутил прикосновение тёплой руки Финна к его волосам. Юноша поднял на отца глаза, полные отчаяния.
- Не смей терять надежду, дитя… Не забывай, - ты ещё не всё сделал на этой земле. Когда выполнишь свой долг здесь – уйдёшь в другой мир, где у тебя будет другое предназначение. Ты ещё не спел своей лучшей песни, Ветерок.
Финн поднялся с колен и направился к выходу из пещеры. На пороге он обернулся.
- Сейчас тебе кажется, что звёзды больше не будут светить, - проговорил он. – Но ты ошибаешься. Впусти надежду. Живи. Делай что должен, и не думай о другом мире – он ещё не открыт для тебя.
С этими словами Финн вышел из пещеры, растворившись во тьме снаружи.

Гаэт не помнил, сколько времени он лежал без сознания. Наверное, долго. Ночь уже подходила к концу. Бард поднялся с примятой травы.
Звёзды исчезали на грязно-серой ткани предутреннего неба…

С рассветом встречу я день, забуду печаль,
С рассветом горе и боль уйдут навсегда,
С рассветом не жди меня, я не вернусь,
С рассветом прошлому – смерть, новому – жизнь.

Я знаю, трудно забыть, трудно уйти,
Я знаю, сила любви крепче оков,
Я знаю, мне не вернуть сладкой мечты,
Я знаю – в конце пути никто не ждёт.

И вечность раскроет мне объятья свои,
С душою рассталась тоска, как с камнем вода,
Не помнить о ране своей, увы, не могу,
Но сердце сжать в кулаке достанет сил.

***
Гаэт не помнил, как прошёл день. Дня не было – было серое небо… серые тучи… солнце, будто присыпанное прахом… Скорбный ветер нашёптывал барду погребальные песнопения, сводил с ума заунывным припевом. Темнело в глазах, и возвращалась боль. Идти было некуда… а разве он когда-нибудь выбирал дороги? Нет. Судьба вела его. А теперь судьбы не было… была безысходность… было неведомое… была полная темнота. И пустота.
Всё то, что он пережил прошлой ночью, слишком сильно потрясло его. Не хотелось ничего… ни музыки, ни песен.
Сгущались сумерки. И это было ещё тяжелее. Уродливые тени выглядывали отовсюду, грозили страхом и беспамятством.
Бард попытался отогнать их, коснулся струн лютни… но голос не повиновался ему, не было сил. В отчаянии Гаэт опустился на травяной ковёр, лёг, растянувшись во всю длину, спрятав лицо в ладонях… Тени исчезли… все, кроме одной. Нет, в этом лесу был ещё кто-то… сила, огромная и могучая, древняя, как холмы. Эта сила внушала не страх, а скорее благоговейный трепет. И источник силы был совсем рядом… в нескольких шагах. Он имел форму и облик, скрытый тенью. И Он заметил отчаявшегося странника…


Гамаюн

***

Хрупкое человеческое тело неподвижно распростерлось перед ним. Его всегда занимало то, как Они умудряются выжить, откуда берется у этих существ такая неукротимая сила бороться за то, что им дорого. Он был философом и сторонним наблюдателем, долгие годы, не вмешиваясь, следившим за юным народом...

Гаэт приподнял голову и увидел прямо перед собой силуэт, похожий на сгустившуюся темноту - чернее всего, что он когда-либо видел...
Луна выглянула в разрыве туч, и прекрасное и устрашающее существо выступило из ночного мрака – гордая орлиная голова венчала львиное тело, покрытое короткой блестящей шерстью, черной как смоль, под которой прорисовывались выпуклые мышцы... Огромные крылья бесшумно поднялись, заслонив на минуту звезды и с шелестом сложились, плотно прижавшись к бокам...

Гаэт смотрел на него, затаив дыхание... Он не был испуган, но ошеломлен этим волшебным видением. Происходит это на самом деле или он все еще бредит?

Грифон смотрел на Гаэта, и в глубине его чудесных глаз, цвета которых сейчас было не угадать, отражался серебряный лунный свет...
- Я пришел, чтобы говорить с тобой... – голос его был гортанным и глубоким и звучал, как музыка, которую хочется слушать вечно... - Тревожные вести нарушили мое уединение. Люди творят зло повсюду, но теперь оно коснулось тех, с чьим родом меня связывает древняя клятва, скрепленная кровью.
Гаэт встал и склонился перед величественным существом.
- Я узнал тебя, Господин, - проговорил он, стараясь глядеть прямо в глаза грифону. – Ты Тот, Кто Видит. Хранитель памяти – не так ли? Я слышал о тебе… и раньше, и совсем недавно. Но… о чём ты хочешь говорить со мной?
- Ты должен вернуться. Та, что занимает твои мысли, сейчас в смертельной опасности.
- В опасности? О чём ты говоришь, Господин? Что с ней? – Гаэт почти требовал ответа у странного гостя.

Он плавно приблизился к юноше и возвышался над ним почти угрожающе. Теперь его длинный хвост с кистью на конце хлестал бока. Глаза грифона потемнели.

- Она в руках тех, кто посвятил себя служению темным силам. Я вхожу в их сны, я слышу их мысли, и мне не нравится то, что я слышу.
- Неужели ты не поможешь ей? В тебе ведь… такая сила! Разве ты ничего не можешь сделать?
- Мне нельзя открываться людям, человеческое дитя. Ты обладаешь тайным знанием, поэтому я явился тебе. Она одна сможет призвать меня, но время для этого еще не настало, и до тех пор я не могу вмешаться...
- Значит, ты можешь явиться по её желанию? Но как? Какие слова, какие заклинания нужны, чтобы вызвать тебя?
- Я не могу открыть тебе этого... Вы все узнаете в свое время, - грифон склонил голову по птичьи и заглянул ему прямо в глаза, - Поспеши, тебе сейчас нельзя медлить...
Порыв ветра коснулся лица юноши и тронул перья на груди волшебного зверя.
Луну снова скрыли тучи, и грифон растаял в тени. Гаэту казалось, что он слышит шелест листьев под его лапами, но может быть, это был только ветер в кронах деревьев...

Ночь, только что наступившая, шла на убыль, и звёзды бледнели. А между тем Гаэт ясно помнил, что всего несколько минут говорил он с пришельцем из Мира За Краем, но за эти несколько минут прошла целая ночь… или несколько ночей? Быть может, целая вечность промелькнула перед бардом, когда он смотрел в орлиные глаза пришельца, и теперь вокруг него уже другой мир? И не осталось ничего из того, что занимало мысли Гаэта ещё несколько минут назад… Не было больше древних песен, и зелёных лесов, и людей – странных созданий, несущих на себе тяжкую судьбу смертных? И не было – её?!
- Бланш, - прошептал Гаэт, глядя на звёзды.
Нет. Всё было прежним. И деревья вокруг состарились лишь на одну ночь. То был сон. Но сны… сны бывают вещими.
- Бланш! – вскрикнул бард и бросился из чащи леса назад, туда, где больше было просветов между зелёными листьями. Он должен был спешить. Ибо сны в самом деле бывают вещими, и ни одна душа, кроме Гаэта, не знала об опасности, грозившей леди Гламорган.

Он бежал не разбирая дороги. И надежда несла его на своих широких крыльях, похожих на крылья грифона. Но до цели его оставался почти целый день пути. Не успеть! Не успеть. Не успеть&#8230

* тот свет (древнеирл.)
** сынок
*** мудрец
**** огненный гнев, страсть
***** отец



***
Алшер - Юникорн


Последнее, что слышал Ричард, был хриплый голос Эриксона:

- Пока есть война, и есть мечи - нас не остановить!!!

Де Бар узнал этот боевой клич, но сил поднять оружие и сражаться дальше уже не было сознание заволокло пеленой боли, и вслед за этим наступил мрак беспамятства.
Очнулся де Бар, должно быть, много позже, одежда его от плеча до пояса пропиталась кровью. Рыцарь поднял здоровую левую руку и как мог ощупал раненое плечо. Вторая рана была на боку. Скверно же он подставился. Но, похоже, ничего серьёзного, кости целы… просто он слишком долго провалялся тут. Слишком долго… и теперь останется тут, какими бы пустяковыми ни оказались раны. Де Бар вздохнул. Высокое тёмное небо… звёзды. Он понимал - скоро ничего этого для него уже не будет. Ричард не страшился смерти, слишком часто он смотрел в оскаленное издевательской улыбкой лицо с пустыми глазницами.
Сейчас он даже поблагодарил бы Господа за избавление… когда б не Бланш. Нет, нельзя просто ждать конца. Бланшефлер нуждается в его защите и помощи!
Как случилось, что и её не смог он уберечь? Ричард стиснул зубы и силился подняться, руку от плеча до кисти пронзала стрела жгучей боли.
- Дьявол! Если бы остановить кровь…
Кто-то прятался в тени, скрывался за деревьями, сквозь шум в ушах Ричард слышал шаги. Это не могли быть люди Вульфа, они просто добили бы его. Тогда кто? Дикий зверь, привлеченный запахом свежей крови? Левая рука де Бара потянулась к кинжалу. Но из за деревьев показался не зверь.
На лунный свет вышел человек. И Ричард узнал его. Тёмные волосы, печальные глаза, нежные как у девушки черты лица. Гаэт!
- Что ты здесь делаешь? – промолвил де Бар. Он потерял слишком много крови, даже эти слова дались ему с трудом.
Гаэт ничего не ответил, только покачал головой, встал на колени рядом с Ричардом и принялся стаскивать с рыцаря пропитанные кровью сюрко и камизу.
Когда Ричард очнулся в следующий раз, Гаэт всё ещё оставался рядом. Юноша разводил костёр. Раны на плече и боку де Бара были умело перевязаны, под голову раненного Гаэт положил свёрнутый дорожный плащ.
- Почему ты делаешь это для меня? – спросил Ричард.
Гаэт опять ничего не ответил.
- Ты не хочешь говорить со мной? – с горечью произнёс Ричард. - Лучше бы ты бросил меня здесь! Я не просил о помощи! – воскликнул он.
Де Бар был взбешен своим бессилием, Вульф всё дальше увозит Бланшефлер, а он валяется здесь и тратит время на разговоры с этим мальчишкой. Ричард попытался встать, и упал лицом во влажную землю. Проклятия вместе со стоном сорвались с его губ.
Гаэт с трудом приподнял де Бара и снова положил его голову на плащ.
- Я делаю это потому что должен. – промолвил он, - Потому что мы встретились не просто так, сэр рыцарь. Нас объединяет нечто… я не могу об этом говорить.
– Но… я был так жесток с тобой.
- Жесток? Нет. Это был не ты. В тебе говорила страсть, baile bann*. Этим мы похожи. Только моя страсть – это baile bard**. Вчера ты увидел, что это такое, не правда ли?
Бард присел на корточки рядом с раненым.
- Ты увидел. Но не смог объяснить. В тебе тоже проснулось baile – в ответ на мою песню. Я и сам не знал, что она так подействует.
- Зачем ты говоришь мне всё это?
- Никто, кроме тебя, не сможет помочь леди Бланшефлер, – спокойно отвечал бард. Голос его звучал твёрдо, Гаэт не робел больше перед рыцарем. – Я привел твоего коня, - добавил он. А теперь спи. До утра ты должен спать, чтобы с рассветом мы могли отправиться следом за Вульфом.
Бард опустился на колени у изголовья Ричарда и положил руку ему на лоб. Рыцарь ощутил странное тепло, исходящее от ладони Гаэта. А потом услышал:

Ночь крадётся,
Тихо, бесшумно,
Звёздным блеском
Озарена.
Боль и страданье, чёрные мысли
Забудь и оставь во вчера.
Долго не думай,
Позволь сновиденью
Мягко забрать тебя в сладостный плен.
Ты во сне избавишься
От всех сомнений,
Спи и не думай о них.

Звёзды пляшут хоровод
Под крыльями ветра, -
Твой черёд
Вместе с ними в небо взлететь,
Вновь родиться и умереть.

Не сожалей -
Всё уже в прошлом,
Помни, надежда
Уходит последней.
Затаив дыхание,
В сон погружайся,
Спи без тревог до утра.


По окончании песни Гаэт провёл рукой по лицу рыцаря, потом коснулся его ран – боль понемногу утихла.
- Теперь спи. Спи. Завтра ты сможешь встать, и твои силы вернутся к тебе. Или ты не доверяешь мне? – Гаэт усмехнулся.
- Мы поедем сейчас, - опять хотел подняться де Бар, но не смог даже пошевелиться, - тело охватила истома, глаза помимо воли закрылись…
Боль отступала, всё дальше.
Через руку Гаэта, словно переходила некая сила. Она побеждала тьму в душе де Бара, рушила каменную стену, которой Ричард пытался отгородится от красоты мира, возвращала надежду.
Во сне Ричард увидел сияющую неземным, ослепительно белым светом равнину. Он шел по ней к кому-то Ожидавшему. Ричард знал, что ещё не время, но всё равно шел вперёд. Ему хотелось услышать Слово.
Сияние становилось всё нестерпимей, его стало невозможно переносить. Ричард опустился на колени, потом пал ниц, распростёрся на земле, пряча лицо от обжигающих лучей.
А потом он услышал голоса.
Невозможно было разобрать, что они говорили, эхо многократно повторяло и запутывало смысл. Но голоса успокаивали, они шептали что-то ласковое, нежное. Можно было различить тихий смех, обрывки песен,
Наконец, над всеми возобладал один, могучий торжествующий глас.
- Следуй велению сердца!
Затем всё пропало, и Ричард погрузился в глубокий сон, без сновидений, похожий на беспамятство или даже смерть.
Гаэт укрыл Ричарда подбитым мехом плащом, что был приторочен к седлу коня де Бара, и остался бодрствовать у костра.
Юноша сидел, глядя на огонь, воспоминания теснились в его сердце… не давая ни минуты отдыха…
Он всё же вернулся. Он привык верить снам. Когда он пришёл на место побоища, он понял всё. Первым его побуждением было кинуться в погоню – хотя он прекрасно понимал, что он ничего сделать не сможет. Но предупреждение было послано ему. И никому иному. Он должен был вернуться. Он спешил – хотя было уже поздно. Оказавшись на месте, он увидел, что никого нет в живых… Кроме…
Гаэт оглянулся через плечо на спящего рыцаря. Мог ли бард не спасти его? Мог ли оставить его умирать? Нет. «Когда приходит горе, даже враги могут стать нам родными…» - так говорил ты, мудрый старец?
Финн был прав.
Гаэт не мог позволить Ричарду умереть. Он видел смерть лишь однажды – но ужаснее этого он не видел ничего.

«Сын мой…»
«Я здесь, athair… Я здесь…» - голос юноши прервался, он отвернулся, чтобы вытереть слёзы.
«Гаэт… Macc… Солнце не успеет совершить и трёх шагов по небу, как меня не станет… Ты не должен оставаться здесь. Здесь ты не сможешь достичь своей цели. Когда я уйду… ты похоронишь меня под дубом у пещеры… возьмёшь всё, что тебе нужно… и пойдёшь на юг… к морю. Там ты споёшь свою песню… первую из главных. Léir láid***. Потом…»
Он не сказал, что будет потом. Наверное, он и не должен был этого говорить. Только… так страшно было идти в неизвестность…
Гаэт взял с собой немногое. Главное – у него была его лютня. Подарок старого Финна. Финн сам вырезал на грифе лютни имя барда древними письменами.
Много лиг прошёл Гаэт, прежде чем оказался в этом проклятом лесу… Много он увидел, и ничто не противоречило его знаниям, полученным в детстве. Законы природы и общества были такими, как описывал их Финн. Но… только одно… Это чувство…
Чувство к женщине…
Это было постыдное чувство. Словно проклятие. Его губы были обожжены поцелуем Бланш, а душа ранена… Невозможно, невозможно было остаться. Она не принадлежала ему. Кто он для неё? Странствующий менестрель, который тешит народ песнями, поёт, чтобы не умереть с голоду. Всё равно, что ремесленник, крестьянин или бродячий торговец.
Она не поняла бы, если бы он рассказал ей о своём dána****. Гаэт и сам не понимал как следует предназначения этого дара. А объяснить – не смог бы тем паче.
Волноваться, переживать за судьбу пленницы уже не было сил. Гаэт словно выгорел внутри, - поэтому он был так странно спокоен. Он был готов на всё и ко всему. Бард понимал, что многого он сделать не сможет, - но то, что сможет, сделает с честью.
***
Ночь шла на убыль. Сколько мыслей пронеслось в измученном сознании барда за эту ночь – он не знал и сам. Он поднялся с травы, мельком взглянул на угасавший костёр и повернулся к белеющему востоку.
Наверное, он собирался петь, но в этот миг де Бар проснулся.
- Гаэт?
Бард приблизился он простёр руки над раненным и произнёс лишь одно слово.
- Встань!
И Ричард поднялся. Он ощущал ноющую боль в боку и плече, но мог двигать рукой и, наверное, смог бы без посторенней помощи подняться в седло.
Бесполезно было спрашивать барда как он сделал это…Гаэт не сказал бы. Ричард уже понял – уста певца замкнуты запретом или клятвой и он не может говорить о своей силе. Да и ни к чему Ричарду было знать об этом. Довольно того, что теперь он мог следовать за Харальдом Эриксоном. «Пока есть мечи и битва…» - вспомнил де Бар и невольно коснулся рукой шрама на левой щеке. Да это тот самый клич.
Тогда четыре зимы назад в Нормандии, лицо его было обезображено страшной отметиной. О, Ричард слышал этот боевой клич… и запомнил… и поклялся отомстить. Видно так суждено им с Вульфом – встречаться до тех пор, пока кто-то один не погибнет.
Но странно…Ричард уже не чувствовал теперь такой ослепляющей разум жажды мщения, быть может потому, что теперь главным была не месть сама по себе, но спасение Бланшефлер…Ричард был уверен, что должен убить Вульфа, воздать злом за зло. Но стремился совершить это не для того, чтобы вскармливать чёрного зверя ненависти в своей душе.
Гаэт терпеливо ждал. Он видел, что происходит с де Баром, знал заранее, что это будет именно так.
- Бери коня и отправляйся в Уайтфорд.- Сказал наконец рыцарь. - Извести лорда Оуэна и сэра Уилфреда о несчастье, которое приключилось с леди Бланшефлер. Пусть они делают, что могут. Я - двинусь по следам Эриксона и постараюсь ещё послать гонца, когда нападу на след…. Но ты скажи сэру Оуэну: - Харальду некуда укрыться, кроме как в Валлийские горы. Должно быть, он потребует выкуп…И он получит его… У меня с ним, оказывается, старые счеты, - де Бар скривился в зловещей усмешке.
Гаэт только покачал головой, и не двинулся с места.
- Ты слышал, я сказал - бери коня и отправляйся в Уайтфорд, - повторил рыцарь.
- А ты? Пойдёшь один? – Гаэт взглянул на рыцаря и де Бар уловил в глазах барда сомнение.
- Да, один. Я найду путь…а когда настигну Вульфа, он пожалеет, что появился на свет.
- Я пойду с тобой, - сказал бард.
- Ты ничем не поможешь мне! Разве ты умеешь сражаться? Что ты сможешь сделать в схватке?
- Кто знает? – возразил Гаэт. – Это правда, я не умею владеть оружием, ни разу в жизни не убил живое существо… Но есть многое, что неподвластно тебе, зато подвластно мне.
- Поезжай в Уайтфорд. – Поезжай. Я приказываю тебе, - возвысил он голос.
Глазах певца сверкнули непокорным огнём, тогда рыцарь тихо прибавил, - я прошу тебя… Ради Бланш!
Бард опустил голову.
- Хорошо, я поеду в Уайтфорд. Наши пути разойдутся. Но не навсегда, сэр рыцарь. Мы ещё увидимся… и когда-нибудь я докажу тебе, что поэт может совершить не меньше, чем воин.
В голосе Гаэта ещё сквозила лёгкая обида… и, как показалось Ричарду, юношеская заносчивость.
А может, он прав, этот странный темноволосый певец, и сила воина ничто по сравнению с силой песни? Раньше Ричард никогда не поверил бы этому… но он видел и ощущал величие творения песни, он тоже был подвластен заклинаниям певца… Это было необъяснимо – но истинно. Сила юноши была похожа на колдовство, которого не постичь ни одному доброму христианину. Пусть так! Де Бар не знал, насколько эта сила противна христианской вере, но он был рад, что соприкоснулся с неведомым, хотя и не смог его побороть.

***
Светало.
Рыцарь и поэт вместе вышли на тропу. Лес остался позади. А впереди была равнина.
Здесь расходились их пути. На север вела тропа сэра Ричарда, а путь Гаэта лежал на восток.
Они остановились.
Рассветный ветер развевал их волосы, дул в лицо.
- Ну что ж, - промолвил де Бар, - мы расстаёмся теперь, Гаэт, и кто знает, свидимся ли вновь. Он помолчал немного, потом добавил - Мне казалось – мы враги, я питал к тебе жгучую ненависть, тогда как ты… - взгляд Ричарда потеплел. - Я перед тобой в неоплатном долгу. И не только за то, что ты спас мне жизнь. Благодаря этой ночи в лесу я понял многое. Прощай, бард!
- Не спеши, - отвечал Гаэт. – Ты отважен, но даже самые отважные нуждаются в защите. Сила песни будет хранить тебя. Прими же мой прощальный дар!
Гаэт повернулся лицом к солнцу и ударил по струнам лютни.
Ричард словно впервые увидел его – подобный древним богам, бард возвышался над ним в сиянии запредельных облаков, светом лучились его глаза, и песнь его приносила в душу восторг.

Каждый скажет – непохожи
Воин и певец беспечный,
Дело одного – сражаться,
Песни петь – удел другого.

Ты – привык в бою кровавом
Под знамёнами надежды
Биться, позабыв о смерти,
Защищая честь и веру…

Я – привык на струнах лютни
Создавать рисунок песен,
Успокаивать страдальцев,
К жизни возвращать погибших…

Только знай, на самом деле
Нам с тобой – одна дорога.
Нам с тобой – одна надежда,
И судьба одна и та же.

Если нам с тобой придётся
Рядом в битве оказаться,
Неизвестно, кто скорее
Совершит великий подвиг.

Помни, о бесстрашный воин, –
Всё решает не победа,
Что захвачена мечами
И нанизана на копья!

Всё, что ныне существует
В мире, – держится на песне,
С песней этот мир рождался,
С нею он уснёт навеки.

Сталь холодная и лютня
Сведены самой судьбою,
Воин и певец беспечный,
Словно братья, неразлучны.

Нам с тобой – одна награда,
Лучезарный свет за краем,
Нам с тобой – одна могила,
Чёрно-звёздный купол ночи.

Прозвучала последняя нота, и Гаэт обернулся к Ричарду, который не успел ещё стряхнуть с себя оцепенение, причиной которому был laíd***** барда. Ричард молча стоял, глядя барду в глаза.
Рыцарь не мог постичь тайного смысла этой песни, но душа его возрождалась, словно руки барда касались не струн, а его сердца. И от этого прикосновения распадался железный панцирь, в котором оно пребывало многие годы. Поистине это было чудо!
- Я не прощаюсь с тобой навсегда, сэр рыцарь, láech cen locht******, - проговорил Гаэт. Потом положил руки на плечи де Бара – тот вздрогнул, освобождаясь от сладостных чар песни.
Они обнялись как названные братья. Песня Гаэта соединила их сердца и судьбы.
- Пора! Во имя того чувства, что мы оба питаем к ней, - Ричард долго смотрел в глаза певцу, и Гаэт не отвёл взгляда, хоть и знал, что де Бар говорит о Бланшефлер. В эту ночь Гаэт тоже многое постиг.
- Я доберусь до Уайтфорда! А ты иди по следу Волка, – сказал певец. – Волки прячутся в норах и в тёмных дубравах, но охотники настигают их. Если будешь верен себе, если будешь настойчив и смел – ты сможешь догнать его и отомстить. За всё!
Должно быть, он провидец с невольным благоговением подумал де Бар, и Высшая Сила древних богов ведёт его…
Слова были не нужны. Певец и воин поняли друг друга.

Ричард придержал стремя, помог юноше подняться в седло.
- Помни мои наставления, не перетягивай повод! – напутствовал рыцарь.
- Не тревожься, твой конь сможет понять меня, как и я его…
Ричард только покачал головой, потом хлопнул коня по крупу, гикнул и жеребец взял с места размашистой рысью.
Гаэт махнул рукой, и через минуту только белое пятнышко виднелось на тёмной линии горизонта.
- Храни тебя Господь! – вздохнул Ричард.
Он не знал, какие силы помогали певцу, но был уверен, что это силы добра. Ричард не мог уже относиться к барду, как прежде. Между ними не было сказано ни слова о соперничестве за сердце Бланшефлер. Придёт время, и она сделает свой выбор сама… а пока...
У Ричарда с этим юношей возникла необъяснимая близость. Словно они были противоположности единого целого, некогда разделённые. А теперь соединились, ради достижения какой-то высшей цели.
Ричард отбросил свои размышления. Нельзя терять время. Сейчас ему надо как можно скорее добраться до ближайшего командорства рыцарей Храма.
Де Бар знал, что найдёт там помощь. Ему необходимо было настичь Харальда, а никто кроме храмовников не знал дорог лучше. Они могли дать лошадей для подмены и верительную грамоту для других командорств и бальяжей******* которые встретятся на пути. Ричард редко прибегал к имени отца, но сейчас кольцо с печатью Вильяма ле Марешаля должно было обеспечить ему всё это.
Рыцарь в последний раз взглянул в ту сторону куда ускакал Гаэт, а потом двинулся на север.
Он достиг небольшого манора, что прежде принадлежал рыцарю, который удалился от мира и стал одним из братьев-храмовников, и попросил о встречи с командором Дома или кем-нибудь из рыцарей конвента
После молитв девятого часа******** Ричард уже покинул Дом Храма.
Теперь рыцарь ехал верхом на рослом игреневом жеребце, храмовники снабдили де Бара, благословением, увесистым кошелём серебра, верительной грамотой и запасом съестного на дорогу.
Ричард скакал на север. Он не останавливался ни днём ни ночью, и только когда было необходимо давал отдых коню.
Через четыре восхода он достиг границы владений лорда Риса ап Гриффита в Уэльсе.
________________________________________________
* деяния неистовства; baile – страсть, неистовство
** вдохновение
*** песня, сочинённая на берегу моря
**** дар (поэтический); Гаэт вкладывает в это слово сакральный смысл]
***** песня
****** «воин без упрёка»
******* Командорство, бальяж – иногда замок или укрепленные поселения рыцарей тамплиеров.
******** молитв девятого часа- в Англии часы третий, шестой и девятый звонили раньше, чем на континенте и в результате там «девятый» час стал обозначать по англ. – полдень. На континенте – это было примерно три часа дня.