[Serpentina]

Идите к чёрту, паруса и шхуны,
Я вспомнил Рим шестнадцатых веков -
Там на костре горел Джордано Бруно,
На пресловутой площади цветов,
На распрекрасной площади цветов.

Я не пою о далях с парусами,
Я не пою про зори и рассвет,
Нет, у меня сейчас перед глазами
Стоит одно лишь аутодафе,
Стоит живое аутодафе.

Я помню всё - святое милосердье!
Глухой толпы расширены зрачки.
Ещё один аспект проблемы смерти:
Горят иль нет в огне еретики,
Горят иль нет в огне еретики.

И он горел, и пламя языками,
Его сжигая, билось о гранит,
И площадь в вопле с вздетыми руками:
"Смотрите все, смотрите, он горит!
Смотрите все, смотрите, он горит!"

И я смотрел, и видел, как клокочет
В горящем теле цвет его крови -
Как мог не знать он, что толпа не хочет
Ни его мысли, ни его любви?
Ни его мысли, ни его любви!

"Он еретик!" - Бесчестье и презренье.
"Он еретик!" - Проклятье и позор.
И поколенье шло за поколеньем,
Еретиков бросая на костёр,
Еретиков бросая на костёр.

Что из того, что позже или ране
Всё будет, будут зори и рассвет?
Пока из искр возгорится пламя,
Трещат снопы их в аутодафе,
Трещат снопы их в аутодафе.

И век за веком, плотными рядами
Шагают ноги в пыльных галифе,
С своим порядком, с тюрьмами, с судами,
Но с неизменным аутодафе,
Но с неизменным аутодафе.

Я видел сон: по выжженным страницам
Бредут колонны траурных годов,
Мне снился, снился смерч по серым лицам,
Мне снился пепел с площади цветов,
Мне снился пепел с площади цветов.

(А. Иващенко, Г. Васильев)