[Меоф]

…Потянуло свежим ветром с моря. И по высокой, желтой от солнца траве, прошла легкая дрожь. Море в лучах заката, золотым руном раскинулось вширь и вдаль. Воздух – пронизанный светом – наполнился ароматом меда и хлеба. И где-то, в этом янтарном, ослепляющем мире он услышал ее голос и с налета, что-то теплое и живое, прижалось к нему. И нужно было открыть глаза, чтобы понять, осознать, увериться – это она.
Коснуться ее губ – ты здесь, ты моя. И не сдерживать рвущих тело желаний.
И грубо, в шуме бешеного моря, откуда-то – зачем-то? – выкрик. И глубокий кивок триеры – шторм!!!
Одиссей вскочил. Палуба уходила из-под ног. Не ласково встречало его Эгейское море. И этот сон… Он вернулся к жесткому ложу.
Шторм проходил стороной – волны все реже били о бока корабля. Одиссей вслушивался в глухой ропот моря. Он усмехнулся своим мыслям – цепь воспоминаний – не связанных, но мирных и светлых - сковала его. Пенелопа! Сон о ней, мысли о ней.
Она, незамеченная никем – все взгляды, мысли, свобода отданы золотоволосой Елене. А Одиссею не нравилось делить с кем-то свободу. А что было в Елене? В ее спокойном взгляде – пустота, покорность – ему довольно рабынь, да и не покорна дочь Тиндарея. Уже тогда успел пожалеть Одиссей о совете, данном царю Спарты. Лишь желание обладать женщиной, похожей на богиню, держало большинство из женихов. Держало и его. Пыл охотника, среди прочих заметившего ценного зверя. Уйти не позволит гордость – ему, царю Итаки, внуку хитреца из хитрецов Автолика – сдаться? Нет. Но уже много месяцев – в безделье, один за одним – прошло в скуке и бесконечных пирах. И все чаще взгляд останавливался на дочери Икария. И к чему пустоглазая Елена? И красота ее стала пресной, ненужной, блеклой. Что ее светлый взгляд, перед глубиной и мудростью темных глаз Пенелопы? Что ее стать? Разве она воин, а не дева? Не кора и не богиня, просто женщина. И золото ее волос, разве прекраснее темных кудрей Пенелопы? И Одиссей предпочел ее, Елене.
…Над Итакой покойно шли облака. Родился сын. И Одиссей много раз спрашивал себя – нужен ли, нравится ли ему этот неколебимый ничем покой, уходящее время, неизменность, мир? И сколько спрашивал, столько раз отвечал – да. Еще не забыли цари Итаки о покое земли и не ослеплены были роскошью. Не жаждало сердце Одиссея ни войн, ни побед. Прямым был его путь.
«И что теперь?» - спросил он сам себя. «Я далеко от земли, далеко от Итаки, далеко от жены и сына, который будет расти без меня…Мой отец воспитает его. Но сколько продлится эта война? И останусь ли я жив? Нет, я не боюсь. Завещано всем встречать смерть с улыбкой на губах. Но разве стоит Елена моей жизни, или жизни этого мальчика – Ахиллеса?»
- Авлида!!!
Крики матросов пробудили Одиссея от раздумий.
- В Авлиде ждет флот Агамемнона и тех, кто встал под его знамена, - дверь в каморку, где отдыхал Одиссей, распахнулась – вошел Менелай и Паламед – соленый пыльный ветер от берега задул светильник.
- Флот огромен, я слышал, - заметил Паламед, многозначительно поглядывая то на одного, то на другого царя.
Одиссей улыбнулся. Растерянные, мирные мысли о доме и Пенелопе, пропали. Давно он не держал в руках меч.
- Вставай! – Менелай с силой хлопнул Одиссея по плечу. – Идем на палубу, хочу чтобы ты взглянул как встречает нас мой брат.
…Черными тучами, застилая по низу горизонт, стояли в гавани Авлиды корабли.
Солнце слепило глаза, и Одиссей прищурился.
- Тысяча? – ветер ударил в лицо и забился в парусе триеры.
-Не знаю. Сказал, соберет достаточно, - отвечал Менелай.
-Достаточно, чтобы Приам сразу понял, что его сын не прав?
- Агамемнон тактик, - Менелай ухмыльнулся.
- У Трои достаточно союзников. Переговоры, а потом «тактика».
- Переговоры…, поговорим с Агамемноном.
Одиссей промолчал.
Все близилась, разрасталась Авлида. Грудились, темнея, корабли. Неслись на восток белые облака, к Трое…Неслись, пролиться дождем, или закрыть солнце или рассеяться еще над морем. И сколько глаз успеет проводить их в этом пути??? Одиссей не знал…