Отдельное сообщение
Пред. 12.06.05, 14:19   #5
Ларчик
old timer
 
На форуме с: 01.2005
Откуда: Лысая гора в Черниговской губернии
Сообщений: 659
Ларчик is an unknown quantity at this point
(Продолжение эссэ Петра Ильинского)

Частный вопрос, который опять же совсем не легко решить - какова была первоначальная судьба братьев-пандавов после битвы. Надо заметить, что все остальные герои поэмы расплачиваются даже за небольшие свои прегрешения, сохранился и фрагмент о посмертном испытании Юдхиштхиры, которое он должен был пройти за ложь, сказанную им Дроне на поле боя. Но ничто подобное не ожидает ни Арджуну7, ни Бхимасену - а последний, вспомним, в ходе битвы совершает немало недостойных поступков. Не исключено, что в первоначальном варианте поэмы об этом что-то говорилось, но было затем утрачено в ходе многовековой «редактуры». Думается, между прочим, что сюжетные исправления основной линии поэмы были как раз наименее отвечающими глубокому замыслу автора, что в этих случаях «строители новых башен» пытались сделать «центральное здание» эпоса «помельче» и «попонятней»: героев - героями, а злодеев - злодеями. Но не получилось! Да, Дурьйодхана и Духшасана не симпатичны нам с самого начала и до самого конца, но гибель Дурьйодханы - в результате обмана, в котором участвуют и Кришна, и Арджуна, и Бхимасена (а ранее Дурьйодхана отнюдь не проявляет столько боевой доблести, чтобы «оправдать» такие совместные усилия с целью отправить его на тот свет) - так вот, эта гибель никак не может рассматриваться читателем, как торжество справедливости. Сколь бы мерзкими ни были поступки, совершенные самим Дурьйодханой! И именно в этом видится гениальная «нелинейность» Вьясы, та запредельность его суждений и оценок, которая, несмотря на многочисленные подправки, героизацию одних персонажей и принижение других - прорывается к нам сквозь тысячелетия: о соответствии преступления и наказания, о ценности мести, о сущности справедливости. Пандавы мстят за реальную обиду, но для достижения мести вынуждены становиться ничуть не лучше (а в итоге - хуже) своих врагов. Более того, их род практически гибнет, а Драупади, настаивавшая на безусловном возмездии оскорбившим ее кауравам, лишается всех сыновей. Так не в этом ли вывод автора? Не о бессмысленности ли мести написана «Махабхарата», не о бессмысленности ли войны, перестающей быть справедливой в тот момент, когда борцы за правду становятся хуже тех, кто ее до того попирал, становятся, в некотором смысле, носителями зла? Мы не знаем, было ли оправдание совершенных ради победы бесчестных поступков, вложенное в уста Кришны, написано самим Вьясой или же вставлено в текст позднее8. Но в любом случае, эти слова звучат жалко и недостойно. И конечно же, уступают по художественной и этической - и эмоциональной! - силе плачу Гандхари и других женщин, потерявших на поле своих отцов, братьев, мужей и сыновей.
И вот морализирующий итог: в «Махабхарате» не остается положительных героев-победителей (быть может, за исключением раскаивающегося в своих поступках Юдхиштхиры, пожалуй, наиболее человечного из персонажей поэмы). Не такого ли заключения хотел от нас автор? Несмотря на внешнюю канву повествования о торжестве «хороших» над «дурными»? Не приводит ли он читателя к выводу, в прямом смысле в тексте поэмы отсутствующему? И мы никогда не узнаем, бывшему ли там исходно? - и отрезанному многочисленными редакторами. Или, возможно, вывод сей и не предусматривался автором, но все равно возник - помимо его воли - выкристаллизовался из содержания поэмы. И вспомним здесь, что к такому же заключению нас приводит и Гомер: практически никому из героев-ахейцев победа над врагами не приносит счастья. Убивает своего сына и великий Рустам, а мстящие за гибель невинного родственника герои еще одного великого эпического произведения - «Саги о Ньяле» - бесчестно сжигают своих противников (убивая в том числе столь же невинных стариков и детей), и потом гибнут один за другим, пока по обе стороны не остается по одному человеку - которые в итоге мирятся на последней странице крупнейшего творения древнеисландской литературы. Не к одному ли и тому же заключению ведут нас великие писатели столь разных народов и культур? Не одинаково ли пессимистичны их произведения, во всех случаях основанные на реальных событиях, более того, на самом стиле жизни, современниками которого они были и который они отобразили с такой пронзительной художественной силой? Война человека с человеком одновременно и бессмысленна, и «бесчеловечна». Даже в результате бойни во имя самой справедливой цели человек перестает быть собой, часто превращаясь в существо, творящее еще более худшее зло, чем то, за которое он хотел бы отомстить - не таков ли единственно возможный вывод? И пессимизм именно в том, что часто отказаться от войны, избежать ее попросту невозможно - а значит, невозможно отказаться и от собственного расчеловечивания? И вот уже в ответ на этот, страшнейший, и по сей день витающий над человечеством вопрос (и на другие вопросы подобного же масштаба) появляются произведения иного характера, к которым относится и вставленная в текст «Махабхараты» «Песнь Господня» - «Бхагавадгита», не имеющая отношения к сюжету поэмы (несмотря на то, что весьма искусно вплетена в ее текст, будучи вложена в уста Кришны, наставляющего перед битвой не желающего - пока еще - сражаться против родственников Арджуну).
Этому выдающемуся тексту посвящено не меньше книг и исследований, чем всей «Махабхарате», поэтому наивно считать, что в нескольких абзацах удастся провести его сколько-нибудь серьезный анализ. Однако, все-таки кажется необходимым сделать несколько кратких замечаний. Представляется возможным, что разговор между Арджуной и Кришной присутствовал в исходном тексте самого Вьясы, и что вопрос, поставленный Арджуной: «Как мы сможем потом наслаждаться, осквернив себя родичей кровью?»9 - восходит к отмеченной выше главной коллизии «Махабхараты». Ответ Кришны, в нынешней версии составляющий содержание «Бхагавадгиты», претерпел с веками колоссальные изменения и теперь уже невозможно установить его первоначальную структуру. Вероятно, что вначале он мог представлять собой рассуждение о власти судьбы, рока, вселенской предопределенности - о микроскопичности роли отдельного человека, пусть даже такого великого героя, как сам Арджуна. Эти рассуждения сохранились и в современной версии «Гиты». Впрочем, возраст отдельных пассажей не может быть с достоверностью установлен даже путем самого строгого филологического анализа - но никому не возбраняется взглянуть на вопрос с другой стороны.
Из истории мировой философской мысли нам известно, что суждения о всемогуществе судьбы и вселенской предопределенности представляют собой древнейшие соображения о сущности бытия, известные человечеству. И нет смысла думать, что древние индийцы так уж сильно отличались от древних германцев, греков или шумеров. И вслед за специалистами мы еще добавим, что также сохранившиеся в «Гите» указания на обязанности кшатрия, который должен встать на битву, «жалость жалкую сердцем оставив», отражают понятия, существовавшие внутри воинской касты, и их происхождение, скорее всего, относится к «милитаристской» эпохе истории Индии, когда ответ Кришны Арджуне приобрел черты, соответствовавшие тому времени и образу мыслей тогдашних слушателей эпоса и его «авторов-редакторов». Все это приводит к заключению о том, что основной конфликт «Махабхараты» продолжал занимать читателей поэмы многие века и волновал творческое воображение тех людей, которые во что бы то ни стало хотели достроить «собор» Вьясы, разрешив главную из предлагаемых им проблем. Нельзя не отказать этим мастерам в художественном чутье: все они понимали, что лучшим местом для помещения этого ответа должен быть именно диалог Арджуны и Кришны - момент последнего затишья перед страшной битвой. Более того, не исключено, что всех их не удовлетворял ответ, полученный сильнейшим из пандавов на его самый главный вопрос - на главный вопрос поэмы.
Мы никогда не узнаем, как, когда и во сколько этапов был создан этот великий ответ - ядро «Бхагавадгиты». Заметим еще раз, что в сюжетном отношении она не сильно связана с текстом самой «Махабхараты», а те ее эпизоды, в которых Кришна - предстающий теперь в качестве воплощения бога Вишну - напрямую объясняет Арджуне, почему тот должен участвовать в битве10, представляются относительно малозначащими и даже противоречащими мыслям основного корпуса «Гиты». Потому что главное в «Гите» - это попытка ответить на вопрос Арджуны на более глубоком, внесюжетном - философском - уровне. Во имя чего должен жить человек? Как ему поступать в трудных, порой неразрешимых жизненных обстоятельствах? Есть ли, и возможна ли вообще какая-то схема поведения, какое-то учение, которое даст ответ на главные человеческие вопросы: о смысле жизни, о сущности бытия? Именно об этом повествует «Бхагавадгита», а вовсе не о том, как сможет жить Арджуна, убив своего деда Бхишму.
«Гита» не убеждает нас в необходимости совершать подлости ради победы. Она говорит о возможности активного действия во имя торжества справедливости - дхармы, и способах ее достижения, о возможности для человека следовать по пути истины. О том, как жить в наступающие на земле жестокие времена кали-юги - железного века. Века, продолжающегося по сей день. Конечно, «Гита» - текст религиозно-догматический, не случайно ставший одним из основных (а может - и основным) священным текстом индуизма, но и это не должно представляться самым важным. Много важнее то, что в этой короткой поэме заключается руководство к действию и самосовершенствованию, убеждение в том, что поступки человеческие не бесполезны: «Ведь никто не приходит к дурному концу, кто творит здесь добро, моя радость!» Иначе говоря, «Гита» - великий этико-философский текст, и именно это привлекает к нему множество людей, необязательно заинтересованных индуистской религией или же тонкостями йогических упражнений. Просто «Гита» - вторая всемирная книга, содержащаяся в «Махабхарате» (помимо самого эпоса в целом). Это не так и уникально: мировой культуре известно, как минимум, еще несколько подобных случаев. Вообще, аудитория этического текста часто оказывается шире аудитории текста чисто религиозного. В последнем сразу заключается ограничение, ибо он направлен только к адептам определенной религии или к тем, кого требуется в нее обратить. Этические же тексты безграничны. Думается, что именно соображения такого рода заставляют некоторых японцев, китайцев или тех же индийцев читать, к примеру, Нагорную Проповедь.
На уровнях чуть более доступных - то есть, не религиозных, а сказочных - художественное сознание человечества ответило на вопрос о цене победы над «силами тьмы» с помощью легенд о борьбе с абсолютным злом, которое чаще всего воплощено в образах различных чудовищ. Этическая проблема таким образом избегается11. Что облегчает задачу положительного героя: природа подобного зла - «нечеловеческая», а значит, схватка с ним не несет никакой моральной дилеммы: уродливого и мерзкого змея-колдуна можно убивать безо всяких серьезных раздумий и угрызений. Оттого концовка произведений этого рода - от «Рамаяны» до сказки о Кащее Бессмертном - гораздо более радостна. Ибо победа над абсолютным злом, его полное уничтожение - есть одно из главных мечтаний человечества. К сожалению, абсолютное зло существует только в очень условном виде, зло же реальное воплощено, как правило, в людях, и очень непросто определить тот момент, когда оно заслуживает борьбы с применением всех возможных средств - а заслуживает ли что-либо борьбы с помощью всех возможных средств? В каждую эпоху человечество делает этот выбор снова и снова. И к сожалению, очень часто ошибается. И вообще - существует ли в этом случае правильный ответ?
2001

1. Вероятно, сильнее - во втором направлении; это не считая многочисленных вставок, о которых мы еще скажем
2. За нее высказываются почти все боги - в отличие от «Илиады», где симпатии олимпийцев делятся почти поровну между греками и троянцами.
3. Впрочем, не исключено, что многочисленные сказания о подвигах Арджуны являются поздними вставками, ведь в них он - особенно, когда они действуют вместе с Кришной - выглядит настолько могучим, что никакие дополнительные уловки ему просто не должны бы понадобиться.
4. С этим предательством, выражающимся в произнесении «пораженческих» речей перед решающей схваткой, не все понятно. Шалья совершает его по уговору своего племянника, «справедливейшего» старшего пандава-Юдхиштхиры, но потом клянется Карне, что в случае поражения, отомстит за него, и действительно, после смерти Карны принимает командование войсками кауравов и гибнет незадолго до конца битвы.
5. За исключением Духшасаны и, конечно же, главного отрицательного героя - старшего из кауравов, царя Дурьйодханы; о нем см. ниже.
6. Поздними вставками, отражающими влияние воинской - кшатрийской - идеологии, считаются и раскиданные по поэме (и попавшие даже в «Бхагавадгиту») рассуждения о долге воина и необходимости достижения победы любыми средствами - косвенно оправдывающие поведение пандавов.
7. Незадолго до финала поэмы нас ожидает рассказ о пережитом Арджуной позоре, когда он оказывается не в силах защитить остатки рода Кришны от простых разбойников - но это скорее эпизод: введенный дабы показать, что неумолимое время властно и над величайшим из героев.
8. В данный момент мы говорим не о «Бхагавадгите», а лишь о речах Кришны после битвы.
9. Все цитаты из «Бхагавадгиты» даны по переводу В. С. Семенцова: М. Восточная литература, 1999
10. Ибо от него все равно ничего не зависит, ибо таков его воинский долг и т. п.
11. Отсутствие философских коллизий компенсируется усилением «технических» проблем, стоящих перед героем: «абсолютный злыдень» оказывается почти что неуязвим, непобедим и т. п.

Повторюсь, статья интересная, но не бесспорная. Надеюсь, она даст толчек интересному обсуждению.
С уважением. Л.
Ларчик оффлайн   Ответить с цитатой из оригинала