|
А я вот еще заметила два, нет, наверное, три момента проявления темной страсти - с откровенным, почти сексуальным оттенком такого подсознательного id, что аж мурашки...
Первый - Саруман смотрит на урук-хая, которого орки выковыривают из грязи. Взгляд затуманен, такое впечатление, что это зрелище для него - настоящее эротическое наслаждение, полное и безграничное.
Второй - сцена между Гримой и Эовин. Немного раньше, в тронном зале, Грима одним вглядом и приоткрывшимся ртом выразил всю глубину своего греховного влечения к принцессе. И потом, наедине - похоть, сдарживаемая лишь холодной красотой и чистотой Эовин. Дрожит рука, которой он прикасается к ее щеке, дрожат губы, выдавая затопившую его черную душу волну возбуждения. Кажется, еще немного и...
Третий - может, с натяжкой, но все-таки безумный Денетор в сцене сжигания на костре испытывает нечто похожее на экстатический подъем, словно смерть для него сродни оргазму, освобождению, сопровождаемому пароксизмом боли. Достаточно увидеть его выражение лица, скоторым он поливает себя маслом. В нем все же есть что-то от мазохиста - изводит себя воспоминаниями о Боромире, отправляет на смерть Фарамира... Страдания как неосознанное стремление к удовольствию? Не знаю, но мне так показалось.
|