[Ларчик]

Огромное спасибо модераторам, за то, что перенесли в этот тред подходящие по теме сообщения.
Для завязки более серьезного разговора я вывешу эссе о "Махабхарате", найденное мною в сети. Оно мне нравится, хоть о многом с автором можно поспорить.
Петр Ильинский
Несколько слов по прочтении «МАХАБХАРАТЫ»
(Размышления дилетанта)

Хотелось бы начать с нескольких замечаний чисто «технического» свойства - а именно, историко-филологических, связанных с созданием и судьбой одного из величайших эпосов человечества. Большинство данных соображений никак не претендует на то, чтобы противоречить заключениям ученых мужей - специалистов по древнеиндийской литературе.
«Махабхарата» - текст, конечно, безумно древний, он очень долго существовал в условиях устной традиции и потому был многократно «доделываем» и, таким образом, контаминирован разнообразными дополнениями. Точно разобраться, что именно относится к «исходной» версии, безусловно невозможно, что вовсе не мешает сделать кое-какие осторожные предположения. Для начала выдвинем некий постулат, который нам понадобится, главным образом, для удобства рассуждений. Так вот: автором «исходной», первоначальной версии был, вне сомнения, один человек, гениальный поэт (философ, писатель и т.п.). Обоснование этого тезиса можно начать с напоминания о прецедентах, что, само по себе, еще не является строгим доказательством. Тем не менее, на наличии яркой творческой личности, на одиночестве конкретного автора настаивает вся история культуры. За любым произведением искусства, происхождение которого нам известно, стоит строго определенная фигура творца (даже если ему помогали многочисленные ассистенты и подмастерья). В «коллективное» творчество в прямом смысле слова поверить никак нельзя. Что, впрочем, не исключает возможность того, что другой крупный автор мог добавить какие-то яркие фрагменты к древнему тексту, точно так же, как архитектор может пристроить башню или колокольню к знаменитому старинному собору. Подобное наверняка происходило с «Махабхаратой». При этом многие из башен, «пристроенных» таким образом, искажали исходный замысел автора или ему противоречили. И, тем самым не «дотягивали» до его художественного уровня. Все это серьезно затрудняет анализ текста - не только историко-филологический, для которого у нас в любом случае не хватит знаний и умения, а даже просто литературный (чтобы не сказать - философский).
Автора исходной версии «Махабхараты» мы в дальнейшем будем называть Вьясой. Это имя предлагает нам сама книга. Данная первоначальная версия, по-видимому, включала в себя подробную историю соперничества племен пандавов и кауравов: происхождения их рода, рождения, воспитания, вражды между двоюродными братьями и ее развязки - битвы на Курукшетре. Завершалась эта «героическая» поэма неким эпилогом, точную структуру которого установить невозможно, ибо со временем текст наращивался в обе стороны - от начала и от конца1. Каков был первоначальный финал, мы, как ни досадно, никогда не узнаем - в течение веков он мог быть (и, скорее всего, был) и изменен, и поправлен, и расширен.
Знай мы точную сюжетную композицию «первоначальной» «Махабхараты», то говорить о философских воззрениях Вьясы было бы очень легко. Тем не менее, мы попытаемся показать, что идейная позиция автора (выраженная им вольно или невольно) может быть проанализирована и на основании дошедшего до нас текста поэмы. Вполне возможно, что плач по убиенным воинам уже присутствовал в древнейшей версии, а вот «Бхагавадгиты» в нем практически наверняка не было. Это, как мы увидим ниже, очень важное заключение (датировки, предлагаемые специалистами, тоже сходятся в том, что «Гита» моложе старейшего слоя «Махабхараты»). Давно отмечалось, что в идейном смысле эти два фрагмента поэмы «оппонируют» друг другу. В «Плаче по павшим на поле Куру» битва проклинается, а «Гита», предшествующая сражению, некоторым образом «оправдывает» то, что должно случиться на поле боя. В этой связи известно мнение о «дуализме» философии «Махабхараты». Согласно нему, «Плач» и «Гита» не несут внутреннего противоречия, а взаимно друг друга «уравновешивают».
Стержневой осью «Махабхараты» является (и, скорее всего, являлась изначально) эпическая поэма о героях, которая хотя бы отчасти может быть рассмотрена по аналогии с другими героическими эпосами и поэмами: «Илиадой», «Песней о Нибелунгах», «Шах-намэ» и т. п. Но сначала обратимся к главному сюжетному парадоксу «Махабхараты». Всем комментаторам и даже неискушенным читателям эпоса очевиден тот факт, что образ положительных героев-пандавов претерпевает необъяснимую трансформацию в центральной части поэмы. А именно: их доблесть, благородство, смелость и прочие высокие качества совершенно не проявляются в битве на Курукшетре - и это при том, что их победа является предопределенной и многократно предсказанной!
Неизвестно, насколько «запрограммированной» была подобная развязка в исходной версии поэмы. Иначе говоря, было ли для первых читателей (слушателей) очевидно, что «хорошие» пандавы обязательно одержат верх над «дурными» кауравами? Вспомнив аналогичные воззрения других древних поэтов-эпиков, следует признать, что роль богов, знамений, судьбы, рока, наказания за прошлые преступления и т. п. являлась для них весьма высокой и играла важную роль в сюжетной композиции. Поэтому, для простоты рассуждения, будем исходить из того, что «предопределенность» победы пандавов2 присутствовала и в первоначальной версии, т. е., входила в художественный замысел автора.
Напомним некоторые из подобных эпизодов. Боги настолько заботятся о победе пандавов, что громовержец Индра обманом лишает наиболее могучего из их противников - Карну - панциря, дабы сделать его уязвимым для Арджуны, сильнейшего из пандавов. Интересно, что до этого Арджуна многократно показан воином, которому не могут противостоять даже сами боги, и тот же Карна несколько раз терпит от него поражения. Но все равно, для решающей битвы Карну нужно еще сделать еще слабее3. Но и это не все. Мать пандавов, она же: мать Карны, покинувшая его после рождения - открывает сыну тайну его происхождения. И после того, как Карна - из соображений чести и долга - отказывается перейти на сторону пандавов, берет с него клятву, что он сразится насмерть только с одним из своих братьев - Арджуной, пощадив остальных. И действительно! - все братья-пандавы, включая и непобедимого Бхимасену - по ходу битвы терпят поражение от Карны, который держит свое слово и оставляет им жизнь. Арджуне же для победы нужна и многократная помощь Кришны, и предательство Шальи - колесничего Карны4. Но самое главное: эта победа оказывается в прямом смысле бесчестной, ибо Арджуна убивает Карну в тот момент, когда колесница последнего застревает в грязи, делая его, по указанию автора, беспомощным.
Отметим, что в решающие минуты боя Карна наказывается за свои грехи (что, с точки зрения автора, справедливо). Именно так объясняется поражение могучего воина. Но как же быть с тяжелой судьбой самого Карны, считавшего свое происхождение низким и недостойным - о чем ему не уставали напоминать? И нет ли контраста между «отрицательностью» образа Карны и его исключительно благородным поведением до и во время битвы? Не Карна ли в итоге - главный трагический герой поэмы? Если рассматривать только события, непосредственно относящиеся к самому сражению и его ближайшей предыстории, такое заключение не покажется чересчур смелым. И «недостойные» поступки: не приписаны ли они Карне задним числом - дабы «оправдать» его поражение? Тем более, что о некоторых из этих прегрешений читателю сообщается «в последний момент», вне хронологической связи с основным сюжетом. Нет ли здесь следов поздней вставки, намеренно занижающей образ Карны? Не возникает ли тут силуэт очень неудачно «пристроенной» башни, упрощающе негативизирующей образ самого грозного из противников пандавов? Опять же, мы не знаем, каков был в этом отношении исходный замысел самого Вьясы. Тем не менее, итоговый - многоплановый! - образ Карны - чуть ли не самый глубокий в поэме и, скорее всего, таковым он был с самого начала. Впрочем, насколько Карна «хорош» или «плох» - это вопрос второго порядка. Для нас сейчас главнее всего то, что никакой радости от гибели наиболее могучего из врагов «благородных» пандавов читатель ощутить не может. Скорее становится стыдно за то, каким способом Арджуна и Кришна губят Карну.
Интересно, что почти все остальные полководцы кауравов представляют собой воплощение благородства5. И книги «Махабхараты» названы именно их именами: Бхишмы, Дроны, Карны. И все они (и некоторые другие кауравы) гибнут в результате постыдных поступков пандавов, пятнающих себя почти без исключения. Даже справедливейший Юдхиштхира, без сомнения, наиболее симпатичный из братьев (несмотря на принесшую всем столько бед легкомысленную игру в кости), опускается до лжи (помимо обращенной к Шалье просьбы о предательстве), дабы погубить собственного наставника Дрону. Что же говорить о могучем Бхимасене, который в течение битвы теряет все наши симпатии, заслуженные до того многочисленными подвигами, совершенными во время скитаний пандавов. Он не только многократно поступает бесчестно: во время убиения Дроны, в единоборстве с Дурьйодханой, когда, согласно автору, вся природа вздрагивает в негодовании от совершенной Бхимасеной подлости - и уж совсем опускается до звериного образа, напиваясь крови поверженного Духшасаны.
Согласно точке зрения некоторых ученых, дошедшая до нас «Махабхарата» - результат инверсии - т. е., она вначале была трагической песней о гибели благородных кауравов, а после придворные певцы победившей династии «извратили» ее и сделали пандавов героями, а побежденных - извергами. Не говоря о том, что большинство специалистов отвергает такую версию по сугубо научным соображениям, подобный поворот представляется необоснованным и с чисто художественной точки зрения6. Кажется, что великий поэт - а именно таковым, и не без оснований, представляется нам Вьяса - не нуждался в прямолинейности сюжета, и возможно, его вообще не хотел. И Гомер, и Фирдоуси тоже отнюдь не прямолинейны. А ведь они рассказывают о битвах с чужеземцами! Здесь же нам повествуют о гражданской, нет, хуже, о внутрисемейной войне. Какой же «прямолинейности» можно хотеть от автора?! Быть может, справедливей заключить, что Вьяса сказал именно то, что хотел сказать? Да, даже и неважно, чего именно он хотел - важно, что в итоге получилось. Какой идеей обладает, какой философией живет этот текст, «замаскированный» черно-белыми красками «обычного» эпоса о борьбе «хороших» и «плохих»?
Что же делается с благородными пандавами по ходу битвы? Почему они становятся бесчестными? От желания победы и мести: настолько сильного, что они - воплощение всех достойнейших качеств - приходят в стан противника, дабы расспросить собственного деда Бхишму, как убить его? Ведь иначе им не добиться победы. Отметим, впрочем, что это - одна из сильнейших сцен поэмы: Бхишма, объясняющий внукам, как они должны его погубить, и Арджуна, сидящий на дедовых плечах, как маленький мальчик; плачущий при мысли о том, что он завтра будет должен сделать. Но после этого пандавы подличают раз за разом - и больше не плачут. Так что же происходит с ними?
А вот что: они «расчеловечиваются», они перестают быть благородными и справедливыми, война, война междоусобная, война кровная лишает их всех достоинств, делает их, с точки зрения думающего читателя - и не только современного, но, практически точно, и древнего - делает их хуже побеждаемых ими врагов. И не того ли хотел гениальный автор? И несмотря на многочисленные «выправления» поздних «редакторов» Вьясы, пытавшихся «объяснить», что вынуждало пандавов поступать так, а не иначе, не прорезается ли замысел автора через все века и наслоения?
И ведь, более того, никакой победы в широком смысле слова пандавы не одерживают. Гибнет не просто все их войско - гибнут все их дети, до единого. И род их не прерывается лишь чудом: рождением младенца, внука Арджуны. И в качестве опекуна наследник пандавов получает единственного оставшегося в живых каурава, сына главного отрицательного героя - Дурьйодханы. Вот итог битвы - из многочисленного рода остается по одному представителю: то есть, де-факто, погибают все. Более того, никакого ощущения победы читатель не получает, вместо торжества следуют: плач по погибшим, отчаяние Юдхиштхиры, понимающего, что все было напрасным (и потому желающему удалиться от мира), и главное - проклятие тому, кто своими хитростями более других виновен в уничтожении кауравов - Кришне, чей род (включая его самого) полностью гибнет во исполнение этого проклятия (так же, как погибли кауравы с пандавами). Ничто, даже более поздний культ Кришны-бога, вторгшийся в «Махабхарату» многочисленными контаминациями, не в состоянии уничтожить колоссального осудительного заряда, направленного по его адресу. Он тоже перестает быть положительным героем - симпатичным индийским Одиссеем вступительных частей поэмы.
Продолжение в следующем посте.