[Виктор Заславский]

3
Старый король
Что ж, время скорби не было кратким, но и оно прошло. Птицы снова стали задавать тон моим песням, и Бертран де Борн вернулся к прежней жизни. Хотя навряд ли было оно так – ибо не было боле ни прежних забав, ни прежних друзей. Кто дал присягу старому королю, а кого взял под свое покровительство младший брат моего Генриха – Ричард. Старые битвы канули в небытие, и только я не желал расставаться с прошлым. Дав понять старому Генриху, что верного вассала он во мне не найдет, я, конечно, поступил не слишком разумно. Что ж, я никогда не использовал мозги свои на полную силу – мне хватало и половины их.
История вышла такая. Братец мой Константин (Каином бы его назвать) все желал выгнать меня из моего замка Аутафорт, дабы единолично править нашими – моими – землями. Однажды он это сделал. Я в долгу не остался, отвоевал замок обратно и выгнал нахала на все четыре стороны :
Я поделиться, чем богат,
До пол-денье последних рад,
Но если кто мне скажет: «Мало!»,
То будь он хоть кузен, хоть брат –
Тотчас даров лишу нахала!
Константин позвал на помощь своих друзей – виконта Лиможского и младшего брата Молодого Короля, Ричарда. Отдам ему должное: этот был не просто храбрец – этот и силой превосходил других, и ловкостью, и вообще удивительный был человек. Правда, сойтись с Ричардом в конной атаке мне доводилось – и хвала небесам. Один лишь раз в жизни был Ричард выбит из седла, и то, об этом долго рассказывать. Но не ладил с ним Молодой Король, а я не мог оставить память о друге. Поэтому были мы с Ричардом врагами. И на зов Константина о помощи он откликнулся, пойдя войною (странная конструкция) против меня. С ним пошли другие владетельные господа. Я тоже позвал на помощь своих друзей и родню, а к Ричарду присоединился старый Генрих: он ведь считал, что это я подстрекал Моряка моего против отца (надо сказать, не зря считал). В общем, дело удалось на славу, и пол-Франции оказалось втянуто в мои тяжбы с нахалом Константином. Люблю я такие тяжбы, когда целые армии вовлекаются в битву и можно повеселиться на славу. Тем более, что король, собрав войско, позвал на помощь короля Арагонского (это того, с которым я в дружбе состоял).
Но только веселье сразу ушло, когда подошла рать эта к моим стенам! Уж как просил я в тайных письмах Арагонца не бить таранами туда, где стены мои слабы – он как раз туда Генриховы тараны и направил. Рухнули стены моего Аутафорта, и враги хлынули в пролом – будто мухи на мед слетелись! Немного нашлось у меня тогда защитников, и встречать дорогих гостей мне пришлось чуть ли не в одиночку. Неплохо для неугомонного рубаки! Бился я доблестно, и немало шлемов разбилось бы под ударами моего меча, но силы были неравны. Половина мозгов моих усердно советовала мне сдаваться. Но сердце сдаваться совершенно не хотела. Тут из толпы воинов выступил Гийом. Мерзкий предатель! Наверняка сдаться предложит. Так и есть – просит сдаться. По крайней мере, он не возьмет с меня выкупа.
Согласен. Сдаюсь. Хотелось мне, подобно Роланду, ударить мечом о камни. Но если его Дюрандаль не сломался, то я уж никак не разобью свой. Пришлось просто вложить меч в ножны и последовать за Гийомом. А этот негодяй еще и обрадовался. Начал расспрашивать меня о жизни, о том, много ли народу пострадало от осады, не слишком ли возносится братец мой Константин, не решил ли я взяться за голову и прекратить любовные похождения… Крестоносец блудливый, тамплиерский прихвостень, ни слова я ему не скажу…
-…поскольку ты мне сдался, за жизнь и свободу твою навряд ли стоит тебе опасаться. Но королевский суд тебе все-таки грозит. Ты ведь как-никак изменник, и какое-то наказания король тебе придумает. Но я походатайствую за тебя, а мое слово король ценит.
Тут я не выдержал:
- Не смей называть меня изменником! Не я предал память Молодого Короля, не я пошел на службу к его врагу.
Гийом помрачнел и ничего не ответил. Меня отвели в отдельный шатер и предоставили самому себе. Замок Аутафорт заняло королевское войско до вынесения Плантагенетом окончательного решения по моему вопросу. Проклятие! Но по крайней мере долго дожидаться расправы не пришлось – старый Генрих быстро прислал за мной. На посылках у него оказался Ричард. Такая роль ему явно не нравилась – уж не пристала она королевскому сыну – но держался он молодцом. Ричард отвел меня в шатер, где я был принят старым королем. Он сидел на высоком стуле и держал в руке меч. Интересно, когда он в последний раз бил им кого-то? В углу сидел братец мой, а рядом с королем стоял Гийом. Старый Плантагенет тихо сказал ему:
- Говоришь, этот жонглер был твоим другом?
- Был и остается, мой король.
Тоже мне, друг нашелся! Я чуть было не плюнул под ноги Марешалю. Но король продолжал, обратившись уже ко мне:
- Ну что ж, друг Гийома, мой рыцарь говорил немало о ваших добродетелях. Да и сами вы говорили, будто так умны, что никогда не использовали ваши мозги хотя бы и вполовину. Так вот, теперь вам придется напрячь их в полную силу.
Я рассмеялся и ответил:
- Государь, я это говорил, и правда это.
Старик на это сказал:
- Из вашей неумелой войны я вижу, что как раз ума-то вам и не хватает.
Я гордо взглянул в глаза старику и ответил:
- Что касается моего ума, то когда погиб Молодой Король, сын ваш, потерял я ум, рассудок и всякое разумение. Но смерть друга не позволила мне броситься в объятья его врагов. Он враждовал с вами, враждую и я.
Смотрел я в глаза Плантагенету, но мельком заметил и Гийома. Услыхав мои слова о верности Молодому Королю, Марешаль посмотрел в окно, а лицо старого Генриха будто одернула серая дымка, глаза застили слезы, а меч чуть было не выпал из усталых рук. Но держался он твердо:
- Бертран, Бертран! Я верю, что вы потерли из-за него рассудок – ведь вас он любил больше всего на свете! Ради любви к сыну я вас прощаю. Свобода ваша, земли ваши и замок останется вам. С Константином, конечно. В возмещение убытков, войною причиненных, жалую вам серебром пятьсот марок.
Константин вскочил с места, будто в стул ему кто кол вогнал, и стал протестовать – мол, замок ему отдать надобно. Но король засмеялся и сказал мне:
- Да, Бертран, пожалуй, вы так обидели своего братца, что на вашей стороне и право. Что ж, продолжайте дело войною, коли желаете. Вам мешать не стану – вы войну любите. Я вас простил, потому прощу снова. Да и песни ваши мне Ричард расхваливал. Он их, правда, не слышал, но слышал Марешаль, и с его слов вы у нас прославились. Сюзереном этих земель я назначу Ричарда. Он графа присмотрит и за Гасконью, и за Аквитанией, да и за вашими владениями. Полагаю, теперь ваш хваленый ум к вам вернется, и мозги вы будете использовать в полную силу – не то вам их в бою вышибут. Гийом, скажи рыцарям, чтобы собирались. Пора седлать коней, а то этот Аутафорт мне уже порядком надоел.
Гийом вышел, и мы с Генрихом остались вдвоем. Казалось, он что-то желал сказать мне, но вместо этого вздохнул и вышел. Я снова был хозяином в своем замке! Взлетев на башню, я окинул взглядом стены, окна, двор – все снова мое. Песни мои спасли меня, и теперь слова сами рвались наружу:
Чтоб песни слагать без труда,
Я ум и искусство запряг
И так отпустил повода,
Что легок сирвент моих шаг.
И граф, и король
Находят в них столь
Чарующий лад,
Что все мне простят!
Вереница всадников, телеги с поклажей и пеший народ медленно удалялся от потрепанных осадой стен моего замка. Меч мой Марешаль оставил в зале, в углу за лавками. Музыкальных орудий не тронули, съесть успели немного – в общем, все обошлось, буря прошла стороной, и я снова властелин своей судьбы. Вот только скоро братец нагрянет – на жизнь жаловаться, что, мол, испортил я всем жизнь. Да еще и слова Ричарда из ума не шли – а вдруг действительно еще схватиться с ним придется? Войну я люблю, но почему-то Ричарда боюсь. И Гийома – страшно против них идти. Хотя что это я? Бояться – удел стариков, а я еще молод. Приободрись, Бертран-трубадур: весна наступила, и это будет твоя весна!
А за окном исчез из виду последний всадник. Лишь яркое пятно от знамен да плащей долго еще видно было среди зеленых полей.