Рыжий солнце (без особой моралистики)

[Allinvain]

РЫЖИЙ СОЛНЦЕ.

Всем рыжим посвящается...;)

Была холодная темная ночь, что, конечно, очень редкостно для конца ноября.
Уже с час мы лежали на диване. Его неясно от чего тяжелый черепок в сивых патлах грел мне солнечное сплетение -он безмятежно посапывал. Обмотанная бактерицидным пластырем телефонная трубка безмолвствовала, а посему мне не оставалось ничего, кроме как апатично подремывать в покойницкой позе. Нудно было до тошноты.
На второй час меня вконец перестало забавлять это занятие. Я втянула полную грудь стоячего воздуха необжитой квартиры, уселась и враждебно стала наблюдать свой телефончик. Он никак не мог выдавить из себя того ржавого треньканья, о котором я грезила последнюю неделю. Ну вот никак. Услышав хруст пакетика чипсов, мой Морис завозился у меня за спиной, заворчал. Я подняла голову и звонко плюнула в потолок. О, глаз у меня ястребиный: описав не лишенную изящества параболу, плевок шлепнулся Морису на пузо. Кот обалдел. Он поглядел на мою глупо ухмыляющуюся физию, а затем, поняв, что от хозяйки толку не добиться, брезгливо перевел глаза в потолок, словно пытаясь самостоятельно выяснить, какая там завелась сволочь, чтоб плевать на его, Мориса, зеркально вылизанное пузо. Лежал и ждал, пока она, сволочь, к нему с потолка покаянно свалится. И ведь будь он человеком, вряд ли что-то изменилось бы в его поведении.
-Так и будешь обтекать? -спросила я с укоризной. Он, конечно, не снизошел. Я обтерла его рукавом и ушла с дивана, горько буркнув. -И это единственный мужик в доме. Хлюпсель.
Давно свыкшийся с моей тягой к моралистике котяра, утробно хрупая, влез в пакет с чипсами по плечи. Нет, и все-таки приятно, когда в одной комнате с тобой уютно копошится еще что-то живое.
У меня в квартире много щелей -в полу, в окнах, потому здесь не держится тепло и не звучит голос - сквозит из них. Я ведь здесь всего вторую неделю и по ночам пока чувствую себя так, словно меня заперли на ночь в магазине промтоваров. Странновато...диковато... На "вы". Все же несколько дней -не тот срок, чтобы начать "дом"кать незнакомому помещению. Пока лучше держаться поближе к своим: к моей спиной продавленному дивану, Морису и компьютеру. Новенький монитор -единственная приличная вещь в этой квартире -разливал по столу нежное ландышевое сияние. Тишина. Только хруст углубленного в поедание сухого пайка котяры и убаюкивающий фон работающего "Пентиума". Нигде в квартире не скрипит. Не капает. Не тикает.
Не звонит. Хотя ведь должен был позвонить два часа назад. Я тряхнула трубку: телефончик пискнул, словно умоляя о пощаде, и впал в коматозное состояние. А, ладно, что его еще мучить? Я невольно поежилась от холода и склонилась над столом, отражающим свет гладкой лакированной поверхностью. Все три почтовых ящика понуро развернули окна, сообщая, что новых писем для меня нет. Правая рука заледенела на мышке. Кликая зубами чаще, чем кнопками, я открыла последнее сообщение Опуса и стала перечитывать, поджимая пальцы босых замерзших ног. Тело покрывалось мурашками под старым вытянутым свитером пока глаза пробегали его обещание сегодня позвонить. Я знаю его уже 365 писем - целый год, и поэтому как это началось смутно помню. По-моему, просто обнаружила его письмецо в своем ящике, сидя как-то в Интернет-кафе на коленях у одного бледного, как фантом оперы, субъекта. Да, помню еще изумилась, откуда оно. Позер, любитель самодельных хлопушечных спецэффектов, думаю, сунул конверт конверт мне в карман в толпе сосредоточенно бредущих по Сети юзеров, и с тех пор шлет по письму каждый день -и в каждом письме частичку себя. Так вот получилось, что я зачем -то знаю про него все - про детсадовских друзей, про первую влюбленность, про первый общественный позор, про его первую близость с девушкой, я читала все его стихи, все мысли. Но еще никак не соображу, что мне делать с этим. Да вообще, дался он мне, этот Опус. Идиотская подпись. Манеры тоже идиотские, в том числе и разговаривать и угрожать. И сам он вроде бы идиот: косит под шизофреника. Каково? Шизофреник, да ко всему прочему еще и рыжий! Зайти на любой форум да начать считать, сколько там рыжиков-шизофреников - зев одолеет. Так что Опус просто оригинален своей банальностью... И я не могу понять, почему перечитываю его уж слишком осмысленные для сумасшедшего письма. Я тоже грешна: косить под мальчиков, старичков, ведьмачков и опять же ненормальных -это ведь чуть ли не интересней чтения! Но Опус в этом отношении само совершенство -он играет с душой, видимо, самозабвенно отдавая себя доброму делу, именно такого свихнувшегося, каких я люблю. А какая женщина моложе пятидесяти не мечтает о высоком, чудесном, загадочном и слегка повернутом "прынце" из рок-баллад? Вот-вот. Подозреваю, что этим наваждением забавляется даже моя соседка, колоритная Брунгильда Карловна Ризеншнауцер, лежа по ночам в постели с тощим астматиком-мужем... А впрочем, нет. Во-первых, потому что Брунгильду Карловну, как бы упрямо она не цеплялась крашеными ногтями, неумолимо тащит под уклон, к отметке 60. А во-вторых, она не женщина. Она -чистейшее вещество тещи, да, даже и не человек уже.
Я стала тереть околевшие руки, и звук ладоней вышел сухой, наждачный,от которого скорее озябнешь, чем хоть чуточку согреешься. Опус пишет мне мой номер телефона, который я ему не сообщала. Так почему же не звонит, фокусник фигов?! Он всегда пишет так спокойно, размеренно, серьезно:
"Я услышу твой голос. Я знаю, ты целыми днями дома, но я смогу позвонить не раньше десяти, хорошо?
Это 365-е письмо. Представляешь, ты уже целый год моя -и я даже не заметил, как он пролетел. Хочу, чтобы ты была только моей -и со мной, тогда дни станут мелькать мимо. Это здорово. Мы поговорим, и давай наконец увидимся. Ты помнишь, все как я описывал, а? Ура, я рад. Солнце, ты мне писала, что потом согласна идти со мной -не передумала?.."
Совершенно серьезно, без единой улыбки... конечно, идиот...
-Котяра, -тихо позвала я, -мне страшно.
Морис посапывал, не вынув головы из пакета. Я закрыла почту и при свете монитора отошла к окну. Конечно, с этим нужно кончать: мне страшно, что он НЕ ПОЗВОНИТ. Я уже не Опуса боюсь. Назначу встречу и наконец увижу его лицо. Рыжий... Да, нужно заканчивать -хватит одного вечера, я знаю, я человек решительный, одной встречи, одного раза -и хватит, чтобы все оборвать. Больше никогда его не видеть и не читать. Нет и не было. Одна встреча -как он описал, в точности -и все разом, мы ведь уже давно знаем, чего друг от друга хотим....
Да нет, не хочу я этого делать!
Присохшая задвижка туго поддалась под пальцами, и я потянула раму на себя. Окно раскрылось почти без треска -я открываю его каждый вечер, -только опять кое-где хрустнула и осыпалась краска.
Ноябрь какой- подлый и тихий. Я вытянула руку в проем -уж не осталось ли там еще одного, звуконепроницаемого стекла? -и ладонь, не встретив преграды, окунулась в грязный и густой, как холодец, воздух, наполнивший улицу по самую пену низкого неба, прямо в ночную колодезную темноту. Эх, каморка на девятом этаже -отрадное местечко! Я кое-как взобралась на подоконник -жаль, некому было поиздеваться над моей юной верблюжьей грациозностью, -и вытянулась в рост. Подо мной весь мир был расстроен, как старый черно-белый телевизор, внутри которого я оказалась. Сырой воздух шлепал о стены многоэтажек тяжелыми кляклыми комьями грязно-розоватой, словно плохо застиранное тряпье, темноты. Ночь. Ноябрь. Россия, год 2004-й...охо-хонюшки... Какие там лапти, какие блины, какая русская зима? О чем вы, сэр...
Та погань, в которую я сейчас могу шагнуть с подоконника, -вот он, современный символ большого пятна зеленой плесени на мировой карте, называемого моей страной. Это да. Может, еще водка (про которую мне, кстати, подумалось с нехорошей сердечной теплотой) Да еще эта самая -неформатная наша душа. Если задуматься, да неужели представитель еще хоть одной нации, кроме нашей, будет в полночь стоять босыми посинелыми ногами в проеме открытого окна, куда с ревом рвется зверский ноябрьский ветер, выедающий чуть прикрытое тело холодом до мозга костей?.. Риторический вопрос. Мне на него тоже ответить нечего, потому что и я не знаю, как это называется. Никто никогда не скажет, почему я вцепляюсь пальцами со сгрызенными, побелевшими ногтями в старую раму, а меня так и подмывает отпустить руки -слегка, немножко, потом еще, чуть-чуть, и прижиматься плотнее лицом к расступающейся перед ним тьме, подаваться вперед, пока не увидишь, что под тобой -ничего, пока не екнет и не задрожит томительно где-то в животе от восторженного понимания, что вот сейчас взвизгнут твои пальцы по обледенелой раме... Почему так мучительно хочется, чтобы ветер обжигал жадно раскрытые глаза, бил в грудь и гудел внутри тебя, с размаху распахивая в твоей душе двери и проносясь по коридорам и лестничным клеткам?.. И в конце концов, почему я вообще сюда забралась? Даже не почему -зачем? Думаете, прыгать? О, нет, нет -это говорю точно...
Было очень сыро. Из-за взвешенного в воздухе тумана окна соседних домов, светившие неярким молочным светом, выглядели белесыми пятнами без ясных очертаний. А ведь кто-то тоже сейчас не спит... Мда, высунься они сейчас с театральным биноклем, они бы здорово мною позабавились -не спавшей ночь, поголубевшей на холодрыге, вмерзшей пятками в кафельный подоконник. Мне б еще арфу -ни дать ни взять, Ангел Смерти в трениках. Хотелось от души плюнуть.
Но отлично, что я не успела.
Иначе точно бы попала на голову субъекту, высовывающемуся из проема окна восьмого этажа, распахнутого прямо подо мной -глаз-то у меня ястребиный. Я опустилась на корточки и с интересом поняла, что субьект точь в точь как я стоит во весь рост на подоконнике своей комнаты. Ладно, Опус, конечно, не станет звонить -пусть, рано или поздно я все равно отыщу его. Зато на остаток вечера я, кажется, была обеспечена занятием. Мне стало совсем весело и я, перегнувшись вниз, бодро гавкнула:
-САМОУБИЙЦАМ РЕСПЕКТ!!!
Парень подпрыгнул так, словно у него не просто пальнули над ухом, но попали в одно из мест, крайне нежелательных. Мои зубы клацнули, прикусывая язык: мало того, что парень врезался во что-то головой так, что я слышала, его нога сорок последнего размера рискованно мелькнула над пропастью... Он поскользнулся, чудом не выпал из окна восьмого этажа и, пролетев энное количество метров, не рухнул на присыпанные нежным снежком цементные клумбы. Сглатывая слюну с кровью, я подумала отчего-то, что это мог бы быть Опус. О, если так, какой сатанинский хохот загремел бы над улицей, звонко рикошетя о стены домов! Я принесла бы пузырь водки и буйно выкушала бы его в одно жало, сидя на подоконике; я б болтала в темноте ногами, пела песни своим могучим сопрано и крошила сверху на его разбросанный в крови труп горбушку черного хлебушка. Да еще б на гитаре лабала, если б умела. Упоительно.
-Э-э-э! -заорала я "могучим сопрано", -Ты там живой?
Он молчал. Не знаю, оскорбленно ли, никогда не умела определять чувств по тону молчания. Наверное, обиделся... Не мог же он об батарею убиться, в самом деле!
-Алло!!! -стала вновь надрываться я, набрав в грудь побольше невкусного воздуха, -Слышишь, ты, прибалт? Не тормози! Живой спрашиваю?
-Живой, -печально донеслось снизу. -Чего тебе?
-Мне? Да никаких меркантильных планов, что ты! Познакомиться вот хочу. Я соседка твоя уже целую неделю, а ты мной не интересуешься!
-Хорошо, -покорно ответил тихий голос, -соседка. Как ты?
-Обалденно! Замышляю вот зарезать одного типа!.. -тут я не выдержала и вконец бесновато заржала. Внимая мне он помолчал (скорее задумчиво, чем оторопело), а потом спросил:
-И за что ты его так?
-Да как тебе сказать? -скрючившись на краю подоконника в позе нотрдамской горгульи и сплевывая мерзкие, как размокшая овсянка, хлопья снега, я пустилась в объяснения. -Понимаешь, познакомилась по Интернету с каким-то рыжим параноиком, а он оказался маньяком. И целый год строчит мне письма, в каждом живописуя, как он будет меня убивать, когда найдет, весело, да? Вот, сегодня хотел позвонить, договориться о встрече -ну а там типа "должен остаться только один" и все такое, понимаешь меня? Гы. И вот я, за год тоже свихнумши, теперь сама хочу его найти и зарезать, или задушить капроновой удавкой -ты как на это смотришь, а?
Тут он выпал в осадок. Молчал минуты две, а потом:
-Да ты знаешь... я вроде пацифист.
-Убежденный?
-Угу.
-Оно и видно, пацифисты всегда плохо кончают, -проворчала я, усаживаясь на подоконник, холодный, словно могильная плита. -То-то из окна шагать намылился... Если хочешь знать мое мнение -я бы лучше отравилась. Да нет, серьезно, глоточек яда - и каюк. Прелесть, по-моему. А прикинь, шагнешь из окна -и, не дай Бог, выживешь? Тебя как, веселит картина твоих костей -не просто сломанных, а крепко вколоченных одна в другую?
-Не слишком.
-Во-во.- я вздохнула и поерзала: костный мозг в позвоночнике выстыл, кажется, от копчика до самого темени. Ну, чем не самоубийство? - Вообще, по-моему, 8-й этаж -это несерьезно, шел бы ты лучше ко мне -у меня выше и видно дальше... А чего ты прыгать-то, кстати, решил?
Он опять помолчал, видно еще не отошел от шока, а потом неуверенно проговорил:
-Да ты знаешь...я не то чтобы прыгать. Я окна на зиму заклеивал... и вот. - кажется, он был этим обстоятельством изрядно сконфужен. Какой же я себя почувствовала плесенью...
-Не спится, чтоль? -отчаянно буркнула я и стукнула себя кулаком по макушке. Гулко вышло.
-Ага.
-Ага... ну ладно, отвлекать не стану, занимайся. -я поспешно пятилась в свою раковинку, -рада была знакомству. Ну, ты там будешь свободен - в гости приходи, чаю выпьем, поболтаем... -я понесла бред и замолкла на полуслове, когда внизу со скрипом захлопнулось окно...
Замерз. Ушел. Ушел внутрь, куда-то к себе, в тепло, в свет. Может быть, к кому-то, кто сейчас спит в спальне, полной тишины -синей, домашней, оберегаемой. Он запахнет щель назанавесках, в которую сквозит ноябрьская ночь, заботливо оправит одеяло и дотронется губами до теплого лба и выйдет на цыпочках, чтобы не потревожить легкий, как дыхание, сон любимого существа... Я криво усмехнулась и полезла с подоконника.
Я обернулась, чтобы закрыться окном от неприветливого ноябрьского мира и увидела, как пошел снег. Настоящий рождественский снег. Он начался так внезапно, словно детские пальчики перевернули стеклянный шарик-мирок с моим крошечным домиком внутри.
Молочные блики неясного света взмывали и скользили без спешки, словно тая над пламенем свечи; они отражались в гранях дрожащей за окном темноты -белые, белые следы в тишине, распахнувшейся, как объятье. Кто-то вальсировал невесомыми ледяными шажками по слоям тумана, сливал мои пальцы на стекле со светом, брызнувшим на дне лавандовой темноты, с ниточкой огней, лучистых, как елочная гирлянда. Снег опускался на землю, .....паясь в легких дуновениях ветра, прозрачно вспыхивал и колыхался жемчужной пылью вдали. Снег опускался, точно занавесь сквозящего кружева, плетенного из белых стихов. Снег опускался вниз. Он падал в танце, каким не может стать ни один полет -неповторимом, смертельно-прекрасном своей конечностью вальсе. Мне хотелось туда, не лететь, но нежно падать, осязая задумчивые ледяные прикосновения потоков темноты, обливающих мое тело.
И я не могла даже вытянуть руки. Я была по ту сторону стекла. В темноте. В тишине.
Нигде в квартире не скрипит.
Не капает. Не тикает.
Не звонит.
Я в тишине и в ущербном одиночестве. Как люди наконец прячут в рукава долго мерзшие пальцы, так я запахнула душу и сложила руки на растревоженном и вновь пристывшем сердце.
Поздновато оно у тебя растревожилось, поздновато. От себя не спрячешься.
-И не надо мне вашего снега...-прошептала я. -Хренов ноябрь...хренов ноябрь...
Но снег не слышал моих ругательств через стекло и продолжал безмятежно лететь в своем танце без музыки, без слов, в тишине.
-Слышишь, котяра? -сдавленно проговорила я еще погромче. -Холод собачий...
На диване зашевелилось и зашуршало: собачье Морису было явно не по душе. Я не стала поворачиваться, чтобы кот не видел, как часто я моргаю.
Ну почему все рыжие -такие, черт возьми?!..
Вдруг в дверь позвонили.
Я клацнула зубами и вздрогнула так, словно звук продернули сквозь меня. Это еще кто? Пару минут я покачалась на месте, потом выдернула компьютер из розетки и робко подошла к двери. Послушала. И открыла.
-Здравствуй, соседка! -торжественно поздоровался он. -Как ты?
Я стояла, задрав голову, и молча пялилась на него.
Рыжий.
Да, да, совершенно оранжевый, в два метра ростом, он полыхал своей шевелюрой, как спичка. Заложив руки за спину и добродушно глядя на меня через очки, он навис надо мною, как ветла, и слепил меня своей морковочной маковкой, причесанной всеми притолоками, куда он врезался. Убежденный пацифист. Да, глаза у него были цвета влажной, мирной травушки-муравушки. И нос в золотой пыльце веснушек. Только выглядело это чудо двухметровое так, будто только что пыталось совершить изощренное самоубийство -поджать ноги к груди и повиснуть в петле.
-Как я?.. пока ничего. -тихо ответила я. -Так ты и есть этот самый прибалт, что по ночам клеит окна?
Рыжий улыбнулся до ушей:
-Да нет, я не прибалт, -потолок был ему мал, он шагнул и врубился лбом в косяк. -Я... Опус!..
....неправы те, кто верят, что в третий раз не везет. Везет... да еще как....
Я улыбнулась:
-Опус?
Глядя на меня, он все медленней тер лоб:
-Да Роман я... Рома, сосед твой. А "опус"... ну, это "опа" в смысле, ты разве не знаешь? -он постепенно опустил руки и даже сделал робкий шажок назад и жалобным голоском спросил. -Да что ты смотришь-то так на меня? Сама же на чай приглашала... Девушка, пусти меня, а?... не режь меня, а, девушка?..
Я не выдержала. Протянула руку:
-Надежда.
Он взглянул из-под очков:
-На что?
-На все. Зовут меня так -Надежда.
-Очень приятно. Мне почему-то даже кажется, что мы с Вами тысячу лет знакомы. -он коснулся моей руки губами. Прикосновение у него было теплое, не растраченное ни на какие поцелуи "любимым существам". Я улыбалась.
-Проходи в комнату, -сказала я, запирая за ним дверь. -Проходи, не стесняйся. Будем чай пить... Да, иди в комнату. Сейчас я приду к тебе, солнце.

Все было совсем не так, как он описывал.

...Прошло всего часа полтора, и уже светало, когда я прошла на кухню: все-таки нужно было поставить чайник. Жаль, кофе кончился вчера... Жаль, я не курю... много чего жаль. А что делать?
Я положила обратно в ящик стола чистый, сверкающий кухонный нож -обошлась без него, -и плеснула в кружку холодной вчерашней заварки. Зачем-то выпила ее, стуча по керамике зубами, налила еще. Чайник греется очень медленно... какая в квартире холодина. Жаль, водки нет.
Я вытащила из целлофанового пакета черный хлеб и отломила горбушку -я соврала, петь совершенно не умею. Хотя всегда хотела иметь сопрано... жаль.
За раскрытым в комнате окном было пусто, мутно, розовато. Снег кончился. Все, что упало, красиво или некрасиво, вальсируя или хрипя, теперь лежало там, на цементной клумбе. Я воткнула компьютер в розетку и легла локтями на подоконник. Посмотрела вниз. А потом отщипнула немного от горбушки и покрошила. Свежо влажно и тихо, как в лесу. Всё спит и видит сны. Под утро так сладко спится, даже в ноябре. Я тоже сейчас лягу на диван, к Морису, обниму его за горячее шерстяное пузо и будем мы с ним спать.
"У Вас 1 непрочитанное сообщение". Мои глаза пробежали строку и палец кликнул мышкой автоматически. Тишина вдруг дрогнула и отключилась, перестала даже звенеть. Всякий звук во мне умер. Все оборвалось. Я, словно стоя в вакууме, читала сообщение, написанное шесть минут назад:
"Здравствуй, солнце, прости меня, пожалуйста, за то, что я тебе не позвонил. Надеюсь, ты не зла на меня? Я только что пришел -был срочный вызов, а мобильник я забыл в кабинете. Такие вот дела. Не сердись, не могу писать много, падаю со стула. Ложусь спать.
Не убирай свой ножик -я тебе вечерком звякну. Все будет как я описывал, обещаю -ты помнишь? Осталось недолго, я почти узнал, куда ты опять переехала.
Скоро я приду к тебе, солнце.
PS: Тебя еще, кстати, не подозревают?
Рыжий Опус."

Я поморгала усталыми сухими глазами, выключая компьютер. Потом встала и крепко закрыла окно на щеколду.
В квартире тишина. Нигде не скрипит. Не капает. Не тикает.
Позвонит завтра.
Почему говорят, что везет на третий раз? Почему рыжие -такие?
Смутно отражаясь в оконном стекле, я расплела свои медные волосы молча -у меня не было ответа ни на один из этих вопросов.

[Katherine Kinn]

Какое отношение этот текст имеет к тематике форума?
Толкин, толкинистика, фэнтези, история в пределах, касающихся Толкина...
Тема закрыта. Для публикации подобных текстов есть Самиздат у Мошкова: http://lib.ru и далее по ссылкам.

Кинн, Хранитель при исполнении