Фильм "Книга джунглей" (2016) - обсуждение

[Мик]

Новая стая Маугли

Дисней знал, что делал. Пройти мимо фильма по одной из любимых книг детства трудно и взрослым. Бродить по таинственным, набитым легендами под завязку, джунглям, охотиться вместе с храбрыми волками Акелы, слушать мудрость Балу и Каа (причем такую разную!), следить за бесстрашной и ловкой Багирой, приходить в трепет перед силой и величественностью Хатхи, веселиться и озорничать с бандерлогами, наконец презрительно пнуть ногой Табаки и вовремя ретироваться от коварного Шерхана… Кто откажется от того, чтобы на 1 час 45 минут вернуться в детство и еще раз пережить те впечатления? Да еще когда тебе предлагают уникальное в плане реализации зрелище? Уверен, этих двух мотивов было достаточно для большинства зрителей, отправившихся на «Книгу джунглей», и я не исключение.
Что сказать после просмотра? К картинке в фильме Фавро, конечно, претензий нет. Джунгли и звери выглядят потрясающе реальными. Ощущение, будто наблюдаешь микс виртуозно исполненной анимации с не менее талантливой кинодокументалистикой о животных. Искусственность и неестественность в фильме равна нулю, каждый зверь живой, их хочется потрогать, даже удава. Особенно удались волки, их мех буквально чувствуешь на ощупь. Не подкачали и мохнатый Балу с королем Луи, разве что Багира чуть менее эффектен. Учитывая то, что «Книгу джунглей» я смотрел в один день пакетом со «Зверополисом», это был настоящий пир для глаз. И джунгли в картине даже больше, чем настоящие, – в них сразу чувствуешь и кипучую жизнь, и одновременно большой покой, зиждущийся на многовековых преданиях и легендах, таящихся под сенью этого леса.
Джону Дебни снова спасибо за хорошую музыку. «Дом грез», «Хэтфилды и МакКои», потрясающе красивый и атмосферный саундтрек к «Обители проклятых»… Да и в менее удачных «Я, Алекс Кросс», «Хищниках» и откровенно слабом «Хочу, как ты» главные претензии у меня были не к композициям Дебни. Надеюсь, что в очередном «Ледниковом периоде…» у Джона вышло как минимум не хуже, чем в «Книге джунглей».
Сильно удивлюсь, не увидев фильм Фавро, по крайней мере, в четырех-пяти технических номинациях на следующий «Оскар», в первую очередь за спецэффекты и работу художника. Недостатка в сильных соперниках у него не будет – один «Варкрафт» чего стоит! - но позиции у «Книги джунглей» довольно сильные и как минимум пару-тройку статуэток она непременно возьмет.
Перестарались, на мой взгляд, лишь в одном моменте. Помнится, в книге племя бандерлогов было однородным, к ним принадлежали обезьяны одного вида. В фильме же в заброшенном храме у Луи мы можем насчитать как минимум с десяток видов приматов. Понятно, что это было сделано авторами для того, чтобы показать богатство своей фантазии и подчеркнуть разнообразие, но какая-то достоверность все же должна быть. Не живут одной стаей столько разных обезьян.
Уникальный опыт постановки породил и другой, тоже достаточно оригинальный. Не знаю, обнародовались ли какие-то подробности съемок, но было бы любопытно их почитать. Юному Нилу Сетхи в гордом актерском одиночестве, по-видимому, было жутко весело носиться перед зеленым экраном и разговаривать с пустыми местами, на которые потом рисовали компьютерных зверей. Надеюсь, хоть какие-то муляжи и манекены ребенку расставили по углам, чтобы было не так нудно и тоскливо. В любом случае, Нил большой молодец, желаю ему больших творческих успехов на актерском поприще. Начало положил хорошее.
Главные мои претензии вполне предсказуемо коснулись сюжета. Это, конечно, дело личного вкуса, но мне хотелось увидеть в ленте как можно больше книги Джозефа Редьярда Киплинга, текст которой, на мой взгляд, вполне киногеничен: в нем хватает приключений, динамики, драйва, интересных ситуаций, глубокого смысла, а герои детально проработаны, их бери в готовом виде и переноси на экран. Дисней, однако. пошел по проторенной ранее собственным мультфильмом тропе и кино снял почти в том же стиле, с очень похожей трактовкой персонажей, которая кому-то по душе, но мне - не особенно. Я не воспринимаю диснеевской трактовки некоторых персонажей британского классика, в частности, Балу и вымышленного предводителя бандерлогов Луи. Речь идет об их легкомысленно-шутовской интерпретации, когда они в кадре преимущественно кривляются и дурачатся почти без намека на серое вещество в мозгах и собственно мозги. Это проблема не только «Книги джунглей», но и ряда других диснеевских мультфильмов вообще, где подобные герои начинают дико раздражать буквально с первых минут. Кто-то может возразить: а как же забавные ситуации с весельчаком Балу, ведь в противном случае их не было бы? Да, эти ситуации смешны, хорошо поставлены, спорить не буду. Но я бы ими не колеблясь пожертвовал ради соответствия картины литературному первоисточнику, которое, убежден, зрелищу нисколько не повредило бы. Хватает в фильме и других малоприятных для меня отступлений от канона. В частности что касается сюжетных линий Акелы, Маугли - Шерхан, Каа и то, каким в «Книге джунглей» показали характер Багиры. Одному очень харизматичному и важному персонажу Киплинга в картине вообще не нашлось места, и я считаю это очень большой ошибкой со стороны Диснея.
Одним словом, «Книге джунглей» явно было не суждено вытеснить из моего сердца советский мини-мультсериал Романа Давыдова о Маугли 1973 года, безнадежным поклонником которого я останусь навсегда. Да, он тоже не строго по Киплингу, но трактовка и прорисовка персонажей в этом мультике очень близки к сложившимся у меня детским представлениям об этих героях, когда читал книгу. О блистательной озвучке лишний раз и напоминать не буду – фамилии, уверен, никто не забыл. А то, что Багиру в этом мультфильме сделали женщиной, как и в русских переводах… Так тут, по-моему, все понятно и объяснимо. Вы посчитайте, сколько вообще женских персонажей в «Маугли». По сути, одна Ракша (Мать Кобр как эпизодическая героиня не в счет). Понятно было желание и мультипликаторов, и переводчиков внести хотя бы какой-то баланс в эту гендерную диспропорцию, а то уж совсем мужские джунгли получались. Не вполне естественная картина. И лично меня эта небольшая корректива нисколько не напрягла.
Если кратко, «Книга джунглей» получилась, но могла быть и намного лучше. Впрочем, тут есть и своя положительная сторона. Дисней и Джон Фавро свое слово сказали. Теперь очередь за Warner Bros. и Энди Серкисом. Не знаю, как у кого, но у меня есть просто уверенность: «Книга джунглей: Начало» будет совершенно другим кино, особенно памятуя опыт Энди, во многом тоже уникальный.

[Хелик]

В ответ на сообщение Мик

Новая стая Маугли

А то, что Багиру в этом мультфильме сделали женщиной, как и в русских переводах… Так тут, по-моему, все понятно и объяснимо. Вы посчитайте, сколько вообще женских персонажей в «Маугли». По сути, одна Ракша (Мать Кобр как эпизодическая героиня не в счет). Понятно было желание и мультипликаторов, и переводчиков внести хотя бы какой-то баланс в эту гендерную диспропорцию, а то уж совсем мужские джунгли получались. Не вполне естественная картина. И лично меня эта небольшая корректива нисколько не напрягла.

Есть любопытная статья М. Елифёровой в "Вопросах литературы"(2009), посвященная гендерным трансформациям в русских переводах, и в частности, переводу рассказов о Маугли.

Вот что она пишет о Багире-черном леопарде у Киплинга и Багире-пантере у Дарузес и в советском мультфильме:

"Практика игнорировать авторскую гендерную идентификацию персонажа и исходить вместо этого из буквального русского перевода его именования в некоторых случаях приводит к анекдотическим искажениям восприятия. Самый курьезный пример - Багира из “Книги Джунглей” Киплинга. Новеллы о Маугли в переводе Н. Дарузес были в свое время извлечены из сборника и публиковались отдельным циклом как “Книга о Маугли”. Такое редакторское решение может быть спорным, но в качестве адаптации для детей оно имеет право на существование (хотя “Книга Джунглей” в целом тоже писалась Киплингом если не для детей, то для юношества - не случайно туда не вошел рассказ о женитьбе Маугли, упоминаемый в одной из новелл “Книги Джунглей” как “рассказ для больших”). Гораздо более непродуманным решением стала замена пола Багиры, который в оригинале, увы, самец. О чем подавляющее большинство россиян, которым так полюбился этот персонаж, не подозревают.

Вообще, имя Bageerah мужское. Гораздо чаще оно встречается в форме “Багир” (в том числе у некоторых народов России). В оригинале образ Багиры совершенно однозначен - это герой-воин, снабженный ореолом романтического восточного колорита. Он противопоставлен Шер-Хану как благородный герой разбойнику. В модель поведения аристократичного джигита вписываются и его инициатива примирения враждующих сторон с помощью выкупа за Маугли, и его ретроспективно рассказанная история о пленении и побеге (последнее - топос ориенталистской литературы). Отношения Багиры и Маугли в оригинале - это отношения мужской дружбы, а вовсе не материнства/сыновства. Превращение Багиры в самку делает ясный и прозрачный киплинговский сюжет затруднительным для понимания: зачем, например, удвоение материнской опеки - разве Волчица не справляется с обязанностями по воспитанию Маугли? Затуманивается истинная природа отношений между Багирой и Шер-Ханом (герой - антигерой). Наконец, при такой трактовке образа Багиры выпадает целый ряд фрагментов из новеллы “Весенний бег”, с которыми переводчица просто не в состоянии справиться.

Речь идет об одном из самых прекрасных в мировой литературе лирических изображений пробуждения юношеской сексуальности. В переводе Н. Дарузес от этих частей текста остаются только неясные намеки. Можно, конечно, предположить, что здесь сыграла свою роль советская цензура, - хотя и удивительно, что текст, вполне годившийся для викторианских подростков, мог быть сочтен неприемлемым для советских[21]. Но, по крайней мере частично, причиной редактуры служит именно смена пола Багиры. В оригинале Багира готовится к свиданию с самкой, и смысл вопроса Маугли (к лицу ли Багире резвиться и кататься кверху лапами?) совершенно очевиден: Маугли обвиняет Багиру в недостаточно мужественном поведении. Маугли испытывает и мальчишескую ревность - оттого что Багира, прямо-таки в соответствии с песней о Стеньке Разине, “на бабу променял” боевую мужскую дружбу, и, сам себе еще не отдавая в этом отчета, - зависть, так как обнаруживается, что у Багиры есть что-то, чего нет у него. В переводе из диалога Маугли и Багиры трудно извлечь какой-либо внятный смысл, кроме того, что Маугли почему-то недоволен. Само развитие событий в результате выпадения нескольких важных фрагментов утратило в “Весеннем беге” стройность и логику, так как выпала смысловая ось всей новеллы: Маугли считает, что боевые друзья предали его, увлекшись чем-то, с его точки зрения, недостойным мужчин. Разумеется, при женском облике Багиры ревность Маугли меняет вектор, и вся психологическая драма приобретает непредусмотренные зоофильские тона - поэтому вполне понятна попытка Н. Дарузес свести к минимуму психологизм и эротизм Киплинга путем радикального сокращения текста.

Но даже трансформации, которым подвергся текст Киплинга, можно счесть “погрешностью в пределах нормы” по сравнению с тем, что произошло с образом Багиры в русской массовой культуре - в особенности после того, как в мультфильме пантера приобрела вызывающую женственность, заговорив томным контральто и кокетливо потягиваясь чуть ли не при каждой реплике. В сознании россиян Багира является эталоном женственной сексуальности. Запрос в Яндексе на слово “Багира” дал около миллиона ссылок, поэтому пришлось ограничиться просмотром первых тридцати. Среди этих тридцати (без учета повторяющихся ссылок): три салона красоты, две студии танца живота, один магазин, торгующий костюмами для танца живота, один салон эротического массажа и одно использование в качестве женского ника в Интернете. Киплинг бы удивился.

Должны ли происходить такие вещи в процессе межкультурной коммуникации? Как мне представляется, все-таки не должны, и то, что они периодически имеют место, - не основание для их легитимации. Например, уже давно принято с высокомерием относиться к переводческой традиции XIX века менять западные имена героев на русские[22], и многие возмущаются В. Набоковым из-за того, что в “Ане в Стране чудес” он предпринял попытку эту традицию возродить: современный читатель хочет видеть в чужестранной литературе чужестранную же реальность, а не то, что и так видит каждый день вокруг себя[23]. Но чем замена мужчины на женщину лучше замены Смита на Кузнецова? Пожалуй, в первом случае степень miscommunication даже серьезнее.

Если рассмотреть причины, по которым с Багирой произошло столь затянувшееся недоразумение, то на входе обнаружится опять-таки единственная сколько-нибудь основательная мотивировка: грамматический род русского слова “пантера”. Уже говорилось о том, что средством преодоления гендерных затруднений является правильный подбор синонимов. О богатстве русского языка много и часто говорится, но на практике им не умеют и не хотят пользоваться. Если Багира мужского пола, то он леопард.

Существует ошибочное бытовое убеждение, что только черная разновидность леопарда называется пантерой. Это неверно. “Леопард” и “пантера” - синонимы. Слово “пантера” в настоящее время не является зоологическим термином. В XIX веке пытались различать два отдельных вида - леопарда и пантеру, но не по цвету, а по телосложению или месту обитания, причем некоторые зоологи и тогда считали эти понятия синонимами[24]. Багиру просто достаточно несколько раз назвать “черным леопардом” - а для пущей воинственности и ориентальности он мог бы зваться и “черным барсом”, поскольку “барс” - одно из обиходных русских названий леопарда в старину, и тот барс, с которым сражался Мцыри, с зоологической точки зрения был леопардом.

Печально то, что перевод Н. Дарузес (как и перевод “Винни-Пуха” Б. Заходера) в самом деле очень хорош и воспринимается как канонический. Для того чтобы перевести и Киплинга, и Милна заново, исправив гендерные недоразумения, нужны как минимум столь же гениальные переводчики, иначе их переводы заведомо проиграют. Как максимум - эти переводчики должны суметь убедить читателя в том, что их переводы действительно обладают превосходством, так как их все равно будут сравнивать с Дарузес и Заходером, и чаще всего в пользу последних (есть такая вещь, как инерция первого впечатления). Пространство перевода Кэрролла намного гибче и демократичнее. В этом отношении “Алисе” одновременно и не повезло (отсутствие канонического русского текста и какого бы то ни было консенсуса между сторонниками разных переводов), и повезло (открытость для дальнейшего совершенствования переводческой практики).

Наблюдения над гендерными сдвигами в русских переводах выявляют любопытную картину: во всех без исключения случаях, известных автору настоящей статьи, сдвиг происходит в одном и том же направлении - мужской персонаж в переводе превращается в женский. Возникает искушение истолковать эту тенденцию как своеобразную советскую “политкорректность” - стремление разбавить мужскую компанию женскими образами[25]. Но при разборе каждого конкретного случая за ним не обнаруживается специальных мотивировок - лишь механический подход к передаче имени персонажа и неотрефлексированность гендера как особой переводческой проблемы."
http://magazines.russ.ru/voplit/2009/2/eli12.html

[Мик]

Спасибо, прочитал с большим интересом. А не напомните, раз уж мы заговорили об этом, какая гендерная диспропорция у Милна? Кому там поменяли род? Не знаю, к своему стыду.

[Хелик]

Мик, речь идет о Сове, которая в тексте на самом деле "он". В той же статье подробно разбирается и случай Милна/Заходера:

"Переводчики же “детской” литературы в большинстве случаев и не задумываются над тем, к какому гендеру относится персонаж. Механизм таков: сначала название персонажа буквально переводится на русский, а затем персонажу приписывается гендер по грамматическому роду русского слова. Полезно начать иллюстративный ряд с “Винни-Пуха”, поскольку там пример гендерного сдвига, с одной стороны, единичный, с другой стороны, структурно значимый для всего художественного целого.

Речь идет о Сове, персонаже, который в переводе Б. Заходера впервые был интерпретирован как женский, а мультипликационный фильм Ф. Хитрука дополнительно усилил феминные черты Совы в русском восприятии: Сову в нем снабдили модельной шляпкой с лентами и наделили речевыми манерами школьной учительницы. Образ готов. Между тем все, на чем он держится, - женский род русского слова “сова”, ибо в оригинале А. Милна Owl - мужчина (вернее, мальчик, так как герои Милна представляют собой набор разных возрастных и психологических типов детей). А поскольку девочки не имеют склонности к псевдоинтеллектуальному щегольству научной терминологией и маскировке невежества риторикой, то Сова закономерным образом становится старухой-учительницей (вероятно, на пенсии).

Кто же такой Owl в “Винни-Пухе”? Если мы учтем, что это мужчина, и к тому же юный (судя по тому, как он вписан в компанию зверей и как с ним обращаются, возрастной разрыв не должен быть большим)[10], - вывод очевиден: перед нами тип выпускника английской частной школы, неоднократно делавшийся мишенью сатириков в XIX-XX веках. Невежество, скрытое за квазиученым лексиконом, высокомерие по отношению к окружающим плюс склонность пускаться в сентиментальные воспоминания - стандартный набор характеристик этого типа, выведенного еще Л. Кэрроллом в образе the Mock Turtle из “Алисы в Стране чудес” (об этом персонаже мы поговорим в дальнейшем). Этот тип к моменту выхода в свет “Винни-Пуха” был уже известен английскому читателю. Милн добавил единственное новшество, доведя тем самым образ до уморительного гротеска: Owl на самом деле вообще никакой школы не кончал и даже читать толком не умеет (последнее обнаруживается в главе о пятнистом Щасвирнусе).

Если бы гендерная функция этого героя ограничивалась только напоминанием о некоем социокультурном типаже (не имеющем аналогов в России), то радикальные сторонники перевода-присвоения могли бы возразить: мол, книжка детская, ее смысл не в том, чтобы знакомить детей с нюансами английской социальной жизни, а в том, чтобы они читали добрые, умные и смешные истории и т. д. Но в действительности мужская природа Совы влечет за собой гораздо более широкие и глубокие последствия для всей художественной структуры винни-пуховского цикла в целом. Учтя, что Сова - мужчина, можно обнаружить, что до появления Кенги в Лесу вообще нет женщин[11]. Фрустрация, которую испытывают Винни-Пух и все-все-все при ее приходе в Лес, малопонятна читателю русского перевода. Дело в ее чуждости, в том, что она извне? Но ведь Тигра тоже приходит извне, однако его сразу принимают как своего и проявляют радушие, несмотря на то, что он заявляет о своем присутствии не самым вежливым образом - шумя среди ночи под окном.

В оригинале источник фрустрации для героев (и комизма для читателя) несомненен: Кенга нарушает единство мальчишеского мира Леса тем, что она женщина и при этом взрослая. Феминность и одновременно взрослость Кенги выражаются через ее материнство. В дальнейшем она и проявляет материнское поведение по отношению ко всем, кроме Кристофера Робина (ввиду его особого статуса в художественном мире “Винни-Пуха”; примечательно, что он не участвует в совете по изгнанию Кенги). Поначалу план ее изгнания связан именно с тем, что обитатели Леса не знают, как с ней общаться. Впрочем, и в подготовке самого плана они исходят из неверных предпосылок относительно женского мышления. Вместо того, чтобы расстроиться при виде исчезновения Крошки Ру и согласиться на условия похитителей, Кенга хватает Пятачка и подвергает его ряду унизительных (в мальчишеских глазах) процедур: отмывает в ванне, нарочно тыкая ему в рот мыльной мочалкой, растирает полотенцем и поит солодовым экстрактом (в переводе Заходера - рыбьим жиром). Тем самым она демонстрирует, что не воспринимает ни “похищение”, ни “похитителей” всерьез, - она обращается с ними как с заигравшимися детьми, каковыми они на самом деле и являются.

Тема вторжения женщины - в том числе в качестве воспитательницы-матери - в замкнутый мужской мир является традиционным источником комизма в мировой литературе и кинематографе (например, фильм “Семь стариков и одна девушка”, где комизм усилен инверсией возрастных ролей). Однако в английской литературе она приобрела особый оттенок благодаря специфической форме гендерной сегрегации, выработавшейся в викторианской и поствикторианской (до Второй мировой войны) Англии. Это не была сегрегация, свойственная патриархальным обществам, где мужчина и женщина были жестко разведены в пространстве и по социальным функциям и каждый пол обладал собственными табу, традициями и обрядами, вплоть до особого языка. Напротив, гендерная сегрегация английского общества возникла именно как реакция на исключительную по меркам XIX века свободу общения полов в Англии. Нормальный англичанин эпохи королевы Виктории проводил большую часть своей повседневной жизни в смешанной компании. Викторианство унаследовало просветительский взгляд на женское начало как на цивилизующее, противостоящее варварству[12], и вне этого представления не может быть понята пресловутая “викторианская чопорность”: присутствие юных девушек служило определяющей планкой приличия речи и поведения всех остальных. Именно поэтому мужская субкультура высших и средних классов Англии формируется как пространство, позволяющее “отдохнуть” от непосильных ограничений, налагаемых женским присутствием. Один из примеров такого “ослабления гаек” - обычай, согласно которому дамы после обеда удалялись в другую комнату, а мужчины оставались за портвейном (и получали возможность рассказывать непристойности).

Следовательно, мотив вторжения женщины в мужское сообщество, сам по себе комичный, для англичан приобретает дополнительное культурное измерение. Английское мужское сообщество - это сообщество, боящееся женского присутствия, поскольку последнее ассоциируется с повышенной требовательностью к поведению и с дефицитом свободы. Женщина воспринимается как “домомучительница”, строящая всех по линейке. По канонам английского юмора, в таких случаях мужчины, мнящие себя героями, проявляют себя в роли беспомощных и невоспитанных детей (чем только доказывают необходимость их воспитывать)[13]. Именно это и происходит в эпизоде “пришествия” Кенги.

Может показаться, что все эти тонкости не имеют отношения к переводу детской литературы и что это придирки взрослого ценителя “Винни-Пуха”, то есть нецелевой аудитории. Почему-то детей считают равнодушными к подобным вопросам. Но жизненный опыт свидетельствует, что в России, где половое воспитание детей до сих пор считается чуть ли не сатанизмом, в то же время гендерное воспитание навязывается детям с младенчества и довольно агрессивно. Оно не ограничивается различиями в игрушках и одежде: слова “ты же мальчик”, “ты же девочка” повторяются постоянно, как мантры. Любой читатель может припомнить, как когда-то считал своим долгом презирать “девчонок”, а любая читательница - как она морщилась: “Фу, дружить с мальчишками?” Принуждаемый с самых ранних лет к гендерной самоидентификации, ребенок должен быть еще чувствительнее к таким вопросам, чем взрослый.

Милн прекрасно отдавал себе отчет в этой чувствительности (существующей также и у английских детей, хотя им и не говорят прямым текстом “ты мальчик”, “ты девочка”). И он играл с ней. Из перевода Б. Заходера выброшен большой отрывок в начале первой книги, объясняющий имя Винни-Пуха. То, что имя Винни женское, большинству русских читателей неведомо. Единственный намек на это, оставшийся у Заходера, - указание на медведицу в зоопарке, в честь которой назван Винни-Пух[14]. (У Милна говорится просто Bear, но для англичанина имя Winnie столь безошибочно женское, что пояснений женской природы этого зверя не требуется.) Пух - не вторая часть имени, а прозвище, поскольку перед ним следует определенный артикль: Winnie-the-Pooh, как перед прозвищами королей и эпических героев. Комизм имени состоит не только в гендерной инверсии, но и в несоответствии эпической формы имени его случайному, “с потолка”, содержанию. Будь это русский медведь, его бы, возможно, звали Оля Пыхович.

Но, возвращаясь к Сове, - что же делать переводчику в таких случаях? Есть “медведь” и “медведица”, но мужской формы от “совы” русский язык не знает. Ясно, что писать “Сова сказал”, “Сова полетел” будет насилием над русским языком[15]. Единственный возможный выход - подобрать близкие по значению слова мужского рода. Можно согласиться с выбором В. Руднева, заменившего Сову на Сыча (едва ли не единственный бесспорный случай, когда его переводческая альтернатива Б. Заходеру удачна). Я бы предложила еще один вариант: Филин. На мой взгляд, потери смысла текста при замене Совы на Филина/Сыча пренебрежимо малы по сравнению с потерями смысла при смене гендера персонажа."

[Мик]

Спасибо большое. Очень познавательно и интересно. Даже как-то не задумывался об этих нюансах переводов с иностранной литературы.