Берен Белгарион, 1244 год 8-й эпохи Перевод - Ольга Брилева, Днепропетровск, 2001 ПО ТУ СТОРОНУ РАССВЕТА |
Лютиэн искали - а она сидела под обрывом у озера не подавала голоса. Хуан был с ней рядом, а больше ей никто не был нужен... |
Она знала, где взять еды, а вместо великоватых сапог Галадриэли ей сшили крепкие зимние башмаки - как раз по ноге, подбитые изнутри мехом и выложенные войлоком. И теплая одежда была у нее, и даже оружие она могла бы взять, если бы захотела. Но решила не брать ничего, кроме своего ножа.
Ранним утром - так рано, что летом еще только начало бы блекнуть небо, а сейчас стояла и вовсе густая темень - Лютиэн покинула свою комнату и спустилась вниз по лестнице. Неслышно перешагнула через спящего Хуана, беззвучно шепнула ему слова прощания и направилась к известному ей выходу из города - маленькой пещере, такой узкой и низкой, что двое мужчин с трудом могли бы разойтись в ней, а коней можно было провести только в поводу. Этой пещеркой пользовались для своих охотничьих вылазок братья-Феаноринги, и эльфы из их свиты стерегли вход в нее, наружный же выход держали эльфы Ородрета. Затаив дыхание, Лютиэн прошла мимо первой стражи. Плащ, как она и думала, надежно укрыл ее от взгляда. Осторожно касаясь руками стен, она двигалась вперед медленно, чтобы не налететь на охранников снаружи. Она уже почти вышла, как вдруг... Сзади послышался громкий собачий лай. - Хуан! - крикнул один из эльфов Келегорма. - Ты что, не в своем... Ай! - видимо, огромный пес просто сшиб его на бегу. - Да что с ним! - крикнул другой. - Кого он там нашел? - Эй, что случилось? - это уже наружная стража вошла в пещеру. Голоса заметались под сводами, а Лютиэн, разом обессилев, стояла беспомощно и только смотрела молча на белую тень с золотыми глазами. Тень и разом сделалась очень плотной - и толкнула ее. Сбежавшиеся с обоих концов стражи обнаружили принцессу лежащей на спине, на полу пещеры. Плащ раскрылся, делая ее видимой, вещи валялись кругом в беспорядке, а Хуан лежал на ее ногах, всем своим немалым весом прижимая их к земле. - Королевна? - изумился эльф из ородретовой стражи. - Ты хотела покинуть город? Зачем? - Это фэйр, - ответил ему один из феанорингов. - Она повредилась в рассудке из-за любви к смертному. В отличие от любой другой заразы хилдор, эта на нас действует. - Отпустите меня, - прошептала Лютиэн, зажмурившись от унижения. - Отпустите... - Ее нужно отвести к королю, - нерешительно сказал арфинг. - Скорее к бардам, для исцеления, - феаноринг протянул руку вперед, но Хуан зарычал на него. - Бесполезно. Пес не стронется с места, пока не придет Келегорм. "О, нет", - подумала Лютиэн; и тут милосердный Ирмо послал ей забытье. Очнулась она от того, что Хуан лизал ей руку. Ее вынесли из пещеры и держали на руках, сплетенных "замком", кругом была уже толпа - Келегорм, Куруфин и их воины, эльфы Ородрета, их начальники - Гвиндор и Эрегон... Все полуодетые, в кафтанах и плащах поверх рубашек; все говорили разом, ничего нельзя было разобрать. - Хватит пустой болтовни! - голос Эрегона перекрыл шум, заставив всех умолкнуть. - Королевна попыталась покинуть город государя Ородрета, а значит, это дело должен решать сам государь! - Но королевна - наша... - вскинулся Келегорм. - Ваша... кто? - мрачно усмехнулся Гвиндор. - Наша гостья, - Куруфин оттеснил брата в сторону. - Поэтому именно мы препроводим ее в ее комнату. Я не вижу никакой нужды во вмешательстве Ородрета, потому что границ его города принцесса не покинет. - А что за право у нас удерживать ее здесь? Почему ты решаешь за государя, лорд Куруфин? Может быть, король Ородрет отпустит ее восвояси. - Куда, Гвиндор? В Ущелье Сириона, на растерзание волкам и оркам? - крикнул Келегорм. - Что здесь происходит? Эльфы расступились и перед Лютиэн оказался Ородрет. Он придерживал на плечах соболиную накидку, но из-под нее выглядывало простое нижнее платье. Лютиэн высвободилась из заботливых рук и встала перед ним. - Ты все-таки решила уйти, - горько сказал он. - Я же просил тебя... - Почему ты не хочешь меня отпустить? Почему вы все не оставите меня моей судьбе? - Потому что я люблю тебя, сестра, - просто ответил Ородрет. - Но если твоя воля такова и ты отвергаешь мой совет - иди. - Ты не смеешь! - все онемели от изумления: в присутствии короля Келегорм обнажил меч. - Что бы ты ни говорил, Ородрет, а я ее не отпущу. - Лорд Келегорм, я сама распоряжаюсь своей судьбой, - Лютиэн попыталась сделать шаг вперед, к Ородрету, но чьи-то крепкие руки перехватили ее за плечи. - Келегорм, я тебе когда-нибудь говорил, что меня раздражает твоя вспыльчивость? - Гвиндор тоже выхватил меч. - Ты остынешь, если в тебе окажется немного холодной стали? Прежде, чем он умолк, за оружие схватились все, кто был вооружен. Лютиэн и Ородрет оказались в кольце мечей, а в спины им дышали воины, распаленные старой враждой и готовые драться до смерти: одни - за нее, другие - за своего короля. - Если ты, Ородрет, попытаешься отобрать Лютиэн, я забуду, что ты мой родич, - сдавленным голосом проговорил Келегорм. - Я верю тебе, - пар, вырывающийся изо рта короля от дыхания, должен был бы тут же осыпаться кристалликами инея. - Я помню, что забывать такое тебе не впервой. - Но на сей раз, - Эрегон выступил вперед, заслоняя короля собой. - На сей раз и у родичей есть мечи. О, Элберет! - Лютиэн почувствовала болезненную тяжесть в животе и поняла, что такое настоящий страх. Это будет вторая резня в Альквалондэ, и, как тогда, победителем не выйдет никто. Если воины Нарготронда перебьют феанорингов, то городу никогда не войти в Союз Маэдроса, потому что Маэдрос этого не простит... А если победят феаноринги, то союз расторгнет Фингон... - Хватит! - она вскинула руки. - Хватит, я устала от всего этого. Я не желаю, чтобы кровь эльфов лилась здесь. Вот вам мое решение: я остаюсь пленницей лорда Келегорма. Спрячьте оружие. Зашуршала ползущая в свое логово сталь. - Ты доволен теперь? - в улыбке Куруфина смешались учтивость и насмешка. - Нет, - честно ответил Ородрет. - И я дождусь своего дня, Куруфинвэ Феанарион. Ждать я умею. - Ну так жди, - усмехнулся Куруфин. - А действовать предоставь тем, кто на это способен. - Ты стерпишь это, государь? - тихо спросил Гвиндор, когда Куруфин удалился. - Пока - да, - кивнул Ородрет.
Куруфин боялся, что еще несколько дней в обществе Лютиэн - и братец кого-нибудь убьет, поэтому и устроил охоту вблизи от северных пределов. Пусть этим кем-то будет орк или волколак.
|
Дни тянулись гораздо медленнее, чем в заточении на вершине Хирилорна. До рукоделия, даже самого простого, Лютиэн не допускали - Келегорм боялся, что она измыслит какие-нибудь чары и попытается бежать. Несколько раз он пробовал вынудить у нее слово не делать попыток к бегству, но всегда она отвечала одно и то же: каждый узник имеет право искать освобождения - и Келегорм не ослаблял стражу. Лютиэн искала пути к их сердцам, пыталась с ними говорить - они не отвечали; она пела вечерами, тихо и скорбно, но никто не входил, разве что на ее просьбы - и тогда она замечала время от времени, что ресницы входивших слегка влажны. Однако это были феаноринги. Они могли плакать, слушая песню, но не могли нарушить верность своим лордам. Лютиэн вспоминала слова Ородрета - да, именно упоение страданием было видно во многих из них.
"И вот вышло так, что однажды весной Финрод гостил в доме Белемира; и разговорился он с мудрой женщиной Андрет, и зашел у них разговор о людях и об их судьбах. Ибо незадолго до того (вскоре после праздника Середины зимы) скончался Борон, владыка народа Беора, и Финрод был опечален.Лютиэн вздрогнула, поняв, что держит в руках. Тот самый свиток, по копии которого Берен учился чтению и письму - ведь Финрод не мог не отдать Андрет запись беседы с ней. Андрет была неграмотна, вспомнила она, и Берен пересказывал ей этот athrabeth наизусть. Каждое слово этой беседы он носит в своем сердце... Лютиэн пододвинула к себе светильник, сделала пламя поярче и начала читать внимательнее.
"- Все вы, эльфы, думаете, будто мы умираем быстро от природы. Будто мы хрупкие и недолговечные, а вы - могучие и бессмертные. В ваших легендах говорится, что мы - "Дети Эру", но мы и для вас - всего лишь дети. Вы нас, конечно, любите, но мы - низшие создания, и вы смотрите на нас сверху вниз, с высоты своей мощи и мудрости, и снисходительно улыбаетесь - или жалеете нас - или качаете головой.Так вот, какую рану носит в сердце Берен... Если он держался той же веры, что и его родственница - то должен полагать людей бессмертными изначально, как и эльфы... Но это какая-то нелепица - бессмертные Смертные... Она читала внимательно, стараясь не пропустить ни единого знака. Так же жадно, наверное, Финрод слушал речи Андрет - та загадка, которая таилась в людских легендах, обещала открыть перед ним разгадку...
"Ведь из легенд истину (если она там есть) приходится вымолачивать, как зерно из снопа. А в обмолоченном зерне всегда остаются плевелы, а вместе с плевелами часто бросают на ветер и зерно. Но в моем народе, от мудреца к мудрецу, через вековую тьму, передается предание, будто люди теперь не такие, как были раньше, и природа их не та, истинная, что была вначале. У мудрецов народа Мараха говорится об этом больше - они еще хранят в памяти имя Того, Кого вы зовете Единым, а мой народ почти забыл о Нем. Так учила меня Аданэль. У них ясно сказано, что люди недолговечны не от природы - их сделало такими коварство Владыки Тьмы, которого мы не именуем".Она читала и читала - пока не выгорело масло в светильнике. Но даже и тогда тенгвар пылали на изнанке ее век: "Так вот зачем пришли люди - не последыши, а наследники, завершающие начатое, - выправить Искажение Арды, предвиденное прежде, нежели были они замышлены, и более того - явить величие Эру, возвысить Песнь и превзойти Видение Мира! Ибо Арда Исцеленная будет выше Арды Неискаженной - и все же это будет именно Арда Неискаженная!" Лютиэн поняла, почему не верит в предательство Берена. Такую надежду нельзя было предать. Невозможно - прежде душа разлучится с телом. Она найдет пути бежать и проникнуть в Дортонион. Сама того не заметив, она погрузилась в сон - и приснились ей горы. Никогда раньше она не подходила к ним близко - а теперь она продвигалась верх по снежному склону; продвигалась медленно и с трудом, по колено увязая в снегу - но все же вверх и вверх...
|
Вверх и вверх - а потом гребень - и вниз... А потом снова вверх и вверх - по крутому склону, иногда помогая себе руками... А голова болит и кружится, и заплечный мешок невыносимо тянет плечи. Они пылают... Словно лямки сделаны из железа и раскалены докрасна... Бедра тоже горят... А от коленей и ниже ноги - две бесчувственные колоды, которые уже и боли не ведают... Башлык сбился на самый нос... Гили приподнял его - и глаза тут же залепило снегом.
- Орки, - ворчал Рандир, выгребая сор из хижины. - Насрали до самой крыши. А весь кизяк спалили, скоты... или сожрали... я уж не знаю, что они тут жрали... Или они думают, что их дерьмо на растопку годится?
|
Зимнее солнцестояние...
Берен уже был заметно пьян, когда стражники впустили замурзанного подростка в драном и засаленном до невозможности дирголе, латаных-перелатаных штанах, худых сапогах и куртке с чужого плеча. Судя по расцветке диргола, паренек принадлежал к северной ветви Рованов. У пояса плащ был сколот...
Когда я уйду - вспоминай меняЭто была простая песня - простые слова, простая музыка; длинная пастушеская баллада, знакомая всем с детства, с бесчисленным количеством куплетов, в которых менялась только первая строчка.
Растают снега - вспоминай меняГолоса разделились. Несложная мелодия оставляла много простора для вариаций, и каждый повел ту партию, которая ему нравилась, слаженный хор из нескольких десятков голосов, текущих по разным руслам - одни считали, что так людей научили петь эльфы, но Берен думал иначе: хадоринги теснее общались с эльфами, но пели в один голос. Просто у того, кто вырос в горах, кто с детства слышал эхо, это получается само собой...
Затеплится день - вспоминай меняБерен изумленно услышал в хоре высокий, весенний голос Этиль и звучный, чистый - Эрвега. Простецкие слова хороши были тем, что присоединяться мог любой, кто пожелает, даже если слышит песню в первый раз. Берен перевел взляд на другой край стола - и увидел, что Кайрист слегка обескуражен таким поворотом дел. Ну да, мы же стараемся быть большим севрянином, чем сам Учитель-Моргот... А тут такая неожиданность: поют и рыцари Аст-Ахэ, и грубоватый эр'таэро, простой северянин, и Мэрдиган, не говоря уж о стариках, роняющих слезы в кружки.
Опустится ночь - вспоминай меняБолдог молча щерился, Илльо тоже не пел. Берен усмехнулся про себя, выдохнул стоящий в горле ком - и присоединился к хору. Куплета этого не знал никто, но со второго раза подхватили все - кроме черных:
Промчался огонь - вспоминай меняПесня закончилась. - Кисловато, - сказал Болдог. - А что-нибудь веселенькое, а? Юный менестрель шмыгнул носом и оторвал "веселенькое" - граничащую с непристойностью песенку о косаре и пастушке. Потом, воодушевленный успехом - еще одну, о развеселой дочке кузнеца. Затем он спел длинную печальную балладу о резне в долине Хогг, и еще одну - о смертельной вражде братьев Мэрдиганов, Кервина и Элдора, из-за демоницы, принявшей облик женщины. - А знаешь ли ты, юноша, - медовым голосом спросила Даэйрэт. - хоть одну из песен своего князя? Паренек испуганно заоглядывался. - Не трясись, - Болдог бросил ему монетку. - Сегодня можно. В другой раз снимем башку, а сегодня можно. - Воля ваша, - паренек опять шмыгнул носом. Потом глубоко вздохнул и спросил: - А еще глотку промочить нельзя? Даэйрэт протянула ему свой кубок, менестрель отпил и с поклоном вернул. Потом выпрямился и ударил по струнам. Чувствовалось, что пареньку хотелось не столько пить, сколько дернуть для храбрости. Берен вздрогнул: с этого согласия (проигранного парнем в сильно упрощенной форме) начиналась... он не мог вспомнить, какая песня. Бывает ли такое - чтобы сам забыл собственную песню?
Ни слезы, ни заклятьяЗал качнулся у Берена перед глазами. Что со мной?! ЧТО СО МНОЙ?!! Стих сломался, Берен почувствовал нечто сродни безумию, охватившему его в последние дни странствий по Нан-Дунгортэб... Смешались времена и места, он был здесь и все-таки не здесь... А где же?
Печальных чаек плачЗакрыв глаза, Берен вцепился пальцами в столешницу, надеясь, что ему удается удерживать лицо и хранить аванирэ. Дело было не в песне... Не в ней как таковой - он вообще ее не слышал. Точнее, слышал, ее пели дружинники Роуэна в замке Химринг... Память обрушила такую лавину образов и событий, что казалось - голова вот-вот треснет. Хурин... Хитлум... Фингон... Маэдрос... Фарамир... Роуэн... Гили!!! О боги! - малыш пришел сюда, не побоялся... Зачем? Неужели...
Как долго рыдать нам во тьме?...Да, понимал Берен, так оно все и есть - час настает... Ключ вложен и повернут, замок открылся, и обвалом посыпалось тяжелое золото воспоминаний... Потому что час близок...
С болью в сердце, с огнем в очах,Сжимая в ладони серебряный кубок, Берен не замечал, что сминает пальцами круглые бока, сдавливает их, как бумагу... Существовали только песня - и память: пыльные покровы слетали один за другим, точно их срывал ураганный ветер. Это было почти больно...
В злой часПоследний перебор разлетелся вдребезги - с лязгом по полу покатился измятый кубок. Берен, откинувшись назад, стукнулся головой о спинку кресла - а потом упал лицом на стол. Возникла суматоха, все повскакали с мест, кто-то оттаскивал кресло назад, Берен почувствовал, что лежит уже на полу, и воротник на нем разорван... Аванирэ! Только бы эта упыриха не догадалась, в чем дело... Только бы не... - Лорд опять соизволили надраться... - поджав губки, сказала Даэйрэт. - Нет... Нет!.. - он вырвался, сел, обхватив руками голову... - Душно... здесь... - Это да, - Болдог протолкался к ним. - Начадили как хрен знает что... Эй вы, там! Открывайте окна, дышать нечем! И принесите воды - князьку поплохело... Не иначе как от его собственной песенки. Где мальчишка? Где этот засранец? - Не трогать! - Берен вскочил, растолкав всех, внезапная слабость была отброшена. - Болдог, животное, ты сам приказал ему петь! Илльо, пусть ублюдки Кайриста уберут от него руки! Это... Это бесчестно! - Спокойно! Спокойно, князек! - Болдог показал желтые зубы. - Никто его не тронет, раз я обещал. Все в порядке. Слышите, вы? - обратился он к двум головорезам, уже схватившим паренька под руки - на побледневшем носу обозначилось вдвое больше веснушек, чем было до того. - Я сказал, не трогать! Руки прочь! - Это все-таки мои люди, Болдог, - Кайрист выплыл из-за стола, вынес свое брюхо на середину залы и положил руку мальчику на плечо. - Ночь Солнцестояния есть ночь Солнцестояния, и я не буду оспаривать права на убежище... Мальчик безопасно останется здесь на ночь и безопасно утром уйдет. Ведь тебе нет дела до того, где он будет спать? - Кайрист, - сквозь зубы выдохнул Берен. - Лучше тебе отойти от мальчишки подальше. Лучше тебе убрать от него лапы. - Ну, если мой лорд приказывает, - сладким голосом пропел толстяк. - Если он сам положил на оборвыша глаз... Кайрист полагал себя в полнейшей безопасности: чтобы добраться до него, Берену пришлось бы обойти стол, где его наверняка задержали бы северные военачальники, а если нет - то Дайрвег и Борвин уже успели бы обнажить мечи. Кайрист просчитался: Берен не собирался обходить стол. Он вскочил на столешницу, схватил бронзовый подсвечник и как копье метнул его в Борвина - и увернуться Борвин не успел. Штырь, на который нанизывалась свеча, пропорол ему грудь. Затем Берен одним прыжком оказался радом с Дайрвегом. Тот уже успел обнажить меч и ударить, но Берен еще в прыжке подогнул ноги и упал на колени, проскочив под мечом. Вскакивая, он головой ударил Дайрвега в челюсть и выхватил меч из ослабевшей руки. Взлет клинка! - ската осталась в груди разбойника; Берен даже поленился ее вынуть ради Фрекарта. Одной рукой он ухватился за толстую золотую цепь, свисающую на пузо Кайриста, другой отвесил наместнику крюк в челюсть. Тот уже успел принять защитную позицию кулачного бойца, но не успел сообразить, что противник - левша. Берен почувствовал, как под его рукой челюсть выламывается из сустава. От удара голова Кайриста откинулась назад, цепь натянулась и в шее толстяка хрупнуло. Берен отпустил цепь - и труп ровно, как колода, грохнулся на пол. Илльо был потрясен тем, как быстро все произошло. Он понял теперь до конца, почему за Береном гонялись четыре года, а он безнаказанно совершал убийства то здесь, то там. Он был не просто ловким и быстрым убийцей - он сам был оружием, молниеносным мечом в чьей-то незримой руке - и горе тому, кто вздумает испытать силу этой длани. Он удивительно точно чувствовал миг - и разил как раз тогда, когда ему ничто не могло противостать. Оцепенение было мгновенным - а затем все мгновенно пришло в движение. Завопили женщины, на Берена навалились одновременно и орки Болдога, и ребята из Аст-Ахэ, Гили оттерли в сторону Тхуринэйтель и Этиль, дортонионцы похватались за предметы обстановки, северяне - за оружие. Берен, видя, что вот-вот здесь начнется кровопролитие и ужасаясь тому, на каком волоске все повисло, заорал изо всех сил: - Всем стоять! Замри, не шелохнись! Он попал почти слово в слово с Болдогом и Илльо, их голоса перекрыли начинающийся шум - даже бабы перестали визжать. Северяне мгновенно овладели положением: на галерейку высыпали стрелки с самострелами, в дверь вбежали стражники с бердышами, горцы при виде их бросили то жалкое оружие, которым намеревались воспользоваться: стулья, ножи для разделки мяса, треноги и подсвечники, кочерги и каминные щипцы. Берена все еще держали, но уже не так плотно, потому, что он перестал вырываться. Болдог присел на корточки рядом с тушей Кайриста, бесцеремонно взял того за щеку, оттянув толстую складку плоти, повернул лицом вверх, отпустил, с интересом глянул на Берена: - А ведь ты его убил, князек. Шея сломана. - Не рассчитал спьяну, - во рту у горца было сухо и горько. - Хотел только челюсть ему своротить. - Собаке собачья смерть, - Илльо обошел труп (его легче было обойти, чем перешагнуть) и, мгновенно примерившись, отсек голову еще дергающегося и стонущего Борвина. - Уберите падаль. Какую-то женщину вырвало. - Мне кажется, господин мой Берен и вы, господа рыцари, что пир испорчен, - заключил, вставая, Мэрдиган. - Пора расходиться. Берена отпустили наконец-то и он подошел к телу Фрекарта. У всех на виду снял с его шеи золотую цепь. Когда-то она принадлежала Бреголасу, и горцы об этом знали. - Где пацан? - он выпрямился, намотав цепь на руку. Руско, Руско, не приведите боги, если с тобой случилось несчастье! - Мальчика никто не тронет, - успокоил его Илльо. - Если ты боишься, вы с Тхуринэйтель можете взять его к себе на ночь. Или оставьте с Эрвегом и Соллем. - Тут других извращенцев нет, - подтвердил Болдог. - Разная шушера есть, но таких, как этот - уже нет. Полтора десятка солдат вынесли трупы, молчаливый слуга вытер с пола кровь. - Расходитесь по домам, мои верные подданные, - повернулся к горцам Берен. - Желаю приятно провести оставшуюся ночь. Злая судьба любит поселяться под той крышей, под которой в ночь Солнцестояния пролилась кровь. Я не хочу, чтобы ее дурной глаз упал на вас, уходите. Он проследил, чтобы всех выпустили за ворота и никто не последовал за ушедшими, после чего вернулся в опустевший зал и налил себе вина. Армейское начальство со своим бабьем, Болдог и орки тоже куда-то убрались, остались только рыцари Аст-Ахэ. - А менестрель? - спросила Даэйрэт. - Не боишься, что и его постигнет злая судьба? - Самая злая судьба в эту ночь - не иметь крова и вина, - Берен взял мальчишку за плечо и усадил напротив себя за стол. - Злее нет. Вряд ли я сумею накликать на паренька еще большие горести - по сравнению с теми, что он уже имеет. Верно, Гили? Мальчик кивнул, прижимая к себе лютню - единственное богатство, то, без чего он умрет с голоду. Берен лихорадочно думал, как же можно с ним поговорить так, чтобы только они двое все поняли. Может быть, удастся прикинуться таким пьяным, что сам не могу добраться до отхожего места? Тхуринэйтель брезглива, она меня туда не потащит. Догадается ли мальчишка вызваться ему посветить и поддержать? Должен, ума в этой рыжей голове довольно. Но чтобы поверили, нужно высушить еще полкувшина. - Ты - наследник клана... А кто теперь глава? - Дядя, - Гили шмыгнул носом. - Только он калека. Может, ты его помнишь, князь. У него одна рука, а волосы как у меня... Маэдрос? Его послал Маэдрос? Ох, как мальчишка рискует... Илльо же не дурак, он может расспросить о Рованах, он как раз недавно расспрашивал об их западной ветви! Нет, нет, не надо было так! А впрочем, никто особо не насторожился. Разве что Илльо, хитрый и прекрасный как горный пардус, умеющий прятать свои мысли... - Это дядя послал тебя петь? Медные кудри качнулись - парень помотал головой. - Нет. Я сам... Дома... и не знает никто. Они думают, лучше смерть, чем такой позор... "Я и сам так думаю, братишка... Да что уж теперь сделаешь!" - Можешь оставаться до весны. Рыжая голова снова качнулась в жесте отрицания. - Что так? Тебе есть куда идти? Гили промолчал. - Значит, некуда. И что же ты будешь делать? - Петь в городе... У хэссамаров... Если позволят. Берен покосился на Илльо - тот безразлично пожал плечами: пусть попробует. - От меня как раз сбежал слуга. Останешься на ночь со мной и госпожой Тхурингвэтиль... виноват, Тхуринэйтель, к утру что-нибудь придумаем. Не бойся, этот жирный хряк действительно был здесь единственным извращенцем. К слову, Илльо, кто у нас теперь главный, после того как я прикончил наместника? - Как ты любишь выражаться, Берен - твою мать. - Илльо сверкнул глазами. - Ты мне все испортил! Завтра, завтра я должен был судить его и казнить принародно, по справедливости! - По справедливости? - Берен фыркнул. - Много чести собаке. Полкувшина... Не слишком торопиться... Полкувшина. Мучительные полчаса... Есть. Пошатываясь, он поднялся из-за стола. Ухватился за кресло, чтобы сделать шаг. Поймал удивленный взор Илльо - и это я тут только что так споро рубился? Ага, я. Он самый я. - Эй ты, рыжий, как тебя там... Фили? - Гили, сударь. - Да, Гили. Посвети мне. Тхуринэйтель вздохнула с облегчением - она не любила сопровождать его туда, куда даже короли ходят пешком. Приятного мало - слушать, как его рвет. А его и впрямь мутило. - Слушай и запоминай, Руско, - прошептал он, навалившись на паренька, когда они вышли во двор. - Государь Финрод в плену у Саурона, в заложниках. Саурон думает, что теперь я совсем ручной. Ты останешься здесь дня на три, а потом я тебя поколочу и выгоню. Я должен много тебе рассказать, а ты запомнишь и отправишься в Химринг. Все остается в силе между мной, Маэдросом и Фингоном. Когда они выступят, здесь будет мятеж. - А Государь? - в ужасе выдохнул Гили, останавливаясь. - А Айменел? - Молчи, дуралей, - Берен стиснул его плечи, и Гили услышал слезы в голосе лорда. - Молчи...
|
Новости |
Кабинет |
Каминный зал |
Эсгарот |
Палантир |
Онтомолвище |
Архивы |
Пончик |
Подшивка |
Форум |
Гостевая книга |
Карта сайта |
Кто есть кто |
Поиск |
Одинокая Башня |
Кольцо |
In Memoriam
|
|
Свежие отзывы |
Хранители Каминного Зала |