Реклама

Na pervuyu stranicu
Kaminniy ZalKaminniy Zal
  Annotirovanniy spisok razdelov sayta

Берен Белгарион, 1244 год 8-й эпохи
Перевод - Ольга Брилева, Днепропетровск, 2001

ПО ТУ СТОРОНУ РАССВЕТА
философский боевик с элементами эротики

Глава 15. День Серебра

       Даэрон еще не видел своего короля в таком гневе. Даже в тот день, когда смертный пересек порог Менегрота и потребовал руки Лютиэн, даже тогда Тингол не был так взбешен.
       Он отказался встретиться с послами сыновей Феанора лицом к лицу - ни один нолдо из Дома Феанора не мог переступить границ Дориата. Даэрон был посредником между Хисэлином, приехавшим даже не требовать руки Лютиэн для своего господина, а просто уведомить Тингола, что Келегорм берет его дочь в жены.
       Тингол метался по тронной палате, как капля воды по раскаленной сковороде, излагая Даэрону все, что он думает о сыновьях Феанора и их безумном отце, обо всех нолдор вообще, об их чести, законах и нравах, брачных обычаях и языке. Он принимал по три решения в минуту: идти воевать Нарогард. Вызвать Келегорма и Куруфина на поединок. Потребовать у Маэдроса головы обоих. Нет, у Ородрета. У того и другого...
       Ужас и гнев короля не давали ему остановиться и успокоиться. Даэрон терпеливо ждал. Он знал, что сейчас Тингол не примет никакого решения, потому что все, приходящие ему в голову, одинаково плохи, и он это понимает.
       Наконец король упал в кресло, уперев локти в подлокотники и положив голову на руки.
       - Она ведь в опасности, Даэрон, - проговорил он тихо, с мукой. - Она не пойдет за него. А он такой же сумасшедший, как и его отец. Он может ее убить.
       - Ородрет этого не допустит, - возразил Даэрон.
       - Ородрет, - фыркнул Тингол. - у него сердце из воска. Даэрон, иди туда. Иди в Нарготронд, освободи ее. Грози им войной, проклятием Мелиан, моим гневом... Выкради ее, подстрой побег, если надо - вызови и убей Феаноринга. Мне больше не на кого надеяться, кроме тебя.
       Даэрон изумленно поднял брови. Он впервые слышал от короля признание в том, что даже на себя тот не надеется.
       - Ты согласен? - устало спросил Тингол.
       - Ты знаешь, мой король, что я сделал бы это ради нее, если не ради тебя.
       - Когда ты выйдешь в путь?
       - Сейчас же, если будет на то твоя воля. Что передать Хисэлину?
       - Ничего, - Тингол улыбнулся зло. - Он сам сообразит, когда пройдут все мыслимые сроки ожидания. Иди ко мне, Даэрон; обними и прими мое благословение. Может быть, хоть теперь эта безумная поймет, в ком ее счастье.
       "Едва ли", - подумал Даэрон, склоняя голову под руку короля.

***

       Все неправильно.
       Хуан понимал речь, но не нуждался в ней сам. Если бы можно было отлить в слова его мысли, они были бы именно таковы: все неправильно. Хозяин поступает неправильно, он становится все больше и больше похож на тех, чьи грязные мысли были ненавистны Хуану едва ли не больше, чем смрад их немытых тел. Хозяин поступал с Госпожой Плохо. Почти так же Плохо, как тот Плохой, кого Хуан ненавидел больше всего, чей запах и ненависть были расплесканы повсюду в мертвом доме Феанора, а особенно в тех покоях, где лежало тело Финвэ. Хозяин причинял Госпоже такое же горе, какое Плохой причинил ему.
       И это было уже не в первый раз, когда Хозяин поступал как Плохой. Первый раз был там, далеко на Западе, в городе, где пахло морем. Второй раз в жизни Хуан почуял в воздухе запах крови эльфа - и эта кровь была пролита Хозяином, его Отцом и Братьями. Хуан совсем ничего не понимал, он сходил с ума: если Хозяин поступает как Плохой - значит, он сам стал Плохим? Значит, он больше не Хозяин?
       Хуан бегал по воде, трогал носом лежащих на берегу эльфов - а вдруг это игра? Но нет: запах моря мешался с запахом крови, и эльфы были мертвы - как звери и птицы, которых Хозяин убивал на охоте. Но звери и птицы умирали иначе; их жизнь растворялась в другой жизни, а эльфы умерли так, как будто их жизнь из жизни вырвали. Хуан плакал на берегу, а потом Хозяин отыскал его - уже не Плохой, а почти прежний Хозяин, только и из его жизни тоже что-то вырвали. Он плакал вместе с Хуаном, уткнувшись лицом в его шею, набрав полные горсти его шерсти. Там были они одни, никого больше. Хозяин не хотел, чтобы Братья знали, что он тоже умеет плакать. Он старался походить на Отца - такого же решительного, не знающего ни сомнений, ни раскаяния. Любимый Брат походил на Отца сильнее, но Хозяин больше старался...
       Второй раз Хозяин поступил как Плохой, когда Отец приказал сжечь корабли. Хуан не понимал, почему это Плохо, но читал это в сердце Хозяина. Однако Хозяин хотел быть как Отец, а Отец смеялся, и Хозяин смеялся тоже, и потом он заставил себя забыть о том, что это Плохо. Хозяин забыл - а Хуан помнил. Потому что это Плохое тоже оставило след, и еще сильнее. В этом было высокое и странное, чего Хуан не понимал, но принимал: Хозяин помнил первое Плохое - и оно пребывало хотя и с ним, но не в нем. А второе Плохое Хозяин постарался забыть - и оно попало в него, внутрь, в самое сердце.
       А сейчас Хозяин даже не хотел понимать, что делает Плохое. Поэтому Хуан был доволен, что его оставили при Госпоже. Все чаще и чаще ему приходили мысли: как было бы хорошо, если бы Госпожа стала ему Хозяйкой. Но это было невозможно. Хоть Госпожа и жалела Хозяина, у Госпожи был Человек, которого она любила. Госпожа часто говорила Хуану о нем. Иногда пела. Хуан знал, что этот Человек смел и добр. Что он любит Арду почти как эльф, но совсем иначе. Что он тоже охотник, как и Хозяин, но охотится для пропитания, а не для забавы. У него были раньше собаки - здешние, немые и смертные собаки, чьи мысли были мыслями животных. Собак звали Морко, Клык и Крылатый, одну из них убил кабан, а других - Ненавистные. Человек много сражался с Ненавистными и ушел сражаться дальше, хотя очень любил Госпожу. Потом он исчез. Одни говорили, что Ненавистные убили его, другие - что Ненавистные держат его в неволе и мучают. Госпожа пошла его искать, и вот - угодила в неволю сама.
       Хуан чувствовал, что узы между ним и Хозяином слабеют. Не только из-за Госпожи и ее песен, но из-за того, что Хозяин истаивал. Каждый раз, когда он делал Плохое, из его души кто-то вырывал кусок. Если дальше так пойдет, Хозяина не станет совсем - и кому тогда будет служить Хуан?
       Он помнил руку Владыки, в которой полностью помещался щенком. Помнил, как Владыка дарил его Хозяину, как Хозяин нарекал ему имя, и это имя связало узами троих - Хозяина, Владыку и Хуана. Но эти узы могли порваться вот-вот. Ибо хозяин замыслил такое Плохое, что даже его тело воспротивилось этому, и понадобилось измыслить многие чары, чтобы сделать задуманное возможным. Особенно сильные чары, такие, чтобы одолеть чары Госпожи. Брат Хозяина долго думал, но все-таки сумел их сплести.
       Хуан слышал разговоры: когда она уснет, Брат Хозяина наденет ей на голову венец, что сделает ее покорной. Пока венец будет на ней, она, как бы в полусне, не сможет сопротивляться; а потом в ней будет ребенок Хозяина и венец можно будет снять. Ни одна женщина не сделает плохого своему ребенку.
       Это все было так Плохо, что хуже некуда. Ради блага самого Хозяина нельзя было позволить ему совершить задуманное. Ибо, совершив это, Хозяин перестанет быть собой, а сделается кем-то вроде Ненавистного. Но как? Стеречь Госпожу во сне, чтобы никто не вошел и не надел на нее зачарованный венец? Но и Хуану нужно когда-то спать. И даже если он встанет на защиту Госпожи против Хозяина, тот убьет его легко, ибо Хуан Хозяину вреда не причинит ни за что.
       Все было неправильно и Хуан не знал, что ему делать. Оставалось одно: воспользоваться Даром, похитить плащ Госпожи и увести ее из Города.
       Но это значило предать Хозяина.
       Если бы все было правильно, Хуан и не помыслил бы о том, чтобы предать Хозяина.
       Но сейчас все было неправильно, и предать Хозяина - единственный способ спасти его.
       Бывает ли так: предать - единственный способ спасти?
       Когда все правильно - не бывает.
       Но сейчас...
       Хозяина не было в Городе. Но он должен был вернуться со дня на день, и совершить задуманное сразу по возвращении.
       Значит, и действовать нужно немедля. Хуан встал и встряхнулся, и в него вошла уверенность: именно на такой случай он получил свой Дар. Ошибки быть уже не могло.
       Госпожа не умела следить ход его мысли. Потому, когда он встал, встрепенулся и заговорил, она тихо вскрикнула от изумления и закусила рукав, чтобы больше не издать ни звука.
       - Надо. Бежать, - сказал Хуан.
       Язык его и глотка были плохо приспособлены для речи - но все же трижды мог он заговорить, такой был дан ему Дар. И по тому, как легко сейчас повиновался ему язык, Хуан понял, что поступает Правильно; поступает так, как хотел бы Владыка.
       Лютиэн протянула руку вперед, как бы не веря своим глазам и желая убедиться, что именно этот белый пес говорит сейчас с ней, а не морок бередит измученную душу. Пальцы ее коснулись густой шерсти на груди собаки, прошли сквозь нее как гребень...
       - Когда? - прошептала Госпожа, склоняясь к самой морде пса.
       - Завтра. Ночь. Потом. Поздно.
       - У меня нет теплой одежды, песик; а сейчас, хотя зима повернулась к лету, еще холодно. Нет моего плаща. И еды в дорогу тоже нет.
       - Будет.
       - Ты принесешь? Ты знаешь, где?
       - Хуан. Знает.
       - Хорошо, мой милый, - Лютиэн обняла его за шею. - Тогда я буду ждать тебя. Ты ведь не умеешь обманывать.
       Ее смех прокатился по сердцу Хуана как серебряный бубенчик, и он обрадовался.

***

       День Серебра...
       Берен угадал его, а не узнал. Но чем ближе был этот сверкающий серебром день, тем явственней Берен понимал, что угадал он верно. Войска стягивались к месту несения службы, спешно доразвозилось, где чего не хватало. Припасов было впритык: на хитлумской земле армия должна была начать кормить сама себя. Даже те, кто не хочет воевать с хадорингами, чтобы не умереть голодной смертью, должны будут драться за свой хлеб. Хитер Саурон.
       Берен связывался с Рандиром через старую Раэнет, которая возила в Каргонд молочное. Раэнет и Форвега Мар-Эйтелингов он получил первыми, сразу после Долгой Ночи, когда он свернул шею Фрекарту. Руско тогда пошел к ним в дом с вопросом: готовы ли они поддержать князя? - и получил в ответ решительное "да". Старики устали от унижений и не боялись смерти. Рандир сейчас жил у них при кузнице как закуп, и к нему приходили все, кто был в деле; либо же он сам ходил в нужный конец страны - якобы по поручению Эйтелингов. Руско и Аван исходили весь Дортонион. Берен знал два десятка человек, на которых мог положиться в любом случае, и рассчитывал на многие и многие сотни, когда начнется буза и станет известно, что на выручку движется Маэдрос, а через Анах идут Бретильские Драконы и (правда, тут можно было полагаться только на удачу и на сообразительность Государя Ородрета) нарготрондское войско.
       В последние дни перед Илсэ, праздником северян, Берену запретили пить. Под угрозой заточения в комнате и даже связывания. Ни от кого из слуг нельзя было добиться ни капли - им пригрозили смертью за это.
       И в эти же дни Раэнет принесла известие: объявился Руско. Последним его заданием было - побывать в Минас-Моркрист и кое-что проверить. Руско не удалось проникнуть в замок: там сидели рыцари Аст-Ахэ и порядок они знали; но, шатаясь по окрестностям, мальчик многое разведал и подтвердил еще одну догадку Берена: заложники из знатных семей, главы которых служили в армии "Хэлгор", находились именно там.
       Догадаться-то было нетрудно: за время странствий с Эрвегом Берен побывал во всех уцелевших после войны замках - кроме этого. Если двое рыцарей Аст-Ахэ при нем говорили об укреплениях в Дортонионе, то именно про этот замок почему-то "забывали". Ильвэ был умен, но здесь он просчитался. Порой молчание говорит не меньше чем слова - и все же Берену нужны были не догадки, а уверенность.
       Теперь у Берена было все, что нужно для мятежа - кроме свободы. И он, выжидая, добросовестно чередовал припадки ярости и часы тупого сидения, болван болваном, в кресле. От него никто ничего не требовал, он никому не был нужен. Ильвэ дольше всех не верил, что Берен превратился в полную развалину, но в конце концов поверил и Ильвэ. Оставалось только ждать подходящего случая. Это была сущая мука - все равно что держать натянутым лук - часами, сутками. На второй день ожидания он начал бояться, что устанет, выдохнется, перегорит к тому моменту, когда нужно будет прыгнуть на загривок удаче и, вцепившись руками и ногами, держаться что есть силы.
       Он никогда не смог бы объяснить, почему именно в этот миг, не раньше и не позже, сказал себе "сейчас". К Берену так привыкли за эти два дня, что почти перестали замечать. Рыцари Аст-Ахэ сходились в зал на общую трапезу дважды в день, и расходились - только Берен не покидал своего места. Он и теперь сидел в кресле, в ауле, и мельком услышал, что Тхуринэйтель сегодня покинет замок. Значит, вечером потребует его к себе в спальню. С тех пор как все привыкли, что он напивается до беспамятства, она ослабила надзор - что толку стеречь того, кто сидит или лежит бревно бревном; если он валялся в винном погребе или засыпал в зале, она даже не всегда приказывала перенести его в постель - так хорошо ему удавалось быть противным. Но уже три дня он не пьет, а ей улетать; значит, она захочет напиться крови, и не будет пробавляться свиной, когда предоставляется случай угоститься человеческой. Она пошлет за ним. Его будут искать. И найдут в винном погребе.
       Теперь было особенно трудно сдерживаться. За ужином притворяться безразличным и равнодушным ко всему. После ужина оттащить свое кресло к очагу и снова усесться там с тем же осовелым видом, дожидаясь, пока опустеет кухня и все же стараясь не проворонить минуту. Пока в кухне много народу - слишком рано. Когда Тхурингвэтиль позовет его - будет слишком поздно.
       Наконец он услышал, как шум в кухне стих. Только рыцаря Аст-Ахэ, напомнил он себе, вставая. Никто другой не годится.
       Гребень в сумке-калите, нож - на поясе, сало, хлеб, сыр и сажа - в кухне, норпейх - в погребе, надежда - в сердце, а сила - в руке.
       Он пошел вниз, так, как обычно выходил в отхожее место - не глядя ни на кого вокруг, совершая все действия равнодушно и бессмысленно, как вол. В кухне было двое служанок, подметавших полы, да старый истопник, но никто ничего не сказал - его боялись.
       - Вы меня не видели. Пошли вон, - приказал он, и все трое тихо вышли.
       Среди кухонных рабочих у него не было своих людей: слишком покорными и забитыми для этого были здешние рабы. Он не сомневался, что они на допросе скажут: вышли за водой или по нужде, и не видели, кто сбил с винного погреба замок.
       Он совершенно спокойно вырезал из окорока жирный кусок, запалил светильник, наскреб немного сажи из дымохода в плошку, взял с поленницы старый сломанный топор - его здесь держали щепать лучины - и одним ударом сковырнул замок. Дверца была маленькая - раз в двадцать лет заново вносили сюда полные бочки, и ради такого случая стену ломали. Берен спустился по крутой лесенке, забрался в дальний конец погреба в проем между бочками - и в ожидании того, кто придет первым, принялся за дело.
       Перво-наперво он смешал в плошке масло из светильника и сажу, и начал чернить волосы, укладывая их гребнем. Зеркала у него не было, и он не знал, хорошо ли ему удалось закрасить всю седину, но на ощупь вроде бы все волосы удалось зачесать и уложить гладко, как у половины из здешних морготовых рыцарей. Собрав волосы в подобие конского хвоста на затылке, Берен сколол их костяной заколкой, украденной у Эрвега. Затем Берен приоткрыл чоп одной из бочек, набрал норпейха в кружку - и опрокинул ее, словно бы кто-то выпил полкружки, а вторую половину пьяный разлил. Чоп он заткнул плохо, и норпейх сочился, капая на пол. Каганец Берен прикрутил так, что тот еле- еле светился - только чтоб не погаснуть.
       Покончив со всем этим, он снял сапоги, бросил их на пол так, чтобы вошедшему от двери казалось - человек лежит на полу лицом вниз - отошел к двери и залез на ближайшую к ней бочку.
       Сердце колотилось часто и яростно. Он вновь чувствовал себя как тогда, в годы, отданные мщению, выслеживая жертву, радуясь жестокому азарту охоты на человека - потому что больше радоваться было нечему...
       Он умел ждать. Он ждал, как унгол в засаде - тугой узел в меру напряженных, готовых к действию мышц.
       И он дождался.
       - Берен? - дверь отворилась. Он затаил дыхание.
       Бочка была высока, выше человеческого роста, и свет каганца не доставал до того места, где Берен скорчился между запыленной хребтиной бочки и ребром потолочной балки. Но, как обычно, Берену казалось, что он виден целиком, что взгляд любого, кто войдет, будет устремлен прямо на него.
       Паника накатила и отхлынула - как всегда, это был только миг. Вошедший - а это был Эрвег - щурясь, смотрел на точащие из-под бочки сапоги.
       - Он все-таки упился, - Эрвег спустился по ступеням. - Илльо мне открутит голову...
       Берен затаил дыхание. Плохо будет, если Эрвег сейчас повернется и уйдет за подкреплением. Очень плохо...
       Эрвег потоптался на месте, потом сделал шаг вперед - и оказался к Берену спиной.
       Время!
       Горец прыгнул - неотвратимо. Обрушился на противника, сминая и бросая на пол, вниз лицом, не давая ни крикнуть, ни вздохнуть... Эрвег был оглушен, и прежде чем пришел в себя, Берен захлестнул пояс на его горле.
       Но Эрвег был силен, и боролся до последнего вздоха. Берену казалось, что он никогда не умрет. Что эта мука для двоих будет длиться вечно, что они уже мертвы оба и находятся в тех чертогах Судьи, где убийца без конца, без отдыха, до треска в мышцах, до сумасшествия осужден затягивать ремень на горле жертвы, хрипящей и бьющейся под ним, царапающей его руки...
       Он проклинал себя за то, что не может забыть лицо и голос Эрвега. Сколько раз он убивал - вот так, тихо, тайно, бесчестно и страшно - людей, которых он знал, которых он даже когда-то любил? Не менее десяти раз. Но он всегда делал это быстро. Он знал, что если промедлит хоть одно лишнее мгновение, не сможет довести дело до конца. О, если бы он сейчас мог выбрать нож!
       Но он не мог. Он не знал, насколько сильно окажется изуродовано тело, и не хотел рисковать.
       Он заставлял себя вспомнить о Финроде, о Раутане, о Мэрдигане и его родичах, об эльфах на рудниках в Гвайр и об умиравших от голода детях... обо всех, кто страдал и погибал в ожидании завтрашнего дня...
       И даже когда Эрвег перестал биться и дышать, Берен долго не верил себе и не ослаблял хватки. Лишь поняв, что тело остывает под его руками - он позволил себе разжать ладони и утереть со лба пот, заливающий глаза.
       Шатаясь, добрел до двери и плотно закрыл ее. Потом вернулся и взялся за сапоги. Но отложил их в сторону и потащил сапоги с Эрвега.
       Не нужно было тратить времени на бритье - и то хорошо...
       Он надел рубашку Эрвега, пояс, украшения, кафтан - и шапку надвинул чуть ли не на самый нос. Надел перстень-ярлык на средний палец, как носил Эрвег.
       Мертвое тело обрядил в свою одежду.
       Выдернул чоп из ближней бочки. Подставил флягу и набрал норпейха до самого верха, так, что, когда затыкал - пролилось на пальцы.
       Из бочки текло на пол, и под телом Эрвега собиралась лужа.
       Помни о Финроде, - сказал он себе, стиснув зубы. Взял из каганца пылающий фитиль - и поднес к луже. Подвал осветился обманчиво холодным, страшным голубым пламенем. Берен отступил от подтекающей под ноги горящей жидкости, вышел из погреба - совсем не той походкой, к которой привыкли новые обитатели Каргонда. Легкий, звонкий шаг Эрвега - это давалось ему легко. Куда труднее было бы подражать походке Илльо.
       Он запер дверь - замка не было, но у печи было полно щепок, которые годились в качестве клиньев. Убедившись, что дверь прикрыта плотно - пошел наверх, в комнату, которую Эрвег делил с Соллем и еще одним северянином.
       - Не видел Беоринга, Эрви? - спросили его по дороге.
       - В нужнике, - Берен назвал самое удаленное от кухни место, и спрашивающий побежал вниз. Не потому что так уж спешил найти его - Берен знал этого парнишку, он всегда передвигался бегом.
       Солль раздевался ко сну, его товарищ уже спал. Берен схватил с одежного крюка плащ Эрвега и взял его меч.
       - Ты куда? - спросил Солль.
       - Потом, - бросил Берен, исчезая за дверью.
       Итак, его уже искали, но не слишком рьяно. А потом будет не до этого. Набрасывая плащ, он спустился к конюшне.
       Эрвегу принадлежала Астэ, стройная гнедая кобыла, с белыми чулками и белой полосой от лба до носа. Берена она узнала за время их поездок, и ни капли его не испугалась.
       Сняв с крюка седло, он положил его на спину лошади.
       - Господин? - с дальнего конца заспешил конюх. - Позвольте мне...
       Как и все другие, он разглядел в полумраке шапку Эрвега и бороду Эрвега.
       - Запасную, - резко оборвал его Берен.
       - Какую, господин?
       - Любую! - горец скопировал яростный шепот Эрвега. Он не мог настолько изменить голос, чтобы не выдать себя длинной фразой, но короткие и быстро сказанные слова ему удавались.
       Конюший убрался, а Берен метнулся к крюкам со сбруей. Там у него был тайник, приготовленный для побега. Среди засмальцованных пустых дорожных вьюков валялся один - не совсем пустой... Берен нащупал добычу не сразу, и на какое-то время губы его онемели при мысли о том, что кто-то нашел и стащил припасы. Если это один из конюшенных рабов, он наверняка сожрет еду, а старинный доспех попытается выменять... и будет за этим занятием пойман, и наверняка расскажет, где он взял то, что взял...
       Тут пальцы Берена наткнулись на искомый вьюк и, выдернув его из кучи барахла, он вздохнул с облегчением. Приторочив сумку к седлу, вывел Астэ из денника; конюший уже вел к выходу подседланного Кирьо, смирного и выносливого длинношеего мерина. Берен принял чомбур из его рук, взлетел в седло и стукнул Астэ пяткой, направляя к воротам.
       - Открывай! - он сунул привратнику ярлык под самый нос. Грохнул засов, заскрипели створки. Берену стоило некоторого усилия воли выехать со двора шагом и не понестись вскачь, а поехать бережливой ровной рысцой.
       Сердце его билось теперь реже, но сильней и ровней. Он наконец заметил то, на что не обращал внимания в последние дни: в Дортонион пришла весна.
       Нет, он, конечно, замечал, что дни стали теплей, а дороги раскисли, что в долинах снег сошел, а в горах все чаще обрушивались лавины - но не этим были заняты его голова и сердце. Лишь сейчас он позволил себе ощутить запах травы. Лишь сейчас он смотрел вокруг не прикидывая, какая дорога короче и пройдут ли по ней кони - а просто смотрел вокруг...
       Бархатное небо к закату светлело и над горами Криссаэгрим было раскалено докрасна. Орлиные пики бросали тень, накрывавшую весь Моркильский лес и достигавшую тракта. В долинах пошла в рост трава, а в горах то и дело вытаивали и обрушивались с грохотом камни, и снег был прорезан жилками ручьев. Сосны выбросили на кончиках ветвей пучки юных, мягких игл - Берен сорвал один из них, растер в ладони и вдохнул всей грудью хвойный запах. Стланик, облепивший каменистые кручи, зеленел упругими, твердыми клювиками новых листьев.
       Берен держал путь на восток, к замку Эйтелингов.
       Замок этот отделяли от Каргонда три часа пешего пути, а Берен хотел успеть до темноты - и едва Каргонд скрылся из глаз за поворотом, пустил коней вскачь. Небо над Криссаэгрим еще было горячим и светлым - а зенит уже усыпало звездами, и во всех долинах лежала густая тьма - когда Берен постучал в ворота замка - верней, того, что от него осталось.
       Замок Эйтелингов в свое время горел, и северяне не сделали ничего для его восстановления, ибо не видели в том никакой оборонной ценности. Замок представлял собой все ту же горскую башню, ныне пустую внутри как гнилой зуб. Худо-бедно восстановили перекрытия второго и третьего поверха, чтобы было где жить и куда складывать сено, в прочем же жилище Эйтелигов было бедней и холодней, чем хижины их бондов.
       В щелях ворот мелькнул огонек светильника, и дребезжащий опасливый голос:
       - Кто там?
       - Именем Айанто Мелькора, - сказал Берен на всякий случай, - Откройте.
       Стукнул засов, ворота приоткрылись, и на Берена уставилось старушечье лицо, в морщинах которого тени залегли, казалось, уже навсегда.
       - Ярлык покажь, - попросила Раэнет. Берен спешился, откинул башлык и снял шапку.
       - Вот мой ярлык, матушка, - сказал он, поднося ее руку со светильником к своему лицу.
       Она открыла рот в радостном вскрике, но сумела промолчать.
       - Черные есть? - спросил он, входя и вводя лошадей.
       - Нету, - мотнула головой Раэнет и задвинула засов.
       - А Руско здесь?
       - Здесь, здесь. Извелся весь: не ест и не спит.
       - Непорядок, - Берен почти на ощупь нашел вход в стойло и ввел коней туда.
       - Лорд? - спросил откуда-то из темноты Руско. Голос его слегка дрогнул: похоже, мальчишка боялся поверить сам себе.
       - Я, я.
       - Так что же, ярн, дождались? - спросила Раэнет. - Сегодня?
       - Завтра, если уж совсем точно, - Берен прошел в общую комнату, зацепился коленом за лавку, ругнулся и сел. Руско вырос перед ним из темноты, кутаясь в одеяло и часто, радостно дыша.
       - Тебя ищут?
       - Сейчас узнаем.
       - Разбужу старого, - Раэнет двинулась было за печь, но Берен жестом вернул ее.
       - Сыщи мне лучше Рандира, матушка, и Бойна - он назвал имя бонда, который был с ними в деле. - А ты, Руско, поднимись наверх, и глянь в сторону Каргонда - что там?
       Маленький, да еще и сгоревший, замок Эйтелингов не был виден из Каргонда: его скрывали леса; зато Каргонд, поднимавшийся на скале над лесом, с равнины и со склонов ближних гор просматривался отлично. Гили поднялся на второй поверх и оттуда - на крытые дерном хлипкие бревна перекрытия. По венцам сгоревших балок дошагал до окна и высунулся, высматривая замок.
       Обычно по ночам, когда гасили огни, долго приходилось всматриваться, прежде чем удавалось различить слепое пятно Каргонда на покрытом звездами небе. Но сейчас две башни замка были освещены так, словно там шла гулянка-дым коромыслом.
       Да нет же, понял Гили с опозданием. Горит замок. Каргонд горит!
       С этой вестью Гили спустился вниз, и Берен, выслушав его, кивнул:
       - Значит, меня не ищут, и долго еще им будет не до того.
       Снова стукнул засов - и в башню вошли Рандир и Бойн. Оба, увидев Берена, молча преклонили перед ним колено.
       - Встаньте, - сказал ярн. - Рандир, подойди ко мне.
       Он поднялся навстречу своему вассалу.
       - Между нами кровь твоего отца, а мне сейчас нечем уплатить тебе виру. Но если мы победим - примешь ли ты в дар владения Фрекарта?
       - Князь, - ответил Рандир с легким поклоном. - Я не торгую кровью родичей. Тех, кто мне должен за кровь, я доселе убивал. Но мой отец погиб ради Государя Финрода, и ради Государя я тебя простил. Да ты и сам наверняка догадался - ведь я помогал тебе всю эту зиму.
       Они обнялись. Потом Берен сказал:
       - Час настал. Ты, Рандир, как начнет светать, двинешься на север - к Лэймару. Пусть зажигает огни на вершинах, и пусть все, кто хочет стряхнуть с себя это дерьмо, двигаются к Тарн Аэлуин. Бойн, ты зажжешь огонь здесь, на вершине Тунн Бесс, а потом поведешь туда же, к Тарн Аэлуин, тех, кто готов драться. Я жду всех там, где Фреридуин впадает в озеро, в теснине, у переправы.
       - Все верные пойдут туда, - проскрипела Раэнет. - Все мужчины, способные убить и зачать, все женщины, кроме тех, кто носит и кормит - все верные этого дома пойдут туда.
       Берен обнял ее. Он знал, какому разорению подвергся дом Эйтелингов - всех верных, если не считать стариков, детей и беременных с кормящими, наберется здесь от силы семь человек.
       - А мы что будем делать, князь? - спросил Гили, когда Бойн и Рандир вышли.
       - Я буду спать до света, - сказал Берен, расстегивая пояс и передавая ему мечи, чтобы он поставил их на лавке в головах спящего. - И ты спи. Потому что впереди у нас нелегкая дорога.
       Он напился кислого молока и лег спать, не раздеваясь, не снимая сапог. Раэнет пообещала разбудить его, когда небо станет светлее чем лес, и выполнила обещанное. Берен поднялся и растолкал Руско, а одна из девиц Раэнет - женщины поднимаются рано - принесла им воды умыться. Другая выволокла из-под печки мельницу и принялась за обычный утренний женский труд. Форвег Мар-Эйтелинг проснулся под этот шум и заворчал: в прежние-де времена, когда господские комнаты находились высоко над людскими, можно было поспать чуть подольше, а сейчас девки мелют чуть ли не у него на голове...
       - Молчи, старый, - одернула Раэнет. - Посмотри, кто к нам приехал.
       - Эла! - Форвег протер кулаком глаза и обнаружил, что Берен не снится ему. - Настал, значит, день... Дождались, значит...
       - Дождался, почтенный, дождался, - засмеялся Берен.
       Ножом Эрвега Берен сумел-таки выскрестись до нужной гладкости. За зеркало, которого Эйтелинги не имели, был Руско, державший светильник так близко, словно хотел выжечь бороду хозяина, и показывавший, где Берен пропустил клок волос.
       Увидев Берена бритым и словно помолодевшим, Форвег даже слегка прослезился, а Раэнет, уже начинавшая слепнуть, позволила себе даже коснуться его лица.
       - Ну, чисто эльф, - всхлипнула она, - как и войны не было...
       - Ты еще увидишь эльфов, матушка, - Берен обнял ее, а потом отпустил, чтобы взять руки Форвега, которые старик вложил ему в ладони, встав на колено. Руско тем временем вывел из стойла коней (надеясь, что за ночь те не слишком объели четырех коров, составлявших единственный источник пропитания стариков) и отворил ворота.
       - Не в последний раз видимся, - сказал напоследок Форвегу Берен, сцепившись с ним локоть о локоть.
       Хотя Берен был князем, а Форвег - вассалом, Берен называл старика "мардо", а его жену - "матушка", и Гили знал, почему: Форвег был товарищем Брегора и воспитателем Барахира, как Кеннен Мар-Хардинг в свое время - воспитателем Берена. Как Кеннен был ему вторым отцом, так Форвег - вторым дедом. Это Гили узнал еще зимой, когда старики приютили его, якобы сбежавшего из Каргонда. И он понял тяжелый вздох князя, когда темная, выглоданная громада полусгоревшего замка за их спиной исчезла в утреннем полумраке, скрытая лесом и склонами горы.
       Саурон не повторяет своих ошибок. Старики уцелели в войну, потому что слуги Гортхаура сочли их слишком незначительными. Но если восстание погибнет - то весь Дортонион зальется кровью, от Гвайра до Ступеней Ривиля. Не будет пощады ни старому, ни малому. И Эйтелингам - тоже.
       С утра, как обычно весной, подморозило, и хрупкий ледок, что подернул дорожную грязь, хрустел и ломался под копытами коней. Но это был уже не зимний холод, уже пахло в воздухе свежей травой.
       Они выехали из ущелья - и им снова открылся Каргонд. Жутких отсветов пожара уже не было видно, но над башнями по-прежнему курился густой черный дым. Сквозь окна одной из них, когда клубы дыма делались пожиже, просвечивало небо - Руско понял, что там внутри все обрушилось, как и в Ост-ин-Эйтель.
       - Чего смотришь, - проворчал Берен. - Или сам не сжег своего зараженного дома?
       Гили так и поступил, когда уходил - навалил сена и поджег сруб с четырех концов, чтобы ветер не разнес заразу дальше. Но ведь в его доме все уже было мертво...
       - Ходу, малый! - Берен хлопнул его коня свернутой плетью по крупу. - Чем дальше мы отъедем от Каргонда, тем лучше.

***

       Огонь вырвался из распахнутой двери винного погреба как бешеный пес и одним глотком сожрал обоих стражников, даже не остановившись в своем рывке по коридору. Занялись деревянные лестницы и закопченные балки, гобелены и циновки...
       Замок Каргонд запылал. По ауле огонь перекинулся в другую башню, но, по счастью, ветер был с юга, и две башни, южная и западная, уцелели.
       Илльо, Этиль и Даэйрэт успели выскочить и спастись. Солль, которому огонь отрезал путь, выпрыгнул из окна, выбрав менее мучительную смерть. Болдог рвал на себе волосы: дотла сгорела волчарня и полсотни зверей. Человеческих жертв было меньше - многие спаслись на стенах.
       Потушить не смогли и под утро. Илльо послал в ближайшие лагеря за людьми - помогать в разборе завалов. Пересчитали живых. Недоставало одиннадцати человек из слуг и войска. Из верхушки армии "Хэлгор" не хватало Эрвега и Берена.
       Расспросив всех, кто бодрствовал в эту ночь, Илльо немного успокоился насчет Эрвега: его видели покидающим замок. Правда, что ему понадобилось, Илльо никак не мог взять в толк, и намеревался строго с него спросить. Но хоть за его жизнь можно было не волноваться.
       К рассвету огонь утих, но не благодаря жалким усилиям людей, а из-за ветра, заставлявшего пламя пожирать самое себя. Выглодав в двух башнях все, что там могло гореть, огонь утихомирился и лишь изредка пробивался из-под развалин.
       По расчетам Илльо, выступив ранним утром, хэрт стрелков из Моркильского леса должен был оказаться здесь к полудню. Они ведь и так находились уже не в лагере, а на тракте. Но полдень миновал, а хэрта все не было. Но подтянулись другие стрелки, и там, где огонь уже угас, решено было разбирать завалы.
       Разобрав завалы, пересчитав трупы и сличив их с живыми, обнаружили, что не хватает одного - Берена Беоринга.
       Его нашли в винном погребе, обгоревшим местами до костей. Ильвэ мог только догадываться что произошло: он забыл забить чоп, норпейх вытек и собрался на полу лужей, а потом, когда свеча догорела... или он спьяну опрокинул ее...
       - Жаль, - сквозь зубы процедил Болдог, услышав известие. - Хороший был враг, пока не начал на дерьмо спиваться...
       Орк помолчал еще немного, потом сказал:
       - Это ничего не меняет. Выступаем.
       - Конечно, - согласился айкъет'таэро.
       Тхуринэйтель улетела к Айанто с кратким отчетом и об этом нелепом и страшном нечастном случае. Илльо зубами скрипел от злости: из всех способов умереть Берен избрал самый бездарный.
       Но это, как сказал Болдог, ничего не меняло. Следовало выступать.
       Илльо назначил выход на другой день: сегодня было уже поздно.
       Подходило все больше и больше стрелков, но Илльо уже не требовал людей для разбора завалов. Хэрты должны были уходить по тракту на северо-запад по мере того, как собирается полностью их состав; командиры приводили поселян из деревень. В лагере под горой Каргонда было уже больше полутора тысяч человек, а ни один хэрт еще не собрался полностью. Эрвег, отвечающий за это дело, исчез; Берен, на которого это можно было бы свалить, погиб. Погибли в огне записи о составе войска - и погиб Солль, который знал их почти на память. Илльо и Айо, командир каргондской полутысячи рыцарей Аст-Ахэ, не находили времени перевести дыхания. За всю следующую ночь они так и не сомкнули глаз.
       На другое утро начали подтягиваться последние тридцатки и полусотни - и вот первое знамя стрелков, сопровождаемое пехотой Аст-Ахэ, Волчьей Сотней и двумястами полудиких орков, выдвинулось по тракту в сторону долины Ривиля.
       Илльо, спровадив их, решил подремать, но ему удалось вырвать для сна совсем немного времени. Пришел его оруженосец, Эннор, с вестью, что добрали второй хэрт. Ильвэ, найдя на склоне снег и растерев им лицо, спросил, что с третьим. Эннор позвал командира-северянина - и тот сообщил, что к хэрту все еще не пристала длинная сотня стрелков Фин-Риана.
       Илльо насторожился. Эту сотню он ждал первой, нарочно послав за ней. С той поры прошло больше суток. Промедление после сигнала на сбор грозило командиру наказанием, а опоздание более суток - смертью.
       - Позови мне Болдога, - скомандовал Илльо.
       Болдог явился - желтые глаза уже горели в предвкушении драки.
       - Пошли кого-нибудь отыскать сотню Фин-Риана, - сказал Илльо. - Стольких, скольких сможешь, возьми живыми. Если не сдадутся - принеси мне головы командиров, от корнара до антара.
       - Слушаюсь, - Болдог преклонил колено, ударил кулаками в землю и пошел поднимать свой отряд.
       - Ждать не будем, - сказал Илльо командиру хэрта. - Выступайте.
       Эннор оседлал и подвел ему коня. Покидая лагерь, Илльо вдруг сообразил: а ведь Эрвега тоже нет больше суток. Эрвег не мог исчезнуть так надолго, не сказавшись, зачем. Значит, с ним что-то случилось.
       Он повернул коня, вернулся в лагерь и нашел Болдога.
       - Отыщи мне Эрвега, живым или мертвым. Ступай за ним сам, не поручай никому из своего отребья. Если он мертв - найди, кто и... делай, что хочешь.
       - Да, господин! - Болдог свистнул, чтобы к нему подвели его жеребца.
       Он был слишком велик и тяжел, чтобы ездить на волке или бегать так быстро, как бегают орки-степняки. Его мышасто-серого битюга специально обучали не бояться орков и волков.
       Илльо снова ударил своего коня пятками - подковы разбрызгали мокрый снег.
       Он должен был обогнать двигающееся по дороге войско и первым прибыть в лагерь у тракта, чтобы проверить, как там устроились орудийщики с Мар-Мэрдиганом во главе.
       Конь преодолел уже три четверти пути, когда у въезда в Моркильский лес Илльо заметил преследователя. Маленький всадник в плаще и шлеме рыцаря Аст-Ахэ скакал во весь опор. Илльо придержал коня.
       Запыхавшаяся, усталая и потная, к нему подъехала Даэйрэт.
       - В чем дело? - жестко спросил айкъет'таэро, пообещав себе не пожалеть ремня, если это просто выходка влюбленной взбалмошной девчонки.
       - Этиль... Письмо... - тяжело выдохнула она.
       ...Илльо не собирался давать Этиль поручение вскрывать обгоревшее тело Берена - слишком много было пострадавших, слишком она устала, а со смертью горца все было ясно. Но Этиль сделала это сама, по своему желанию. И, едва закончив работу, тут же взялась за перо.
       Илльо показалось, что от клочка ткани, на котором написано письмо, несет паленым мясом.

       "Друг мой Илльо. Я знаю, как много тяжких обязанностей, в дополнение к тем, что и так возложены на тебя Учителем и Ортхэннером, ты несешь после происшедшего пожара. Поверь, если бы не чрезвычайная важность происшедшего, я не решилась бы беспокоить тебя письмом сейчас, но речь идет о преступном небрежении долгом, если не о предательстве.
       Едва у меня появилось свободное время, я вскрыла тело Берена. Я знаю, как ты сочувствовал этому человеку, и охотно верю, что некогда он был достойным воином - но к тому, кто по глупой неосторожности сжег замок, у меня не было ни капли уважения. От чего он умер - меня не волновало бы, если бы не твоя к нему привязанность. Я хотела найти хоть что-то, способное оправдать его хоть немного. Может быть, болезнь сердца или мозга.
       Нашла же я преступление. Человек, которого мы нашли в подвале, не погиб от несчастного случая. Он был убит. У тех, кто сгорел заживо, в легких есть частички сажи. У этого человека - нет. Конечно, он мог бы умереть от естественных причин прежде, чем сгореть - например, в силу опьянения упасть и разбить голову или сломать шею. Поэтому я тщательно исследовала его череп и позвоночник. Они были целы. Я вскрыла его сердце, ища незримые пороки - смерть могла наступить от сердечного удара. Сердце его было здорово. Здоров был и мозг - нигде ни следа старых или новых кровоизлияний. Зато я обнаружила, что гортань его раздавлена. На шее, под левым ухом, один участок кожи не обгорел, и там я увидела борозду удушения. Душили, судя по всему, широким кожаным ремнем, скорее всего - поясом. Его кто-то убил и поджег погреб, чтобы замести следы. Я не хочу клеветать, но подозреваю Болдога. Ни для кого из нас не тайна, что между этими двумя была дикая вражда.
       За каждое из своих слов я готова ответить, Илльо, а ты поступай с этими сведениями как знаешь".

       Илльо сжал письмо в кулаке. Посмотрел на Даэйрэт, исходящую потом, и на ее кобылку, готовую пасть в любой миг. Посылать ее обратно с требованием вернуть Болдога было просто бесчеловечно. Следовало добраться до лагеря, найти коня там и послать гонца...
       Гонца...
       Со всем этим было что-то не так. Илльо подумал, что, даже прибыв в лагерь, не будет посылать гонца, пока не поймет, что его так настораживает.
       - Поезжай за мной, - велел он Даэйрэт.
       Они тронулись шагом.
       - Ты знаешь, что в письме?
       Девчонка кивнула и, слегка побледнев, хрипловатым голосом сказала:
       - Я там была. Помогала ей.
       О, Тьма... Илльо надеялся, что девчонку вырвало не больше двух раз. А впрочем, путь целителя не для неженок, тем паче - путь Видящих и Помнящих. Пусть узрит войну воочию прежде, чем узнает ее в видениях.
       - Ты тоже думаешь на Болдога.
       - Конечно. Он же орк.
       Ну да, поморщился Илльо. Он же орк - этим все сказано. Он ненавидит Берена лютой ненавистью, это известно всем. Берен убил его сына, ребенка от Прародительницы... Кто бы ни нанес Берену удар - он знал, что подумают на Болдога.
       Но если так - зачем поджигать замок? Зачем обрекать множество людей страшной смерти? Чтобы замести следы? Но зачем их заметать - подумают ведь все равно на Болдога! Тем более, убийца рассчитывал, что смерть примут за естественную: Берен упился и опрокинул свечу.
       Представлять смерть Берена как естественную мог только тот, кому не хотелось, чтобы подумали на Болдога.
       То есть, сам Болдог.
       Или... сам Берен? Его договор с Гортхауэром не касался тех случаев, когда смерть была естественной или от несчастного случая. Берен мог обставить свое самоубийство как несчастный случай? Нет, вздор! - Илльо тряхнул головой. Ты слишком устал. Ни один человек не в силах раздробить себе гортань. Тем паче, Берену это было ни к чему - он мог просто напиться вусмерть и опрокинуть свечу перед тем, как провалиться во тьму забвения.
       Впереди показался лагерь - наскоро насыпанный вал с частоколом, козлы из заостренных кольев вместо ворот. Илльо показал стражникам ярлык - впрочем, его знали в лицо - въехал с Даэйрэт в лагерь, спешился и велел принести чего-нибудь поесть себе и девочке.
       Хлебая гороховое варево на копченых ребрах, он знал, что уже близок тот миг, когда события сами собой выстроятся в цепочку.
       Поздно вечером вспыхивает пожар... Гибнут Берен и Солль, и еще несколько людей и орков... Наутро пожар все еще не удается погасить... А между тем надо выступать и собираются войска... Один отряд так и не появляется... Исчезает Эрвег... И оказывается, что Берен был убит...
       Клац! Две мысли сошлись как кремень и кресало.
       Исчезает Эрвег... Берен был убит...
       А если напротив - исчезает Берен, а убит Эрвег?
       Илльо поперхнулся элем.
       - Даэйрэт, - спросил он. - Ты видела тело?
       - Илльо, я же ем, - жалобно сказала девочка, с трудом проглотив то, что было у нее во рту.
       - Это очень важно, - сказал Илльо.
       Даэйрэт вздохнула.
       - Как вы узнали его? Лицо не очень... пострадало?
       - Лица не было. По его золотой цепи - она... - Даэйрэт вдруг зажала рот рукой и опрометью кинулась к ближайшим кустам.
       Вернулась через несколько минут, прополоскала элем рот, сплюнула в сторону и закончила с того места, где начала:
       - Она прикипела к его плоти. И пряжки, и зарукавья - все было его. Ты доволен? Добился чего хотел?
       - Извини, - тихо сказал Илльо. - Значит, вы узнали его по тому, что осталось от одежды и украшений... Это не Болдог. Это Берен, Даэйрэт...
       - Берен? Убил сам себя?
       - Нет! Нет... Убит был Эрвег, понимаешь? Беоринг сбежал. Убил его, подбросил тело - и сбежал в его одежде и на его коне...
       - Какая мразь... - у Даэйрэт раскрылись глаза, потом в них задрожали слезы.
       - Не время плакать. Скажи, ты выдержишь еще одну дорогу до Каргонда?
       Даэйрэт слегка поморщилась и сделала рукой движение - потереть задок, набитый во время бешеной скачки, но удержалась.
       - Для тебя все что угодно, - сказала она.
       - Эннор! - крикнул Илльо. - Свежего коня для Даэйрэт!
       - Слушаюсь!
       - Коморник! Тальир!
       Тальир отыскался не сразу.
       - Что-нибудь для письма. Пергамент, бумагу, что угодно! - Илльо отцепил от пояса походную чернильницу, пересыпал немного порошка в крышку и набрал в нее воды, помешивая тонкой кистью.
       Тальир принес пергамент, уже использованный с одной стороны. Илльо не придирался.

       "Этиль, т'айрэ. Я подозреваю в убитом не Берена, а Эрвега, Берена же подозреваю в убийстве. Если Болдог уже вернулся - немедля отошли его искать не Эрвега, а Беоринга. Есть малая возможность того, что Беоринг все-таки мертв, а Эрвег жив и скрылся либо стал жертвой разбойного нападения - но эта возможность ничтожна.
       Если ты еще не погребла тело - похорони его как рыцаря Аст-Ахэ".

       Он запечатал письмо, вручил его Даэйрэт и подержал ей стремя. Эннор передал всаднице поводья коня.
       - Не останавливайся, - сказал он. - И торопись... Если ты и вправду меня любишь.
       - О, Илльо... - Даэйрэт сморгнула слезинку, дважды беспомощно раскрыла ротик, но так и не нашла что сказать - повернула коня и понеслась вскачь к открытым воротам. Ей пришлось перепрыгнуть через телегу казавшегося бесконечным обоза и наградить парой ударов плети неповоротливых погонщиков.
       Илльо оглядел суматошный лагерь. Корна-таэри Рысей и Медведей соединялись с Волками и Зубрами, стоявшими доселе у Бар-Эн-Эмин. Обоз вползал в ворота со скоростью улитки, слышалось мычанье волов - Мэрдиган привез осадные орудия, чудовища из бревен, каждое из которых, будучи разобранным, требовало для перевозки четырех воловьих упряжек или стольких же сдвоенных лошадиных. У самых ворот стояли лагерем рыцари Аст-Ахэ - как обычно, их палатки были выстроены в ровную линию; горские стрелки расположились беспорядочными кучами, сбиваясь кружками вокруг костров, где варили пищу, а за оградой нашли пристанище орки. Это было уже немалое войско, и Гортхауэр без него не сумеет обойтись.
       Неужели все - псу под хвост? Куда подался Беоринг? К Бар-эн-Эмин, ответил он сам себе. Там все еще стоят многие отряды с высокой долей дортонионских солдат. Он будет именно там искать себе поддержки.
       - Айо! - крикнул он.
       - Я здесь! - раздался голос откуда-то от ворот.
       Какой я дурак, бормотал Илльо себе под нос, едва ли не бегом спеша на отклик. Какой же я беспросветный осел, как дешево Берен купил меня! Как легко я поверил в его пьяное ничтожество...
       Впереди промелькнул плащ одного из корнанов.
       - Стой! - крикнул Илльо, вспоминая имя. - Стой, корнан, как тебя там!
       Тот остановился.
       - Бервин, сударь, Зубры...
       - Найди всех, кого сможешь - корна-таэри, айкъет'таэри, всех командиров - пусть идут сюда. Бегом!
       Человек кивнул и умчался. Илльо вошел в большой шатер - и встретился взглядом с Мэрдиганом.
       - Корна-таэро Мэрдиган... - Илльо обнажил меч. - Ты временно задержан. Оружие на стол.
       Горец встал со скамьи, молча расстегнул пояс с мечом и ножом, снял перевязь - и положил оружие на стол. Остальные в изумлении смотрели на Ильвэ.
       - Что случилось? - откинув полог, в палатку шагнул Тильх, командир Медведей. - Опять пожар, а, Ильвэ?
       - Кажется, Беоринг не сгорел, а бежал. Пока не болтайте об этом. Я даже не знаю, стоит ли посылать весть к Ортхэннеру. Мне нужно, чтобы орки и добровольцы из людей отправились к Бар-эн-Эмин и перехватили его там, если он появится.
       Мэрдиган сидел ни жив ни мертв. Его ската и нож лежали перед ним на столе, все были так огорошены, что никто не сообразил взять у него оружие. Это сделал Илльо.
       Не нужно было допрашивать старшину орудийщиков, чтобы понять: он непричастен к побегу Берена. Лицо его говорило само за себя: пористой бледностью оно могло бы соперничать с рыхлым весенним снегом, сохранившимся в оврагах. Поэтому Илльо отдал его под стражу рыцарям Аст-Ахэ, а не оркам.
       - А если Беоринг подастся на восток, а не на запад? - спросил Тильх.
       - Тогда орки Скулгура сожрут его, чтобы заморить червячка, - хмыкнул один из северян. - Господин айкъет'таэро прав, надобно молчать, чтобы не было смуты.
       - Когда Скулгур будет здесь? - спросил Айо.
       - Завтра он пересечет Фреридуин, - ответил Илльо. - А послезавтра будет здесь. Волчьи всадники двигаются быстро.
       Нескольких человек слегка передернуло при воспоминании о жутковатых союзниках. Орки Синих гор и Лотланна, низкорослые, как гномы, но сильные и злобные, приручающие громадных волков, людоеды на зверях-людоедах, украшающие плащи скальпами, а шлемы - черепами людей и эльфов... Гортхауэр обещал им новую добычу и новые, более плодородные, чем Синегорье, земли: Хитлум.
       У Илльо был тайный приказ от Гортхауэра: когда задача будет выполнена - перебить Лотланнских орков. И давно пора было, добавил он про себя, подумав об этом.
       - А Беоринг знает о Скулгуре? - спросил кто-то.
       - Конечно знает, - Илльо с досадой ударил кулаком о ладонь. - Мы же чесали при нем языки как при бревне, когда он прикидывался похмельной свиньей!
       - Да... - криво усмехнулся Айо.
       На лицах тех командиров, что не принадлежали к ордену Аст-Ахэ, ясно читалось: "Дали вы маху, господа рыцари". Из почтения к воинам Твердыни это не произносилось вслух.
       - Тогда на восток он не пойдет, - заключил Айо. - Не дурак же он. И не безумец...

***

       - Лорд... - Руско наконец отважился задать вопрос, который вертелся у него на языке с самого утра. - Мы ведь на восток идем?
       - Угу, - ответил Берен сквозь краюху лепешки, отрывая и протягивая Гили сердцевинку.
       - А войско, где служат наши люди, собирается на западе? - исходив страну, юноша знал расположение всех отрядов.
       - Угу.
       - Я думал, - Руско покосился на шумящих у очага стрелков Анардила Фин-Риана, - мы остальных пойдем собирать...
       - Зачем? - Берен откусил новый кусок, прожевал и проглотил, запил элем. - Пусть Ильвэ собирает.
       Вначале Берен собирался прихватить только стрелков Мар-Леода, но боги послали им навстречу Фин-Риана с его длинной сотней. Их сопровождала тридцатка орков.
       Не будь это Фин-Риан, Берен не рискнул бы подбить сотню на атаку. Но это был тот самый рыжий Анардил, которого жестоко высекли за то, что он призывал Валар, и который сделал свою сотню лучшей во всем знамени.
       - Так эти храбрые воины идут на север, бить наших злейших врагов? - спросил Берен, выслушав отчет орочьего старшины.
       - Да, господин, - ответил орк. Берена он не узнал, так как видел его редко, заросшим и опустившимся.
       - И им ведомо, что их князь верен нашему повелителю? - продолжал расспрашивать Берен.
       - Да, господин.
       - Пусть рыжий ответит: готов ли он следовать за своим князем туда, куда князь прикажет?
       - Диргол носят на одном плече, - Анардил поднял голову, словно спрашивая глазами, верно ли он понял. - Куда князь позовет, туда я пойду. Как сделает он, так и я.
       - Тогда за мной! - крикнул Берен, выхватил скату и рубанул орочьего старшину.
       Тогда Гили впервые увидел, как убивает Берен. То есть, он и прежде видел, как Берен спускает тетиву самострела, но на этом все и заканчивалось. С тем Береном, каким тот был в схватке, Гили так и не познакомился, а, познакомившись, решил, что это страшно, и что в бою лучше быть у такого человека за спиной, чем меч в меч. Гили слышал прозвище, данное Берену здесь еще тогда, когда он скрывался по лесам: Ирхараз, "молот орков". Теперь он понимал, за что дано это прозвище. Берен разил наповал, и если один удар достигал цели - второго не требовалось.
       Он бился двумя мечами, держа длинный в левой руке, а скату - в правой, и оба меча были подобны серпам, собирающим жатву плоти и крови. На долю Гили так и не осталось противника. Даже гномий самострел, взведенный с самым началом разговора и прикрытый плащом, не пригодился.
       Стрелки покончили с орками, не потеряв ни одного человека, побросали трупы в овраг и забросали валежником. Берен и Фин-Риан сцепились локтями и продолжили путь на восток вместе.
       Каррант рассказал, что его призвал гонец, помогать тушить пожар в Каргонде.
       - Пусть горит, - усмехнулся Берен. - Завшивевший кожух сжигают.
       Вечером они подобрали сотню Мар-Леода. Их перемещение кое-кто заметил, но для всех это были две длинные сотни стрелков под началом рыцаря Аст-Ахэ. Никто не спрашивал рыцарей Аст-Ахэ, куда и по какой надобности они идут. Правда, трудненько пришлось бы, повстречай они кого-то из настоящих рыцарей Аст-Ахэ: те знали Берена как облупленного. Потому Берен увел отряд с прямоезжей дороги и двинулся проселками.
       Сейчас они сидели в опустевшем лагере Леода, и Руско не знал, куда ляжет их дальнейший путь. Берен велел устроить здесь обед, и сейчас со вкусом ел то, на что хватило времени: пресную лепешку и соленую рыбу.
       Еще до наступления вечера они должны были сняться и дойти до рудников, что на северном склоне Делла, недалеко от замка Хардингов. Ночью, сказал он, мы нападем на рудники и освободим тамошних рабов, людей и нолдор. Леод и Риан были согласны.
       - А что потом? - спросил Фин-Риан.
       - Потом мы встретимся с деревенскими и беглыми, которых должен собрать Лэймар, - объяснил Берен. - А потом все вместе дадим просраться Лотланнским оркам, которые завтра-послезавтра подтянутся к Бешеному Броду.
       - Лотланнские орки? - переспросил Леод.
       - Я что, не прожевал, когда говорил? Да, Лотланнские орки. Или ты хочешь, чтобы они прошлись по твоей деревне?
       Леод скрипнул зубами. Он не хотел, но...
       - Но нас же всего две длинных сотни.
       - Два года тому я был вовсе один, - Берен встал. - Кончай со жратвой, собирай людей.

       На рудник они пришли уже после темноты, и охрана прозевала тот момент, когда еще можно было сопротивляться. Рубка была страшной, выбегавших на шум охранников рассекали на части, потому что ярость горцев была велика. Потом победители сбили замки на дверях бараков, где ютились рудничные рабы. С факелом в руке Берен ворвался внутрь. Многолетняя вонь на миг заставила его задохнуться. Груды затхлого, грязного тряпья на полу, поверх сбитых в твердый пласт нескольких слоев загаженной соломы - где-то во всей этой дряни люди и эльфы спасались от холода весенней ночи.
       - Лорд Элвитиль!? - позвал он.
       Тряпье на полу зашевелилось, как могильная земля, разрываемая изнутри мертвецом, послышался звон цепей, и в свете факелов сверкнули несколько пар затравленных людских глаз. Шагая среди шевелящихся тел и заглядывая в лица, Берен звал:
       - Где ты, лорд Элвитиль? Ты жив еще?
       - Кто зовет меня? - послышался голос из дальнего конца. - Не ты ли, Берен, сын Барахира? Зачем ты пришел?
       - За тобой, - Берен зашагал на голос. - За всеми вами. Рубите бревно, ребята.
       Всех узников на ночь приковывали к одному бревну, пропуская длинную цепь через их ножные кандалы и несколько раз прикрепляя к вбитым в бревно штырям.
       - Свобода, фэррим! - орали стрелки, расколачивая бревно и цепь топорами. - Свобода!
       Берен сам сбил оковы с Элвитиля, попутно рассказывая ему все, что произошло за последнее время.
       Элвитиль, как и большинство нолдор, и в рабстве сохранил достоинство, присущее Старшим Детям Эру. Хотя его темные, слегка вьющиеся волосы были коротко обрезаны, а худые плечи покрыты дерюгой, глаза его сияли все тем же ровным светом. Освобожденные нолдор в первую очередь собрали себе оружие охранников и хорошую обувь, и только потом присоединились к тем, кто начал недолгий, но буйный праздник освобождения. Берен зашвырнул взятый у Эрвега меч в шахту, а себе взял меч охранника - похуже, но без черных заклятий на клинке. Взломали камору с припасами и выгребли все, кроме норпейха: его Берен велел вылить на землю, и никто не осмелился ослушаться. Над рудником до утра стоял винный дух, но пили только эль, и только разбавленный: почти всем хотелось драться. Хотя Гили, рассмотрев рудничных, усомнился в том, что они много навоюют. Даже эльфы, которых здесь было десятка четыре (а способных к бою - и того меньше) выглядели усталыми и примученными, а уж люди - и вовсе одни мослы. Если бы не стрелки, тут же взявшие под охрану склад с пищей, они бы сначала передрались, потом объелись до хвори и перепились до полусмерти. Но Берен отдал раздачу еды стрелкам и эльфам, и рудничные, хоть и недолго, и глухо, но какое-то время ворчали, хотя ни один стрелок и ни один эльф не приступили к пище, пока не оделили ею каждого из рудничных - даже тех, кто уже не мог подняться со своей подстилки, и о ком забыли их товарищи.
       Гили, ходил по баракам, вкладывал сухари в тощие, черные руки с изъязвленными запястьями, но старался не смотреть рудничным в глаза. Ему было и мерзко и страшно - неужто можно довести человека до такого? И ведь в охране были не одни орки, люди тоже. Такие же, как эдайн. Почему же так получается, почему эльфы могут сохранять в заключении, в рабстве, этот внутренний свет, а люди - далеко не все; один на сотню, и то будет хорошо? Разве можно так бросать своего товарища? И что теперь делать с ними со всеми?
       - Треть их здесь оставим, - услышал он краем уха рассуждение Берена - тот собрал вождей возле одного из костров. - Самых слабых, которые могут идти - но недалеко. Кто не угонится за нами, пусть здесь заботится о больных и лежачих. Еды и эля тоже оставим, чтобы они могли отлежаться и окрепнуть. Пошлем сюда баб из тех деревень, где будем проходить. Больше сделать все равно не успеем и не сможем...
       Берен, Элвитиль, Риан и Леод провели всю оставшуюся ночь в разговоре. А Гили вместе с одним из антаров Фин-Риана - в дороге, из которой вернулись лишь под утро, почти загнав коней и устав смертельно. Берен забрал у Гили тяжелый и круглый сверток и показал им на воз, где можно было лечь и поспать.
       Проснулся Руско за полдень, и совсем не там, где засыпал. Рудник остался позади, на зеленой скатерти долины далеко внизу продолговатым серебряным блюдом лежало озеро Аэлуин, а воз катился по дороге вдоль реки, влекомый двумя волами.
       Гили сел. На миг ему показалось, что он тоже плывет по реке - пестрой, бурной и шумливой людской реке, состоящей из горцев разных кланов, рудничных рабов и стрелков. Эта река катилась вверх по течению другой реки, по обрыву над ней, и перекрывала ее шум, гомон горного потока в пору таяния снегов.
       - Куда мы едем? - спросил Гили, продрав глаза.
       - Это ты едешь, лентяюга, а мы идем! - отозвался поселянин в двух свитах, надетых одна поверх другой - видимо с тем расчетом, чтобы целые места на верхней прикрывали дыры на нижней и наоборот. Через плечо у поселянина был диргол в цвета Рованов.
       - Здоров, Руско! - крикнул откуда-то сзади Рандир. Растолкав народ, он пробился к возу. - Только что миновали Бешеный Брод, а теперь идем к Божьей Мельнице.
       - Какой? - не понял Гили.
       - К Божьей, - пояснил оборванец. - До войны Мэрдиган-предатель хотел, чтобы боги ему тут жернова крутили, и построил запруду.
       - Большое дело будет, Руско, - оскалил зубы Фин-Рован. - Большое дело...

***

       Тяжесть и холод Палантира были последним телесным чувством, когда Берен погрузился в его ровное, молочно-белое сияние. Мысленно он призвал в память издавна знакомую дорогу - мимо Кэллагана, вдоль Ладроса. Сосредоточился.
       Кругом прояснилось - Берен увидел пологие склоны холмов, обступивших Ущелье Ладроса, и тени облаков на них. Бурные, пенные воды реки заполнили вейдх целиком, неслись вскачь, способные сбить с ног не то что человека - коня. Фреридуин был еще злее в эту пору: его более крутое ложе мчало воду вовсе с бешеной скоростью, а она из года в год прорывала его все более глубоко. Через Ладрос даже сейчас шло несколько бродов, через Фреирдуин - лишь один, называемый Бешеным.
       Дух Берена, как сильная и зоркая птица, летел над рекой, встречь ее течению, но врага еще нигде не было видно. Развалины Кэллагана остались позади, а потом река обмельчала и распалась на десятки рукавов, уходящих в Гвайр, к ледникам и снегам, и вот последний из них свернул на юго-восток, в скалистые ущелья, а дорога бежала дальше, к тому месту, где почти смыкались отвесные стены Гвайр и пологие склоны Эмин-на-Тон. Взлетев на гребень холма, поднималась она над зеленым морем Лотланна - и вот там, вдали, Берен увидел, наконец, то, чего ждал: подобную толстой, темно-серой змее, вооруженную толпу, что вереницей двигалась по пастушьей тропе. Он сосредоточился на ней, птица его духа словно бы снизилась - теперь он мог в подробностях разглядеть каждого низкорослого всадника на волке, каждого пешего раба, волокущего воз или гонящего овец.
       Это было не кочевье - когда орки двигаются с кибитками, с женщинами и детьми, и не трогаются с места, пока не опустошат и не выжрут всю округу. Это был военный поход: только мужчины под знаменами из скальпов, с черепами на шлемах, с ожерельями из зубов.
       Они будут здесь завтра, решил Берен, прикинув расстояние и скорость, - и перенесся мыслью в другое место.
       Лагерь в Моркильском лесу продолжал наполняться людьми. Признаков движения на Север пока не было. Берен внимательно присмотрелся к возам, образовавшим нечто вроде дополнительной стены с юга - да, это были они, тяжелые осадные машины. Легкие, по видимости, - вон те, стоящие на телегах уже собранные и укрытые холстиной. А где Мэрдиган? Он представил себе лицо бывшего друга, бывшего врага - и увидел, что тот сидит своей палатке под стражей, а его воинов караулят орки.
       Значит, о побеге Берена Ильвэ уже знает. Но не ищет его: не до того. Саурон ждет.
       Он понесся мыслью дальше: к топям Сереха. Сейчас они должны были подсохнуть слегка, ибо в Нижнем Белерианде снег сошел давно, а со склонов Криссаэгрим, что были выше, чем Эмин-на-Тон и Гвайр, сходить еще не начал. Илльо должен тронуться с места прежде, чем Хогг вздуется и заполнит долину - а это значит, что у него не больше шести дней.
       Саурон назначил выступление на День Серебра. Не самое удачное время, чтобы перемещаться по дорогам Дортониона - все плывет и течет. Но Саурону, по всей видимости, плевать - он хочет успеть перетащить армию через Топи Сереха до того, как они вздуются. В самом Тол-Сирион войско невелико, и из Хитлума можно проследить за замком - так что Гортхаур не будет там собирать войско, а встретит его уже за Ангродовыми гатями. Это значит, что отряды Моргота уже идут туда через Анфауглит, ибо время таяния снегов - единственное время, когда Анфауглит можно пересечь конно, и воды хватит на всех.
       Они будут держаться далеко к востоку от Эйтель-Сирион, чтобы их не разглядели со стен - Берен возносился над серой, безрадостной равниной, которой даже ясный день не мог придать красок.
       Вот они. Вот они...
       Это было уже не орочье войско - северяне, общим числом тысяч семь, включая рыцарей Аст-Ахэ. Никаких ужасов - черепов со скальпами и зубами, жутких волчьих морд. Они походили на эльфийское ополчение - так слаженно было их передвижение, так ровен конный строй.
       Ударная сила. После того как горцы и орки - плохо вооруженные, голодные и злые, имея за спиной Волчьи отряды, которые терзают беглецов и ослабевших - своими телами вымостят дорогу к победе, отдав по две-три жизни за жизнь каждого хадоринга, в игру вступят эти - умелые, надежные, верные...
       Хрен вам.
       Берен сосредоточился на Эред Ветрин, на замке Эйтель Сирион. На воспоминаниях, в которых остался Государь Фингон. Призвал его, устремившись к нему волей - и увидел.
       Фингон был в плавильне - длинные волосы повязаны мокрым платком, короткая и во многих местах пропаленная рубаха без рукавов тоже почти вся промокла от пота. Он следил за тем, как все новые и новые корзины угля летят в печь, и в глазах его металось отраженное пламя.
       В руках его был плавильный ковш на длинной ручке. Проба металла. Белая, горячая струя коснулась дна глиняной формы, полетели искры, пошел дым... И в этот самый миг Фингон почувствовал зов. Закончил лить металл в форму, бросил ковш в бочку с водой, огляделся кругом, быстрым шагом вышел из плавильни и остановился, поднявшись на травянистый склон. По его лицу Берен понял, что он пытается различить - был ли это подлинно зов или мгновенное наваждение. И позвал еще раз и еще, настойчиво и упорно: пойди в башню, к Палантиру, Государь - вассал твой призывает тебя.
       Фингон что-то крикнул тем, кто последовал из плавильни за ним - ему подали воды умыться, принесли хорошую рубаху, кафтан и плащ. Одевшись, он зашагал от плавильни по склону вверх, к жилым помещениям замка.
       Быстрее взгляда - лишь мысль. Берен чувствовал, что внимание и воля его слабеют - и призвал еще одного владыку.
       Маэдроса он застал на дозоре, к северу от Рубежа, и почувствовал несказанное облегчение вкупе с беспокойством. В последнюю неделю зимы он послал туда Авана с вестью - на свой страх и риск - что собранные в Дортонионе войска выступят в День Серебра. Если Маэдрос находится к северу от границы - значит, он там с войском, значит, Аван донес весть и ей вняли. Однако где же Палантир? Что, если Маэдрос оставил его в Химринге?
       Он позвал и повторил зов, чтобы Маэдрос не думал, будто ему помстилось. И Маэдрос, услышав, развернул коня и помчал его к лагерю.
       Берен, почти лишаясь чувств, уронил Палантир и откинулся спиной на камень. О, нет. Только не упасть в беспамятство сейчас, когда он должен... столько всего должен...
       Внизу шумела ватага, которую он собрал из стрелков, рудничных, поселенцев ближних деревень, а также тех, кого привели издалека Рандир и Лэймар, деревенский староста, помогавший ему еще в те черные годы. То и дело приходил кто-то новый - и все равно их было мало. До обидного мало. А Маэдрос, даже если тронется с места сейчас, все равно на полдня пути дальше, чем орки. Значит, битву придется принимать им одним...
       О, боги, - взмолился он, с трудом поднимаясь и становясь на колено лицом к камню, опираясь на него ладонями, - не оставьте меня сейчас. Когда угодно, но не сейчас. Путь я узнаю поражение и стыд, пусть меня подвергнут худшей муке - но сейчас мне нужна победа. Отец богов, прикажи своим Детям прийти мне на помощь, мы ведь тоже Твои дети, и смертные, и бессмертные. Манвэ, справедливый, помоги мне - ведь над нами десять лет чинили беззаконие. Варда, добрая, помоги мне - ведь ты истребляешь всякое зло. Аулэ, владыка гор, помоги мне, это же твоя земля, ты поднял ее над твердью и обручил с небом. Ульмо, хозяин вод, помоги мне, ведь в этой реке твоя сила, а ты ненавидишь орков. Астальдо, доблестный, король храбрых, помоги мне - ведь ты вдыхаешь мужество и в душу ребенка, если это нужно. Оромэ, славный, помоги мне - ведь моя война против того, кто и тебе противен...
       Он умолк, пытаясь в дуновениях ветра услышать ответ, в танце теней и лучей разглядеть знамение - и тут почувствовал зов.
       Сначала у него возникло чувство, что на него пристально смотрят - а это чувство редко его обманывало, иначе он уже был бы мертв. Он огляделся, вскочив на камень, окинул взглядом шумную стоянку - но понял, что на него смотрят не отсюда. И словно голос, тише младенческого вздоха, но настойчивый и твердый, позвал: взывавший ко мне! Возьми Палантир!
       Он спрыгнул с валуна, взял Палантир там, куда уронил его, снова напряг волю, пристально вглядываясь - и перед ним возник Маэдрос.
       Эльф находился в палатке, и нимало не изменился в лице, увидев, что призвал именно Берена.
       "Я почему-то так и подумал, что это будешь ты".
       "Смотри!" - Берен выпрямился и повернулся спиной так, чтобы Маэдрос мог разглядеть лагерь. - "Мы выступили и будем сражаться. Оказать нам помощь вы не успеете, даже если тронетесь в поход сейчас. Но если мы погибнем - успеете отомстить. Проследи дорогу отсюда до входа в Дортонион из Лотланна. Осмотри чрез Палантир Лотланн - увидишь войско орков".
       "Фингон знает?"
       "Узнает сегодня".
       "Где Саурон"?
       "Пока еще не выступил. Войско, набранное здесь, собирается в Моркильском лесу. Если мы падем в завтрашней битве, оно останется на твою долю".
       "Ородрет"?
       "Не знаю. Я не могу смотреть в Камень часами - быстро теряю силы".
       "Мы выступим сегодня же, как только будем готовы", - Маэдрос прервал связь.
       Берен укрыл Палантир холстиной и сел, ожидая призыва Фингона. Внизу шла работа, к которой он намерен был присоединиться, едва отдохнет.
       "До темноты не успеть" - подумал он. - "Надо приказать женщинам и мальчишкам наделать факелов..."

***

       Гили казалось, он никогда не сможет заставить себя снова войти в холодную воду. У него и так стучали все зубы, на промозглом ветру он, казалось, ледяной коркой покрылся - и снова в реку!
       - Уйй! - сказал щербатый крепкий паренек, заходя в реку рядом. - Й-о-о! Х-хорошо-то как!
       Его зубы тоже клацали, он посмотрел на Гили - и чему-то рассмеялся. Гили рассмеялся тоже.
       - Кончай ворон ловить! - женщина сунула Гили в руки камень, он передал булыжник дальше... Еще камень... Еще...
       Вода прибывала.
       - Ежели оно так пойдет, - ворчал следующий в цепочке. - Мы и до утра не управимся... Ох-хо...
       - А хоть бы и так! - по рукам пошло небольшое бревнышко. - Тебе что, не терпится с волчьими орками схватиться? Я лучше камни буду ворочать.
       - Еще не наворочался? - оборванец с клеймом на щеке закашлялся и харкнул в воду. - Ну, давай, таскай... Я на руднике - вволю натаскался. Жду не дождусь утра - посмотреть, как орк изнутри выглядит.
       - Еще кольев! - крикнули снизу. - Кольев, грю, давайте, ежли не хочете, чтобы раньше времени прорвало!
       - Будут тебе колья! - гаркнула с берега женщина. - Сейчас обтешу, не дави на шею!
       - Это разве колья? У меня - и то свайка толще!
       - Ну так своей свайкой и подпирай!
       - Не, Бельдис, у него ничего не выйдет! Скукожилось у него от холода-то!
       - Как еще твой язык не скукожился? На, забивай!
       Плеск воды, стук топоров, отблески факелов и костров в черной запруде... Вода прибывала - теперь она доставала Гили до пояса. Ноги болели от холода...
       - Камней!
       ...Мычали в упряжке волы, трещала под тяжестью булыганов телега...
       - Быстрее, быстрее!
       - Гили! Руско! Где тебя балроги носят? Ярн зовет!
       - Иду! - Гили выскочил из воды. Ветер обжег еще злее, Гили побежал, чтобы разогреть кровь.
       - Кто тебя просил лезть в воду? - напустился на него Берен, забыв, что сам же велел помогать... - Ладно, обсохнешь, пока добежишь. Смотри! - он показал на вершину одного из холмов, похожую на странное лицо с длинным носом и без губ, черное на темно-синем небе. - Поднимешься туда, будешь смотреть за долиной. Найдешь палку подлиннее, сделаешь себе знамя, - в руки Гили ткнулся сверток белой ткани. - Как только верховые будут отбиты, а пехота как следует ввяжется в бой - крепко ввяжется, ты понял? - маши им со всей дури! Если они сломают наши ряды - не думай о нас: подавай сигнал. Оружие при себе? Тогда - бегом!
       Гили помчался бы во все лопатки, даже не будь этого приказа: от холода спасало только движение. До холма было не меньше мили, и предстояло еще спуститься с Ущелины и подниматься на вершину... Аккурат к рассвету он там и окажется...
       Поднявшись к верхушке Ущелины, он в последний раз оглядел запруду в пламени костров и мятущихся факелов. Вода заполняла теперь каменную впадину странной формы - словно какой-то великан ткнул в землю кулаком. Перехлестывая через плотину, она все так же срывалась вниз водопадом, заливая и норовя сбить с ног людей, подпирающих плотину бревнами. Что с ними будет, если прорвет сейчас или в ближайшее время - Гили боялся себе представить.
       Он сбежал с холма и потрусил вверх по склону следующего.

***

       Ранним утром боевые порядки горцев выстроились на склоне под Ущелиной, напротив Бешеного Брода. Воинов в этом войске было - всего ничего. Даже свободных данов там оказалось совсем мало - все больше те, кого вожди поколения Барахира не посчитали бы за войско: батраки, рабы с рудников, юнцы, старики и женщины. Оружие было под стать ополчению: кирки, молоты, косы, загнутые торчком, топоры и дубье.
       В первую линию Берен все же наскреб достаточно людей - две с половиной сотни воинов с боевым опытом, вооруженных мечами и щитами, кое-как одетых в доспехи. Правым флангом он поставил командовать старосту Лэймара, левым - старшину рудничных. За ними выстроил стрелков - благодаря подъему долины те могли стрелять прямо поверх голов. Сам же он собирался возглавить серединное... как бы это поточнее сказать... Если бы речь шла о настоящем войске, он сказал бы "знамя". С ним были нолдор Элвитиля - около трех десятков - и те поселяне, которых он находил самыми крепкими и лучше всего вооруженными. На их долю выпадало оттеснить орков поближе к стремнине.
       Первому ряду из всех воинских добродетелей нужнее всего была твердость духа, и Берен искренне надеялся, что не ошибся в тех, кого поставил туда. Оставалось надеяться, что и в Скулгуре он тоже не ошибся. Но на всякий случай он выбрал несколько десятков особенно горячих юнцов и послал их на всхолмие по левую сторону от лощины, подкрепив тридцаткой стрелков Леода. Скверно сработанные, слабые охотничьи луки годились разве что позлить противника. Самострелов там было штук тридцать.
       - Делайте что хотите, - наставлял он свежеиспеченных вояк. - Хоть задницы им показывайте, но чтобы они обозлились и начали переправляться.
       Страшно гордые порученным заданием, стрелки полезли на холм. Остальные сосредоточились в долине. То тут, то там загорались костры - вымокшие за ночь люди сушились и грелись у огня, спали, пекли еду - главным образом тут же пойманных сурков или простые лепешки.
       Берен не имел ничего против, но проследил, чтобы все расположились там, где они должны будут стоять.
       Солнце уже взошло высоко, когда с холма сбежали двое мальчишек, посланных предводителями стрелков.
       - Они едут, ярн!
       Берен скомандовал построение, Лэймар затрубил в рог. Люди поднялись, затаптывая костры, построились в ряды за небольшой засекой, стараясь держаться кучками - по селам, по родам, по бревнам, к которым их из года в год приковывали на ночь надсмотрщики...
       - Если мы не сдержим первый натиск, это воинство накивает пятками, - тихо сказал Леод.
       - Ну так давайте же сдержим, - ответил Элвитиль.
       Когда на другом берегу Фреридуина показался авангард орочьей колонны, по рядам людей прошел гомон. Боевой задор, полыхавший ночью, свели на нет усталость и холод; даже те, кто откопал из-под земли завернутые в просаленную тряпку мечи и доспехи, теперь, сравнивая свое неказистое вооружение с блестевшим на солнце вооружением всадников Скулгура, испытывали страх. Но больше чем сами всадники, пугали людей волки под ними. Не такие умные и большие, как твари болдоговых отрядов, они все же были велики и свирепы.
       Берен вскочил на коня и свистнул в два пальца, призывая к молчанию. Потом, подняв руку, он проехал вдоль строя из конца в конец, и те, на кого он смотрел, чувствовали, как страх сменяется уверенностью и твердостью.
       Голый до пояса, князь был защищен только старинным доспехом, обшитым бронзовыми бляхами. Все видели, что на нем нет ни шлема, ни наручей, ни поножей. Простые кожаные штаны были в грязи и в сосновых чешуйках после ночной работы, а лицо он, по обычаю древних, разукрасил углем и красной глиной так, чтобы издали было видно: он собирается или умереть, или отправить всех врагов на Запад по красной дорожке. Диргол, перекинутый через плечо, прикрывал правую руку.
       - Люди народа Беора! - крикнул Берен, вернувшись к середине строя. - Я знаю, о чем вы думаете, глядя на выродков, гарцующих на том берегу. Вы думаете, что вы - голодны, раздеты и скверно вооружены, а они - откормлены, закованы в железо и у каждого - щит, меч и пика. Так вот, ни хрена это им не поможет! Мы голодны потому что они жрали от пуза. Мы вооружены хрен знает чем, потому что десять лет горбатились в кузнях, вооружая их - себе же ковали только цепи. Мы одеты как попало, потому что они забирали себе и шерсть, и шкуры, и кожи, и лен, а если им что-то нравилось из нашей одежды - не брезговали вытряхивать нас из последних рубашек. Мы терпели это десять лет, горцы! Десять лет они у нас вот тут - как клещи, они сосут нашу кровь! - он похлопал себя рукой по затылку. - И сегодня мы поступим с ними как с клещами. Мы раздавим их. Мы их смоем. Мы стряхнем их с себя, или я сын не своего отца! Слушайте, горцы. Пусть тот, кто боится, покинет строй и идет домой! Я не хочу танцевать со смертью в компании трусов. Если мне суждено сегодня умереть - я уйду на Запад с людьми, ни один из которых не пожалеет о жизни раба! У них железные панцири? Отвага будет нашим доспехом! У них шлемы? Наша правда защитит нас лучше всякого шлема! У них копья? Наша хитрость - вот наше острое копье! А когда мы разделаемся с ними, мы заберем все, что захотим! Поживимся тем, что у них в обозе, наденем хорошие сапоги, которые сделаны из шкур наших волов руками наших жен! Тот, кто сегодня умрет, никогда больше не будет голодать и работать на Моргота, воя под ударами бича! Тот, кто сегодня победит, наестся досыта, возьмет хорошую добычу и вернется домой героем! Но тот, кто сегодня побежит, не получит ни шиша! Ну, горцы! Кто из вас идет домой, стирать штаны?
       Молчание было ему ответом.
       - Кто останется здесь, со мной?
       Восемь сотен оборванцев подняли рев, от которого, казалось, сухая трава пригнулась к земле.
       - Добро! - когда вопли начали затихать, Берен поднял руку. - Смотрите же, горцы. Вы выбрали. И помните: от нас сейчас не требуется чудес мужества. Не больше, чем мальчишкам при охоте на унголов! Мы здесь не для того, чтобы устраивать благородные поединки - мы просто прикончим ублюдков, и вся недолга! Но мы сумеем их прикончить, только если задержим здесь, где стоим! - он показал пальцем в землю. - Задержим на короткое время - не больше, чем требуется мужчине, чтобы уговорить не слишком благонравную вдову. Но если они прорвут наш строй - нам конец. Поэтому я еще раз повторяю: кто боится - может уходить. Мне не нужен сукин сын, который побежит и своей трусостью погубит всех. Всех, горцы! Потому что от волчьих всадников мы убежать не сумеем, мы сможем только перебить их, стоя здесь! Заклинаю вас вашими же шкурами: если будет страшно, можете дрожать, можете кричать, можете напустить в штаны - все равно мы все мокрые до нитки - но не смейте бежать! Стойте, как бы ни было страшно! Пока мы стоим - ни хрена их волчьи всадники нам не сделают, а знаете почему? Потому что, - он показал на землю, где лежали, дожидаясь своего часа, заостренные сосновые колья. - У нас кое-что подлиннее, чем у них!
       На этот раз эхо в долине покатило по склонам раскаты смеха.

***

       - Что это они там веселятся? - поморщился Скулгур. - Неужели этот размалеванный шут рассказывает что-то очень смешное? Борги! Поезжай на тот берег, остановись на полпути между нами и этими голодранцами. Вызови этого весельчака на разговор и спроси его, что такого смешного он сказал своим людям. Может быть, и мы повеселимся. Заодно передай, что если они хотят унести свои задницы отсюда целыми - у них на это есть ровно столько времени, сколько первый отряд будет переправляться через реку. Иначе мы проложим сквозь них алую просеку, а их скальпы украсят наши знамена, и тогда мы посмеемся еще раз.
       - Слушаюсь! - молодой орк тронул свою волчицу, заставляя ее войти в воду. Бешеный Брод обмельчал, но течение все равно было сильным, а волк - не конь, там, где коню по брюхо, волку - по горло. Скулгур поднял руку - за Борги последовали все остальные.
       Фреридуин был жадной, злой речкой. Опасной, как все эти горы. Бешеный брод не зря получил свое название - не проходило года, чтобы здесь, на переправе, не тонул кто-нибудь. Только двое всадников могли перейти брод плечом к плечу, так что тридцатка переходила через реку, вытянувшись колонной по пятнадцать, а длинная сотня - колонной по шестьдесят, а знамя - колонной по двести сорок.
       Увидев, что переправа будет делом неспешным, Скулгур отдал приказ надеть шлемы и затянуть ремни на доспехах. Они передвигались в состоянии половинной готовности, никто не ожидал такого подарочка. С другой стороны, подумал Скулгур, парням будет полезно размяться перед настоящей дракой. Повторить урок - как бить пикой бегущего человека, чтобы оружие не увязло в теле, как рубить сопротивляющегося пехотинца, как брать в кольцо и резать, словно овец... Стадо взбесившихся рабов - подходящий предмет для такого урока.
       Борги остановился на полпути между войском Скулгура и горцами, поднял над головой пику и помахал бунчуком.
       Волчица под Скулгуром внезапно дернулась и тявкнула, пытаясь достать что-то зубами из плеча. Кто-то выругался. Кто-то вскрикнул. Орк увидел, что в плече его зверюги болтается, зацепившись наконечником, стрела.
       Он поднял голову.
       - Орк! - крикнули с одного из холмов, выпятивших свои груди в речку. - Орк, сын шлюхи и вора! Косоглазая тварь, недоумок! Зачем ты взгромоздился на суку, ты же мерин!
       Увидев, что ему удалось привлечь внимание Скулгура, горец - совсем мальчишка - повернулся к нему задом, спустил штаны и нагнулся. Потом опять надел штаны, развернулся, свистнул в пальцы и швырнул в орков камень, подобранный тут же. Его дружки с луками и самострелами выпустили новый жиденький залп. Стрелы никого не убили и даже не причинили серьезных ранений, но они раздражали. Гораздо опаснее были камни: они реже долетали, но, падая с высоты, набирали большую силу и били больно даже сквозь доспех.
       - Эй, ты! - крикнул Скулгур. - Зачем ты показал мне задницу? Хочешь познакомить ее с моей плеткой?
       - Какую задницу, орк? Я показал тебе зеркало!
       - Спустись вниз - я сделаю с тобой то же, что делал с твоей матерью и с твоим отцом!
       - То есть, вылижешь мне сапоги и поцелуешь меня в зад? Если ты так хочешь - поднимайся сам! Что ж ты не идешь, орк - запутался в соплях? Или своими косыми глазами не видишь, кто из нас я?
       Орки ответили потоком ругательств, несколько стрел полетели вверх - и, потеряв при наборе высоты силу, по дуге опустились в траву и камни на холме. Только одна попала в цель - вонзилась пониже спины одному из насмешников. Орки поприветствовали свою удачу свистом и улюлюканьем, но тут на них обрушился целый град камней. Скулгур, хрипя от злости, выкрикнул самое страшное оскорбление, какое только смог выдумать:
       - Твою мать имели эльфы!
       Ответом был громкий смех. Камни полетели еще чаще. Больше всего эти камни досаждали тем, кто уже начал переправляться на ту сторону: попадая в воду слева и справа, они пугали зверей, а волк, оступившись на переправе Бешеного Брода, вполне мог уйти в омут и утянуть за собой всадника, а мгновение спустя течение отнесет их на двадцать футов от переправы, и никакой возможности спасти их не окажется - здесь крутые берега и есть только один спуск к воде.
       Всадники переправлялись, подняв над головой щиты. Пока Скулгур переехал на ту сторону, в щит ему попали трижды. Те стрелки, что успели переправиться, спешились и начали стрелять в горцев. Когда двое или трое оборванцев упали ранеными, стало полегче - они уже не так нахально подходили к самому краю, и кидали камни неприцельно. Зато, приблизившись, всадники Скулгура дали им возможность выбирать булыжники весом побольше, и этой возможностью мерзавцы немедля воспользовались.
       Орки переругивались с горцами, обмениваясь стрелами и непристойными жестами и все сильнее входя в раж. Скулгур тоже начал распаляться: никогда еще этот скот не вел себя так дерзко!
       Вернулся Борги, более обеспокоенный, чем можно было ожидать после встречи с вожаком шайки босоногих недоумков. Скулгур увидел, что предводитель горцев отъехал к своим и спешился. Кто-то увел его коня за строй.
       - Рассказывай, - велел Скулгур. Другие вожди, Кхэру и Орту, подъехали поближе, чтобы слышать.
       - Я сказал ему, как ты велел, кхэнно, - Борги поклонился. - Сказал, что если они сложат оружие и сдадутся на милость Повелителя Воинов, то, возможно, сохранят свои жизни. Сказал, что это лучшие условия мира, которые мы можем им предложить...
       - Короче, - перебил его Скулгур.
       - Он ответил, что они пришли сюда биться, а не мириться. Сказал: "Передай своим хозяевам, что сегодня мы так или иначе положим конец всем нашим обидам и унижениям. Если они хотят остаться в живых - пусть сложат оружие здесь и убираются к Морготу. Если они хотят умереть - пусть нападают: мы встретим их лицом к лицу".
       - Пока что они показывают нам только задницы, - засмеялся Кхэру.
       - Что же это за пес? - под нос себе проворчал Орту.
       - Это Берен, сын Барахира, - ответил Борги. - Я узнал его, господин, да он и сам назвался.
       - Он же за нас! - удивился кто-то из вожаков помельче.
       - Он предал, - оскалился Орту. - Я знал, что этим горцам нельзя доверять! Кто перекинулся один раз - перекинется и в другой!
       - Да наплевать и растереть, кто бы он ни был! - Скулгур дотронулся до рукояти меча. - Посмотрите, что за сброд! Рабы с рудников, лапотники, даже бабы! Мы разбросаем их кишки отсюда до озера Айлуин, а те, кто останется в живых, будут завидовать убитым.
       - Арра! - подхватили орки, слышавшие эту речь; но ликование было испорчено: со скалы, откуда горцы бросали камни, кувыркаясь в воздухе, в самую гущу конников полетел бочонок. Возникло короткое замешательство, те, на кого летел этот снаряд, попытались отклониться, а поскольку не было ясно, куда именно он летит, случилась некоторая сутолока, и когда бочонок грянулся о землю, он все же перед тем задел по щиту одного из всадников, сбив того с волка и сломав ему руку. Но унижение было куда хуже потери: разбившись, бочонок разбрызгал на всех окружающих свое содержимое - зловонную жижу, состоящую главным образом из конского навоза - но не только из конского.
       Скулгур не мог этого стерпеть. Он был воином от рождения, никогда в жизни его руки не касались орудия, которое не было оружием. Он презирал тех, кто занимается ручным трудом; для таких в орочьем языке было только одно слово - "снага", раб. И ни один снага не смел даже смотреть в глаза воину. Скулгур презирал эдайн за то, что у них воином могут назвать каждого, кто способен держать оружие; за то что их князья не чуждаются работы и отсылают своих наследников пасти овец вместе с простыми мальчишками. Если у этого народа такие обычаи, значит, это народ рабов, и то, что какая-то их доля зовет себя воинами - всего лишь досадное недоразумение. Уже за то, что эти ублюдки не падают ниц при виде его отряда, они заслуживают смерти. За то, что осмеливаются бросать ему вызов и угрожать - заслуживают смерти дважды. Трижды - за то, что они поднимают оружие против воинов Мелькора!
       Полностью переправиться успел только один хэрт. Что ж, разметать по долине этот жидкий строй - одного хэрта вполне хватит. Скулгур отдал команду, вожди подняли своих воинов, развернули четыре ряда по длинной сотне в ряд. Более широкого строя все равно бы не вышло в этой узкой долине.
       Две сотни всадников на волках должны были прорвать строй - горские недоноски уже сбились на своей жалкой засеке в линию, загородившись щитами. За всадниками следовала пехота. Скулгур не собирался ждать, пока переправятся все - слишком большая возникнет толчея. Сначала - расчистим место...
       Он поднял голову и завыл по-особому, отдавая команду волкам. И волки ответили таким же воем. А потом - прянули вперед, свесив языки. Перепрыгнуть укрепление, смять, свалить, раздавить жалкую шеренгу щитоносцев - и начнется кровавый пир...
       Бывало и так, что при виде атакующих волчьих всадников противник просто не выдерживал и показывал спину. Скулгур почти рассчитывал на это. Почти. Поэтому перехватил пику, чтобы нанести первый удар - сразу, как только волк перемахнет через препятствие и своим телом пробьет строй.
       Вражеские ряды приближались... Орк уже мог различить их рожи - размалеванные красным и черным; уже видел, как блестят белки глаз. Остались считанные шаги, когда безумные полурабы вдруг отбросили щиты и подхватили с земли...
       Волк прыгнул!
       ...подхватили с земли, выставляя перед собой, длинные заостренные колья.
       Визг, биение черного мохнатого тела, всем своим весом налетевшего на пронзающее дерево... Скулгур перелетел через голову своего животного и упал в середине вражеской толпы - под мечи, под топоры, под крестьянские вилы...
       Волчья атака захлебнулась. Огромные твари еще корчились на кольях - их рубили в куски как можно быстрее: подбегала пехота. Первый ряд снова подобрал щиты, войско качнулось вперед - трупы волков сами собой образовали второй уровень засеки - и сшиблось с накатившей лавиной пехотинцев.

***

       Гили видел все это с холма - и волчий бросок, и то, как он был встречен в колья, и завязавшуюся рубку.
       Берен сказал - когда пехота как следует ввяжется. Это - то, о чем он говорил? Как следует или не как следует?
       Гили поднял с земли знамя, из выданной хозяином ткани и найденной на месте палки, отчаянно закрутил белым полотнищем в воздухе...

***

       - Налега-ай! - заревел Фин-Рован, увидев сигнал. Погонщики стегнули волов, сотня рук напряглась в бешеном усилии: люди и животные тянули так, что казалось, толстенные канаты сейчас не выдержат. Один и вправду лопнул, ударив и отбросив погонича, оторопевшие волы проскакали несколько шагов вперед, не понимая, что случилось - но все остальные канаты и веревки выдержали: бревна, подпирающие плотину, вылетели все разом. Какое-то время казалось - ничего не изменится: все так же текла, перехлестывая через край плотины, вода, все так же рокотал Фреридуин - но еще сердца не успели отсчитать десяток ударов, как к этим звукам прибавились другие: треск бревен, лишенных подпорки и выгибающихся под напором воды, скрежет камней по гальке... Эти звуки нарастали, нарастали, и - все произошло в один миг: какое-то бревно лопнуло с оглушительным звуком, за ним - другое, третье, а потом - волна снесла всю плотину разом: так большой и сильный человек одним движением плеч рвет ветхие веревки. Злая река, Фреридуин, высвободилась из плена - и кинулась к Бешеному Броду огромной волной в два человеческих роста высотою.

***

       Горцы какое-то время, казалось, готовы были сломаться, дрогнуть и побежать. Но в следующий миг все переменилось: прогнувшийся было горский строй качнулся в другую сторону, выгнулся клином - уже направленным в гущу атакующих - и пошел вперед. Орки откатились к реке, люди продолжали теснить - и на переправе случился затор. Отступавшие смешались с теми, кто только что переправился и рвался в бой, те оттеснили назад переправлявшихся, переправлявшиеся начали оступаться и падать в воду, течение немедленно уволакивало их прочь... На другом берегу передние, которые уже готовились вступить в воду, попытались отступить, но задние, еще не совсем понимая, в чем дело, теснили их вперед... Гили закричал от радости и еще яростнее замахал флагом. Можно было этого и не делать - он увидел промельк белого на вершине дальнего холма и знал, что сигнал получен - но он не мог с собой справиться. Следовало бросать здесь знамя и бежать к месту боя, если он хотел еще на что-то успеть - однако Гили не мог удержаться от соблазна увидеть, что же будет дальше.
       Прошло еще сколько-то времени - Гили не знал, сколько. Горцы, оттеснив врагов вниз по склону, остановились там, где Берен вел переговоры с орком-посланником. Орки наконец-то разобрались, где у них что и готовились к новой атаке.
       И в это время вниз по реке пошел белый вал высотой в два человеческих роста. Ветер донес до Гили вопль отчаяния, вырвавшийся из полутора тысяч орочьих глоток - прежде чем смерть, накатившаяся пенной кипенью, поглотила черное войско. Бревна, камни, смытая с берегов грязь - все это летело вниз по течению со скоростью бешеного коня, снося все на своем пути - словно не хватило бы той дикой силы, которую таила в себе освобожденная вода.
       Не более трех сотен орков осталось в живых - те, что были в первых рядах атакующих: вода не добралась до них. Зато горцы, едва схлынул вал, бросились на врага, не раздумывая и не давая ему опомниться.
       Гили, увидев, что исход сражения ясен, побежал вниз. Когда он, обливаясь потом, добрался до Бешеного Брода, все уже было кончено. Трупы волков и орков сбрасывали в поток, от Ущелины двигался Фин-Рован с теми, кто городил и разрушал запруду.
       Гили был узнан - его рыжие вихры примелькались.
       - Ярна ищешь, парень? Вон там я его видел, - показал рукой один из воинов - деревенский парень, деловито обдиравший с убитого орка кожаный панцирь. Парень был в меру худым и костистым, орк - в меру крупным, так что панцирь мог и сойтись, если распустить ремни. Видимо, парень не собирался в ближайшие дни покидать войско, а орочий кожаный панцирь - лучше, чем никакого.
       Берен и в самом деле был там, где показал горский парнишка - у реки. Опустившись на колени на плоском камне, он смывал с лица жуткую раскраску, и, видимо, делал это довольно давно, причем без всякого успеха. Диргол его был обмотан вокруг пояса, старинный бронзовый панцирь валялся у реки на земле. Пластины, еще утром ярко блестевшие, теперь были покрыты кровью и грязью. Гили присмотрелся - не ранен ли Берен - но, кроме нескольких пустяковых царапин и ссадин на руках, ничего не увидел. Князь был от колен до макушки забрызган кровью - но, хвала всем Валар, не своей. Как он ни искушал судьбу, выйдя на врага почти без доспеха - судьба хранила его сегодня.
       - Удача с тобой, князь, - сказал Гили, кашлянув.
       - Знаю, - проворчал Берен. - Посмотри, я все отмыл?
       Гили посмотрел и покачал головой. Как ярн ни старался, а вокруг глаз все еще было черно и красно - только черное и красное перемешались, образуя темно-бурое.
       - Ну так иди сюда и помоги мне!
       Гили, перепрыгивая с камня на камень, добрался до него и, обмакнув в воду рукав, принялся смывать краску. Разведенная на смальце, холодной водой она снималась очень плохо.
       - Вроде все, - сказал Гили, закончив.
       Берен поднялся и направился к берегу. Уже в шаге от него оступился, поскользнувшись на мокром камне, и оказался по колено в воде. Даже не выругался - вышел из воды и поплелся вверх по долине, по пути подобрав и забросив за спину свой древний панцирь.
       Горцы утомились настолько, что не стали даже хоронить своих мертвых - просто сложили их у засеки. Шесть рядов по двенадцать человек.
       - Вот так, - услышал Гили голос Фин-Рована. Обернулся - здоровяк стоял совсем рядом. - И не узнали мужики, что победили.
       Не только мужики - среди убитых были две женщины. Одна - совсем молодка, другая - уже с проседью в волосах. Седая была убита пикой, молодой проломили голову чем-то вроде палицы. Было и четверо эльфов...
       - Как много, - удивился Гили.
       - Много? Ты, парень, не знаешь, что такое "много"! Я думал, будет больше... Раза в два, а то и в три! Но на нас сегодня все Валар смотрели, не иначе.
       - Рандир! - Берен обернулся. - Отбери из своих людей тех, кто посвежее и поставь их в караул. И... когда вода спадет, можно будет послать кого-нибудь, узнать, как ваши пощипали орочьих обозников. Когда обоз доставят сюда - дай людям ровно столько, чтобы один раз поесть, но до отвала. Остальное - стеречь как зеницу ока. Всем, кто не занят - отдыхать. Когда солнце присядет на горы, буди меня и всех, кто сейчас завалился спать. Мы вас сменим.
       - Будет сделано, - кивнул Рандир.
       - В ином случае... Ладно, сам поймешь. Руско, иди за мной.
       Гили побежал за ним - к тому месту в камнях, где они оставили коня и вещи. Берен развернул узел, достал из плаща рубашку и куртку, оделся. Обернулся дирголом по плечам, сбросил сапоги и лег на расстеленный плащ, головой на седло.
       - Ложись и отдыхай, - сказал он, уже закрыв глаза.
       Гили не нужно было просить дважды - он тоже разулся и лег рядом.
       Конь бродил чуть в стороне - пофыркивал, пощипывал молоденькую траву. Воздух был холодный, но земля уже прогрелась, камни источали тепло, и Гили разнежился, как ящерка. Чтобы солнце не било в глаза, он прикрылся рукой.
       Это и есть - война? Это и есть - победа? Он слишком устал, чтобы радоваться, а Берен и те, кто бился с ним, устали еще больше. Ведь многие из них перед тем как пойти в бой, ночь не спали, громоздили плотину... А он так и не поел... Здесь, наверное, мало кто поел, и совсем нет тех, кто поел досыта... Нужно будет, проснувшись, поискать чего-нито, а то живот к спине присох. Орочьи обозы... Вот бы добраться до них...
       Кто-то начал тормошить его за плечо. Да что это такое, рассердился Гили, он еще и уснуть-то не успел, а уже будят.
       - Рыжий, вставай, баран сам к тебе не поскачет - он жареный!
       - Ка... ы-ы-э... - зевнул Гили, садясь - ...кой баран?
       - Обыкновенный! Четыре ноги, одна голова. - Рандир начал злиться. - Орочьи припасы принесли, чуешь?
       Над долиной плыл вкусный дух - дым, пар и жареное мясо. Гили окончательно проснулся и тряхнул головой. Солнце ушло далеко на запад - они спали никак не меньше трех часов.
       - Ярн, - он потормошил Берена. - Проснись. Тебе вечеря готова.
       - Пошел вон, - ответил тот, почти не разжимая губ и совсем не просыпаясь.
       - Это все, - сказал Рандир. - Я, думаешь, не пробовал? Другого от него сейчас сам Саурон не добьется - так его эта битва уходила.
       "Не битва", - подумал Гили, вспомнив серебристое сияние Палантира во мраке землянки.
       - Жаль, я не видел! - сокрушался Рандир, когда они спускались к костру. - Ох, говорят, хорош был наш лорд! Меч в его руке разил так быстро, что не разглядеть клинка, а вражеские лезвия отскакивали от ярна как от заговоренного, хоть он и был почти без доспеха. Нехорошо это - держать обиду на своего лорда, а все же я на него малость в обиде, что поставил меня там, на плотине, а не здесь. Но ничего... Хвалить Валар - это битва первая, но не последняя.
       Они подошли к костру, где и в самом деле пекли на углях целого барана. Рядом с вертелом, на поперечине поменьше, висел над огнем котел с похлебкой. Двое эльфов - Элвитиль и еще один, с выжженным на лбу клеймом, сейчас скрытым повязкой, резали ложки.
       Костры горели по всему лагерю, люди ели и пили - орки везли припасов на двухтысячное войско, а горцев и тысячи здесь не было. Берен обещал, что победители вдоволь насытятся - и не солгал. Не солгал и в другом - те, кто не погнушался обобрать трупы, сменили свое рубище на крепкую и новую одежду, разжились доспехом и оружием. Весь металл с орков и волков ободрали тщательно - железо уже само по себе было ценной добычей, пусть даже и орочье, дрянной ковки.
       - Садись, - Рандир показал пареньку на свободное место. Гили сел, и только сейчас заметил, что у этого костра собралось что-то вроде головы войска: Лэймар, Элвитиль, Рандир, Мар-Леод... Гили не знал остальных, но они, видимо, тоже были чем-то вроде ватажков.
       Эльф протянул Гили ложку. Похлебка еще не доварилась, но за барана принялись - отрезали с бедер ломти, еще сырые внутри, уже подгоревшие почти дочерна снаружи. Гили взял свою долю на листе лопуха и принялся жевать.
       - Я вот что думаю, - начал Рандир, как бы ни к кому не обращаясь. - Этот отряд двигался на запад, к Бар-эн-Эмин. Туда сейчас стягиваются все сауроновы войска - кроме всякой швали, которую собираются оставить здесь на хозяйстве.
       - По всему Дортониону горят костры на вершинах гор, - прищурился Лэймар. - Этим, которые на хозяйстве, будет солоно.
       - Так-то оно так, - согласился один из мрачных мужиков. - Но что делать с войском? Соберет его наместник, и двинет на нас...
       Гили понял, зачем его позвали. Этот разговор должен был состояться. Скоро угар победы пройдет, и люди поймут, что они, даже если соберутся вдесятеро большим числом - не армия. Вожаки это уже поняли. Они хотят знать, что делать дальше. Хотят знать, что собирается делать Берен.
       - Не двинет, - сказал паренек, когда все взгляды сосредоточились на нем.
       - А почем ты знаешь? - недоверчиво спросил кто-то из рудничных.
       - У меня есть два глаза и два уха, - Гили удивился, поняв, что говорит, как горец. - Я толкался возле войсковых и пел по хэссамарам. Все говорят о наступлении на Хитлум.
       - Верно, - поддержал Рандир. - Ярн тоже говорил о наступлении на Хитлум.
       - Хитлум - рыба в озере. А мы - рыба в ведре, - заспорил рудничный. - Которую легче споймать?
       - Которая сама в руки плывет, - пробормотал мрачный мужик.
       - К чему ты клонишь? - не поворачивая в его сторону головы и не прекращая жевать, спросил Лэймар.
       - Бежать надо. До Аглона - день пути, оттуда - еще три дня ходу до Химлада. Здесь нам жизни не будет. С Дортонионом кончено.
       - Я так не считаю, - заговорил клейменый эльф. - Эарн Берен никогда не походил на человека, склонного к поступкам необдуманным. Отчаянным - возможно, но даже отчаянные поступки он продумывает как следует. Посмотрите на то, что мы сделали сегодня. Почему мы победили? Потому что не могли не победить - так эарн построил битву. Мы не совершали усилий сверх необходимого, не творили чудес - но справились с армией, которая была вдвое больше и сильней.
       - Такая удача два раза не выпадает.
       - Да при чем здесь удача! - рыкнул Лэймар. - При чем здесь удача, когда он сюда ехал, уже заранее зная, что будет делать и как! Он и дальше знает, не беспокойся!
       - А я и не беспокоюсь, - огрызнулся рудничный. - Чего мне беспокоиться. Мы тут утопили две тысячи орков - и радуемся, как дураки, а к Бар-эн-Эмин стягиваются двадцать без малого тысяч войска - так чего мне беспокоиться? Наш ярн дунет, плюнет - и всей этой оравы как не бывало! Он же, едрена вошь, все знает и все может.
       - Рандир, - поднял голову Леод. - А что ты скажешь?
       Гили осмотрелся. Все ждали ответа Рована.
       - Он говорил, что у нас будет войско, - прогудел Рандир. - Поверьте ему. Разве обманывал он вас когда-нибудь?
       - Нет, - Лэймар потрогал бороду. - Меня - нет.
       - Меня тоже, - тихо сказал Леод.
       - И меня, - опустил ресницы Элвитиль. - Он вернул нам свободу. Наше право - ею распорядиться.
       - Я в руднике не подох, - прохрипел мужик. - И здесь подыхать не хочу. Что цепи сбил - спасибо ему. Я их долго носил и новые надевать не тороплюсь. Мы, рудничные, так думаем: дрались мы не хуже прочих, и нас тут - треть от общего числа. Значит, треть добычи - наша. Мы ее забираем и уходим через Аглон.
       Гили почувствовал, как Рандир ткнул его локтем в ребра, поймал взгляд Леода - и тихонько отполз от костра на заднице. Рудничные не обратили на него внимания - так, подошел мальчишка мясца погрызть... Убедившись, что никто на него не смотрит, Гили не торопясь пошел туда, где отдыхали стрелки.
       Все они спали, раскинувшись на траве. Бодрствовал только Фин-Риан. Чтобы не заснуть, он балансировал на "живом" камне и тянул себе под нос песню.
       Руско он узнал издали.
       - Что нужно лорду?
       - Приказано разбудить стрелков, но только тихо.
       - Будет сделано.
       - Рудничные хотят отбить треть добычи и уйти через Аглон. Нельзя отдавать им обоз.
       - Ясно, - Анардил соскочил с валуна и ткнул носком сапога двух храпящих товарищей. - Хэл, Падда! А ну, вставайте, только без шума.
       Гили пошагал дальше. Эльфы расположились лагерем почти у самой воды.
       - Юный оруженосец лорда? - удивился тот, что стоял на страже. Остальные - как и не спали - показались кто откуда. Их было мало, но Гили уже знал, что сила эльфов - не в том, что они берут числом.
       - Это, - Гили не смог им соврать, что говорит от имени Берена и по его приказу. - Только что там, у костра, старшина рудничных сказал, что они хотят захватить обоз, взять треть добычи и уйти через Аглон. Вот...
       Эльф-стражник кивнул и, повернувшись к остальным, что-то быстро сказал на нолдорине. Эльфы снова попропадали куда-то. Но Гили знал - они укрылись не для того, чтобы отоспаться.
       К деревенским он решил не ходить: они народ шумный. Он не сомневался, что в нужный момент они примут сторону Берена против рудничных: в их домах было пусто и голодно, и отдавать треть добычи тем, кто унесет ее за Аглон, они не станут. Гили поспешил к Берену.
       Тот спал все так же крепко - пинком не поднять.
       - Ярн, - позвал оруженосец, снова тормоша его за плечо. - Проснись, бунт проворонишь.
       - Пошел вон, - промычал Берен, переворачиваясь на другой бок.
       Гили - была не была - нагнулся над ним и дунул что есть силы прямо в ухо. Берен дернулся, сгреб паренька за шиворот и отвесил ему затрещину. Вернее, почти отвесил - задержал руку в последний миг.
       - Что случилось?
       - Рудничные трэли хотят уходить и забрать часть добычи, - сказал Гили.
       - Повешу, - Берен обулся, перепоясался мечом и перебросил диргол через плечо. - За то, что выспаться не дали - повешу.
       Народ в котловине уже шумел. Стрелки Мар-Леода, заняв высоту и укрывшись за камнями, держали под прицелом окруживших орочий обоз рудничных, по другому склону выстроились эльфы - молча, без угроз и страшных гримас, но дела с ними иметь все равно не хотелось - а самый обоз защищали деревенские, из которых выделялась высокая горластая женщина, чья юбка была соткана в цвета Эйтелингов: коричневый, красный, белый. В руке у нее был цеп, а за поясом уже торчал орочий клинок.
       - Хотите уходить - проваливайте! - кричала она. - А припасов не отдадим! Мы их тоже с бою брали, у нас дети с голоду пухнут, так что грабли-то свои сюда не протягивай!
       На минуту свара стихла - спорщики увидели Берена.
       Он повел себя довольно странно - вместо того чтобы сразу идти к очагу начинающейся драки, сел на коня и сначала поднялся на холм, с вершины которого долго смотрел на юго-восток. И лишь после этого неспешно спустился к котловине.
       - Что случилось? - он не въехал в толпу, но остановился вплотную, и видел всех, и все видели его. - Из-за чего ссора?
       - Справедливости, ярн! - крикнула женщина, потрясая цепом. - Справедливости! Что ты нам говорил, когда приехал в село? Говорил, что избавишь нас от орков и вернешь нам хоть часть того, что они у нас награбили. Вот, ты сдержал слово. Скажи: это все и взаправду принадлежит нам?
       - Справедливости, ярн! - захрипел, вскакивая на камень рядом с ней, старшина рудничных. - Мы сражались не хуже прочих! Нам тоже принадлежит какая-то часть добычи!
       - Эта добыча принадлежит ополчению народа Беора, - спокойно сказал Берен. - И каждый, кто будет идти с ополчением, получит в ней часть. Чего ты хочешь, человече? Чтобы мы двигались по своей земле как орки, обирая всех подряд и обрекая детей на голодную смерть?
       - Мы хотим уйти! - закричали несколько десятков голосов вразнобой. - Против настоящего войска нам не выстоять! У нас больше нет здесь домов, нет семей - чего ради мы должны подыхать?
       - Неблагодарный скот! - рявкнул Мар-Рован, но Берен жестом заставил его умолкнуть.
       - Кто хочет уйти? - спросил он. - Пусть те, кто желает остаться, расступятся и покажут мне тех, кто собирается уйти.
       Люди расступились. Рудничных, собравшихся бунтовать, теперь сторонились как чумных.
       - Фригга, - Берен, оказывается, помнил имя ватажка трэлей. - У тебя, ты сказал, больше нет дома в Дортонионе. Но у тебя нет дома нигде в другом месте. Почему же Дортонион кажется тебе хуже других краев?
       - Потому что Саурон, когда узнает про бунт, прикончит тут всех.
       - Ты не знаешь этого наверняка.
       - Знаю! Или я не бился при Кэллагане? Вспомни, ярн, если ты тоже там был: твой отец не сумел задержать их войско, а ведь у него были настоящие бойцы! Что же мы можем сделать, если среди нас воинов - раз два и обчелся? Я еще крепок с виду, но уже харкаю кровью. Я хочу пожить еще. Я имею право уйти.
       - Хорошо, - кивнул Берен. - Уходи.
       - Не лицемерь, ярн! Ты знаешь, что без съестного мы далеко не уйдем, ослабнем и помрем по дороге!
       - Тогда оставайтесь, - так же спокойно ответил князь. - Но если ты еще раз назовешь меня лицемером, даю слово - я смеряю твое лицо вот этим аршином, - он положил руку на рукоять меча.
       - Почему ты не даешь нам права жить?! - высоким, срывающимся голосом крикнул еще один бывший раб из рудников. - Почему мы можем выбирать только между голодной смертью в горах и гибелью под мечами черных?
       - Вы можете выбирать, - возвысил голос Берен. - Это - единственная привилегия свободного человека. Ты что, собирался жить вечно? Даже эльфы знают, что их жребий измерен - почему же ты жалуешься? Всех нас ждет успокоение в конце, и только одно мы вольны выбрать - с честью мы ляжем в землю или без чести. Говорю вам: те, кто сегодня останется со мной, могут погибнуть - но могут и победить. Говорю вам - мы сметем войско Моргота! И ради этого я не пожалею своей головы. В последний раз спрашиваю: кто из вас остается со мной? Пусть они отойдут к остальным. А те, кто желает уйти, пусть не трогаются с места.
       В толпе рудничных произошло брожение - с сотню человек отделилось от нее, присоединившись к деревенским. Гили напряженно ждал исхода: даже две с половиной сотни отчаянных рудничных трэлей могли наделать бед. Они знают, что уйти без припасов - верная смерть. Неужели будет кровопролитие?
       Фригга, судя по всему, тоже хотел его избежать. Он знал: если что - рудничных положат всех, до единого. Но он знал и то, что Берен всячески будет стремиться избегать бойни: каждый человек был него на счету. Сейчас эти двое вели битву за человеческие души.
       - Люди! - крикнул Фригга, повернувшись к толпе. - Скажите, почему вы верите ему? Десять лет назад мы поверили эльфам и Беорингам, и что получили? Цепи! Тогда они тоже говорили о победе, о том, что сметут войска Моргота - и что же? Кто кого смел-то? Глаза откройте, люди: те, кого мы сегодня покидали в реку - то были орки с Синих Гор, вахлачье! А те, что ждут вас впереди - настоящие вояки! На себя-то гляньте: что мы за воины? Сабельное мясо. Кто принесет нам победу? Где настоящие бойцы?
       - Вон! - громко закричал Гили, показывая на другой берег Фреридуина. - Вон они идут!
       И, словно в ответ ему, в ущелье затрубил хриплый горский рог.
       Они приближались, не скрываясь, во всей своей красе, в пестрых дирголах поверх доспехов, и ветер трепал знамена: черно-белого Орла Креганов, красно-желтую Башню-со-Щитом Хардингов, копье и меч Гортонов, Черную Деву Мэрдиганов, Алого Быка Кардуинов, Рябиновую Гроздь Кейрнов... Завидев людей, горнист снова протрубил в рог - и Берен погнал коня к воде. От приближающегося войска отделился один всадник, помчался к Фреридуину, и остановился лишь на самом берегу - видимо, тоже знал нрав Бешеного Брода. Этот человек был невысок, но плечист и даже грузен, хотя осанка выдавала в нем молодого, пусть и не юного, мужа. Он крикнул что-то, пропавшее за шумом реки - и Берен крикнул в ответ. Почти по плечи в воде, кони пошли навстречу друг другу - и на середине реки всадники обнялись.

Предыдущая глава Следующая глава

Обсуждение

 


Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam

Na pervuyu stranicy Свежие отзывы

Хранители Каминного Зала