Реклама

Na pervuyu stranicu
Kaminniy ZalKaminniy Zal
  Annotirovanniy spisok razdelov sayta

Берен Белгарион, 1244 год 8-й эпохи
Перевод - Ольга Брилева, Днепропетровск, 2001

ПО ТУ СТОРОНУ РАССВЕТА
философский боевик с элементами эротики

Глава 16. Долина Хогг

       В Белерианде неистовствовала весна.
       Слишком много времени Лютиэн провела под замком, слишком редко выходила гулять в крохотный садик, в который ей позволено было выходить, и слишком мало внимания обращала там на свежую зелень, сбрызнувшую деревца. Сердце ее, обычно чуткое к перемене времен, было сожжено страданием. И лишь сейчас, вдыхая весну, оно стало возрождаться к жизни.
       Хуан пришел ночью, принес ей теплую одежду и плащ; хлеба, что она украла на кухне, сыру и орехов должно было хватить на несколько дней. Она вышла тем же путем, каким пыталась совершить зимний побег - но на этот раз Хуан помогал ей, а не выслеживал ее. Стражи выпустили его без всяких подозрений: все привыкли, что по своим собачьим делам он ходит за город когда хочет.
       Сейчас Лютиэн отдыхала, лежа на мягкой, нежной траве и щурясь на утреннее солнце. Хуан бегал где-то поблизости, описывая круг около фарлонга в поперечнике: сторожил. Устали он не знал, и даже с Лютиэн на спине мог бежать еще долго - однако она устала первой. И так-то она была неважной всадницей, а теперь, без седла и узды, изо всех сил сжимая ногами ребра огромного пса и вцепившись руками в его густой загривок, она уставала еще быстрее, чем на лошади. Он старался как мог, но даже плавная рысь требовала от нее немалого напряжения сил.
       Перевернувшись набок, Лютиэн приложила ухо к земле. Нет, земля не гудела под копытами эльфийских коней. Она была полна своего собственного, весеннего шума - ровного тихого гула, подобного звону басовой струны. То, пробудившись к жизни, жадно пили воду деревья и травы.
       Лютиэн отыскала ручей и поела хлеба, запивая его водой. Минутой позже подбежал Хуан, устроился ниже по течению и принялся лакать. Потом, увидев, что она наелась и просто сидит, подбежал и ткнул ее носом в колено.
       - Да, ты прав: надо идти, - согласилась Лютиэн и поднялась.
       Хуан прилег, подставляя спину, но она потрепала его между ушами:
       - Нет-нет, мой хороший, я не буду утомлять тебя, пока не придет крайняя нужда, и мне понадобится вся твоя и сила и вся быстрота.
       Хуан поднялся с видом молчаливого согласия. Лютиэн уже научилась разбираться в оттенках его настроения. Если бы он настаивал, он бы какое-то время еще полежал, и тронулся бы с места только тогда, когда она ушла вперед.
       Они зашагали рядом: дева в мужской одежде, с мешком за плечами, и огромный, величественный пес. Вот так и попадаешь в людские легенды, подумала Лютиэн: идешь себе по своим делам, ни о чем, кроме них, не думаешь, через сотню лет глядь - а о тебе уже сложили сказку.
       - Наш побег, наверное, уже заметили, - сказала она Хуану. Тот коротко рыкнул: ясное, мол, дело. Уши его были насторожены все время и поворачивались из стороны в сторону: не гремит ли охотничий рог? Не слышно ли всадников Нарготронда?
       - Я только и делаю, что бегаю, Хуан, - улыбнулась принцесса. - Иногда мне кажется, что мои пути, словно насмешливая apaquenta, повторяют пути Берена. Он бежал из родной страны, ставшей чужой - и я бегу. Потом он попал в плен - и я попала. Вот только в третий раз нам придется бежать двоим. Как ты думаешь, в какой срок мы доберемся до Дортониона? Десяти дней на это нам хватит? А сколько времени уйдет на то, чтобы пересечь горы? Ах, хотела бы я иметь крылья. За них сейчас я могла бы отдать свое бессмертие и сделаться как человеческая женщина. Вот только кто предложит мне такую цену? Моя болтовня не надоела тебе, о суровый охотник Амана? Я понимаю, что там, в Нарготронде, нам обоим некуда было деваться друг от друга, ты был тюремщиком, а я - узницей, и тебе волей-неволей приходилось меня слушать... Уж не для того ли ты устроил мне побег, чтобы хоть немного от меня отдохнуть? Ай!
       Пес ткнул ее головой пониже спины так, что ей пришлось несколько шагов пробежать. Это означало, наверное, "Не говори глупостей!" Задыхаясь и смеясь, она повалилась в траву. Хуан склонил голову набок и свесил язык.
       Лютиэн поднялась, потрепала пса за ушами - и они продолжили путь.
       - Интересно, что сейчас дома, - Лютиэн посмотрела на восток. Дориат не был отсюда виден, и одинокая громада Амон Руд казалась не больше яблочного зернышка, еле заметного в голубоватой мгле, что полагает предел даже самому острому взгляду.
       - И что в Нарготронде...
       Холмы Нарога были удручающе близко, и эта близость заставляла Лютиэн и Хуана петлять, держась возле перелесков, и не снимать плаща, а если попадается ручей - идти по воде столько, сколько можно.
       Ближе к полудню случилось то, чего они оба ждали и боялись. Земля загудела под копытами - и Лютиэн с Хуаном затаились в лесочке. Она забралась на дерево и замерла, завернувшись в плащ, а он залег под кустом, в глубокой промоине.
       Отряд феанорингов со сворой гончих псов пронесся по равнине как вихрь. Лютиэн засмеялась про себя: они то ли потеряли след, то ли так на него и не напали; этот бешеный наскок был рассчитан, видимо, на то, чтобы испугать ее и выманить из укрытия.
       Она поняла, что ее могут найти разве что случайно: увидят Хуана, когда они будут пересекать равнину.
       Придется делать это ночами, подумала она. Значит - терять время. Я потеряю много времени прежде чем выберусь из владений Нарготронда.
       А что же в Дортонионе и как там Берен? Чутье подсказывало ей, что там тоже творится нечто важное, к чему она должна успеть вовремя. Вот только успеет ли?

***

       Появление воинов с горы Химринг под водительством Гортона и Хардинга переменило все. Их было две тысячи, все - конные, полностью вооруженные, с заводными лошадьми и припасами, все свежие, готовые в бой хоть сейчас. На фоне их великолепия даже победа при Фреридуине как-то померкла, и, наверное, Берен правильно сделал, что не надел сейчас же привезенный Хардингом богатый доспех и красивый плащ. Все в той же оборванной после драки одежде с плеча кого-то из морготовых рохиров, черной с серебром по вороту, все в том же дирголе, он словно не желал отделять себя от тех людей, которые, как ни крути - а расчистили дорогу этому великолепному войску, достойному эльфийского князя.
       А вот Фригга и его люди поняли, что прогадали. Самые умные из них уже успели смешаться с толпой, и вокруг зачинщика осталось не более трех десятков.
       - Я предупреждал вас, - сказал Берен, когда все приветствия закончились. - Я говорил, что вы вольны выбирать. Вы выбрали. Идите же избранным путем. Я изгоняю вас из Дортониона. Если вы появитесь здесь - вы вне закона и любой может убить вас. Прежде заката вы должны пересечь Фреридуин, и если кто-то из вас появится на этом берегу - будет убит немедля.
       Фригга побледнел.
       - Наша кровь - на твоих руках, - сказал он, кусая усы.
       - Только на ваших собственных, - покачал головой Берен.
       Один из сподвижников Фригги, парень чуть старше Гили, заплакал, но лица тех всадников, что, подталкивая их в спину копьями, довели до берега и помогли переправиться, дав подержаться за стремя - лица этих всадников не дрогнули. Так и ушли бунтовщики - мокрые, кое-как вооруженные, согбенные и жалкие.
       И хотя до заката произошло еще очень много чего, Гили крепче всего запомнилось именно это: ссутуленные спины изгнанников.
       - Ну, Руско, помнишь, как мы с эльфами говорили про добро и зло? - Берен положил руку ему на плечо. - Как ты полагаешь, добро я сейчас совершил или зло?
       Гили опустил голову. Он не знал, что сказать.
       - Если так было надо - то добро, наверное? - спросил он.
       - Нет, Рыжий. В том-то и дело, что зло. У меня не было иного выхода, и я совершил зло. Меньшее, чем совершил бы, позволив им остаться или унести часть добычи, но все-таки зло. Запомни: пока человек, творя зло, понимает, что он творит - он человек еще не совсем пропащий. А вот когда начинаются разговоры, что добра и зла не существует или что каждый сам себе придумывает, что есть добро и зло - вот тогда все, тогда душа погибает.
       Гили обернулся и посмотрел ему в глаза.
       - А почему нельзя было оставить их? - спросил он.
       - Потому что тогда каждый здесь начал бы думать, что можно начать бунт, а если дело сорвется - получить прощение. А когда каждый начинает так думать - конец войску. Вождь должен это знать.
       - Так я-то не вождь.
       Он выдержал взгляд Берена, и тот, отпустив плечо своего оруженосца, сказал:
       - А ну, пошли.
       Гили не стал спрашивать - куда. Воины Гортона привезли с собой просторный шатер, и разбили его под скалой. Туда Берен и шел.
       - Где коморник? - остановил он первого попавшегося отрока-оруженосца. - Зови сюда. Скажи: нужен кубок и вино. Ты помнишь, Руско, что я тебе обещал?
       У палатки он отловил еще нескольких отроков, которые ничем не были заняты, и велел им раздобыть деревянную колоду и сложить из жердей и попон маленький шалаш с двумя выходами. Потом он нашел в шатре рог и, выйдя, трижды протрубил в него, собирая весь лагерь.
       - Что ты надумал сделать? - спросил Роуэн Мар-Хардинг, который был в то время в шатре и вышел вместе с Береном.
       - Сдержать слово.
       - И кому же ты его дал?
       - Ему, - ярн показал на Гили. Хардинг посмотрел на паренька так, что тот покраснел. Он совершенно не понимал, в чем дело.
       Колода отыскалась на реке - из тех, что послужили строительству плотины и были отнесены сюда волной. Чтобы пронести ее к шатру, отрокам пришлось протолкаться сквозь толпу.
       - Сойдет, - сказал Берен, осмотрев корягу.
       Чуть попозже был готов и шалаш - длинный, низкий, такой, что войти можно было только согнувшись. Гили все еще ничего не понимал.
       - Иди сюда, - скомандовал Берен, показывая на место рядом с собой. У Гили пересохло во рту - он сделал два шага и остановился.
       - Люди! - громко сказал Берен. - Я позвал вас, чтобы потом никто не говорил, что он не видел и не знает. Руско, мой отрок и оруженосец, вам всем знаком. Он не бился сегодня с вами, но верьте мне - не будь его, не было бы ни этой битвы, ни этой победы. Он совершил подвиг, о котором не сложишь песню, но все равно это был подвиг. И этот подвиг не останется без награды. Я пообещал ему, что, если мы останемся живы после первого сражения - я назову его своим братом. Будьте же свидетелями!
       Гили даже потерял дар речи. Он с трудом вспомнил, как и когда это обещание было дано, и, если честно, он ведь не принял его всерьез...
       - Поставь правую ногу на колоду, - шепнул Хардинг.
       Гили подчинился. Берен тоже поставил ногу на колоду и взял из руки коморника нож.
       - Заверни рукав, - сказал он.
       Гили закатил правый рукав. Коморник подставил чашу, на четверть полную вином.
       Берен разрезал себе руку - коротким движением по направлению от кисти к плечу, опустив локоть вниз. Гили послушно подставил свою руку, вздрогнул от мгновенной боли. Берен поднял руку ладонью вверх, растопырив пальцы, и Гили понял, что нужно сделать: он соединил с его ладонью свою и они сжали пальцы в "замок", соприкоснувшись предплечьями. Кровь, смешиваясь, стекала в чашу.
       Все происходило так быстро, что Гили не успевал понять, когда же оно начинается. Вот - вокруг уже поют без слов, отбивая ритм, схожий с ударами сердца, мечами о щиты - но кто первым затянул песню и кто ударил мечом о щит?
       - Делай, как я, - шепнул Берен, отнял свою руку, расстегнул пояс и снял куртку с рубашкой. Гили последовал его примеру.
       Раздевшись до пояса, они снова взялись за руки и Берен нырнул в шалаш, ведя за собой Руско. Полог за ними то ли закрылся сам собой, то ли его кто-то задернул - на миг Гили оказался в кромешной темноте, где даже вдохнуть было как следует нельзя - такой стоял лошадиный дух. Он сделал, согнувшись в три погибели, два шага, а потом Берен раскрыл полог второго входа и вытащил его на свет.
       С той стороны уже ждал Гортон с чашей в руках. По лицу одноглазого вождя было видно, что происходящее ему не очень-то по душе.
       Берен принял смешанное с кровью вино, сделал несколько глотков, потом протянул чашу Гили:
       - Пей до дна.
       Когда Гили сделал последний глоток и отнял чашу - умолкли и песня, и грохот щитов. Берен взял из рук Хардинга свой диргол, взявшись вдвоем за углы, они растянули плащ; кто-то подал скату, и Берен одним движением рассек полотнище диргола точно пополам. Одной половиной он накрыл плечо Гили, другую набросил на себя.
       - Ты теперь мой брат, - сказал он. - Ты - Беоринг. Обними меня, Руско.

***

       Илльо совершенно напрасно послал орков к Бар-эн-Эмин - Берен там не объявлялся. Скулгур тоже не появился в рассчитанный день, и высланные вперед разведчики их не видели. Зато они принесли другие вести: Дортонион восстал. В деревнях бьют назначенных старост и начальников округов, горцы уходят неведомо куда, включая баб и детей, и несколько отрядов, не явившихся к месту сбора, вряд ли стоит ждать.
       Люди разбегались и из тех отрядов, что по-прежнему были под командованием Илльо. Сколько он ни вешал, ни рубил голов - на одного попавшегося беглеца каждую ночь приходилось десятка полтора беглецов успешных. Время работало на Беоринга: он мог позволить себе просто сидеть, копить силы и ждать, пока Илльо снимется. Он знал, что Илльо не предаст Гортхауэра, и знал, что к девятому дню Горностая Гортхауэр будет ждать за Ангродовыми Гатями. Нужно было выдвигаться - Илльо ожидал только Болдога и его отряда.
       Наконец, Болдог вернулся, - как Илльо почти ожидал, без Беоринга.
       - Приветствую, - он вошел в палатку, за ним - двое из его отряда: орк и человек. Что-то они несли... Илльо едва не затошнило: в руках карателей был мальчик лет двенадцати, избитый в кровь. Левая нога волочилась по земле в таком положении, что сомнений не было - сломана.
       - Прошу любить и жаловать: Фрори из Бер-Адун. Баловался на вершине вон той горы огнем. Вчера ночью.
       Мальчика отпустили - он упал безвольно, как мешок с костями. Только слабый стон выдал, что он еще жив.
       - Расскажи, Турог, - приказал Болдог.
       - Значт, эт самое, - шмыгнул носом орк. - Вчерась ночью вас тут не было, а мы разглядели костры на вершинах-то: одна вон там, поближе горка, а другие две уже оттуда было видать. Ну, побегли, значит, туда... Ага, сперва никого не нашли, а потом волков по следу пустили - они нам этого крысеныша и доставили, - орк пнул паренька ботинком в бедро.
       - И что? - спросил Айо, командир знамени Медведей.
       - А вот что: он тут строил из себя героя, но под конец все нам выложил... Ночью прискакал какой-то охляп... Он не знает, кто, но в деревне все аж на голову встали. Отец велел мальчишке подниматься на гору да запалить поленницу, которую там загодя приготовили. Более он ничего не знает, знал бы - сказал...
       - Вы, конечно... - Ильвэ сглотнул слюну. - Уже... побывали в этой деревне?
       - А то! Деревня пуста, как выеденный орех. Две другие в округе - тож. Если б этот дурачок не задержался полюбоваться кострами, мы бы и его не зацапали. Дозвольте облаву с волками?
       - Погодите, - сказал Илльо. - Есть еще кое-что...
       - Отведите щенка на край лагеря да повесьте повыше, - приказал Болдог. - Теперь с ним уже нечего делать. Так что у тебя, господин айкъет'таэро?
       Илльо открыл было рот, но посмотрел в желтые, с узкой щелочкой зрачка, глаза Болдога - и промолчал.
       Мальчика, уже безучастного ко всему, вытащили из палатки, пропустив внутрь еще четверых корна-таэри, оторванных от дел и потому страшно злых, и Мэрдигана.
       - А Тхурингвэтиль уже вернулась?
       - Нет.
       - Сука. Как раз когда она нам нужна. Лучше не придумаешь...
       Сам того не заметив, Болдог назвал фаэрнэ той кличкой, что дал ей Берен.
       - Значит, - жестко заключил Айо, - в тот самый момент, когда мы выдвигаемся для удара и наиболее уязвимы - у нас за спиной поднимается мятеж?
       Все взгляды уперлись в Мэрдигана.
       - Что ты знаешь об этом, горец? Говори, о чем ты стакнулся со своим князьком?
       - Ни о чем! - Финвег Мэрдиган сделал шаг назад. - Он ничего мне не говорил, даже не подходил ко мне!
       - Сомневаюсь я, - Болдог похлопывал кнутом по голенищу сапога. - Сильно я сомневаюсь, Мэрдиган! Тебе придется очень постараться, чтобы разубедить меня в этом!
       - Болдог, остановись! - приказал Илльо. - Что ты собираешься сделать?
       - Что сделать? Поговорить с нашим корнаном по душам, вот что.
       - А ты подумал о его людях? Что они станут делать, если узнают, что мы взяли в застенок их командира?
       - Всех туда. Чего проще, - посоветовал Тильх.
       - Мудро! - кивнул головой Айо. - Только бунта в орудийном реганоне нам и не хватало. Как раз накануне выступления.
       - Мои жена и дети у вас в заложниках, - помертвевшим голосом сказал горец. - Вам это кажется недостаточным подтверждением моей верности?
       - Ну и что? - рыкнул Болдог. - У Повелителя в заложниках Финрод - помешало это Беорингу сбежать? Ей-право, я выдерну этому эльфу печенку... Ну, что уставился на меня, корнан? Ах, да, ты же не знал... Ты же думал, что его купили за Сильмарилл, что он с нами ради этой эльфийской потаскухи... Говорил я Повелителю, говорил, что его нельзя посылать в Дортонион целиком - только по частям! Нет, он меня не послушал... У нас, дескать, кнут тяжелый, а пряник сладкий... Арргх!
       - Перестань бесноваться, - одернул его Илльо. - Ты обеспечишь надзор за орудийным знаменем и за корна-таэро Мэрдиганом на марше. Силами Волчьего Отряда.
       - На марше?
       - Да. Выдвижение мы не можем ни остановить, ни отложить, Гортхауэр ждет нас. Поэтому мятеж мы подавим по возвращении. Да, Айо, пошли, наконец, гонца в Аст-Алхор. Повелитель должен знать, что произошло. Выступаем завтра, на рассвете.
       Илльо вышел из палатки, чувствуя, что-то недоделанное и недосказанное. Дойдя до обоза, вспомнил: Этиль и Даэйрет. Позавчера он послал за ними Эннора, сегодня они должны были быть уже здесь. А Гортхауэр ждет, у него на счету каждый день... И где Скулгур? Что Берен сделал с ним? Как ему это удалось?
       На очень многие вопросы удалось бы получить ответ, если бы здесь наконец-то появилась Тхуринэйтель. Илльо страстно желал, чтобы она прилетала поскорее. Он воззвал в мыслях к Учителю: если она все еще у тебя - высылай ее! Сейчас он готов был примириться с ее жутким пороком, готов был скормить ей парочку беглецов-неудачников по возвращении - только пусть бы возвращалась!
       - Ах, - пробормотал он, садясь в седло своего коня, - Если бы мне самому иметь крылья.

***

       - Ешь. Поешь немного, - попросил Гили.
       Старшая из женщин ничего не ответила, младшая процедила сквозь зубы:
       - Уйди, предатель.
       Он попробовал покормить ее из ложки, и она начала есть - но последние две ложки похлебки просто забрала в рот и выплюнула ему в лицо.
       Гили разозлился и треснул ее ложкой по лбу - как, бывало, сам получал от матери, если за столом вел себя непотребно. Глаза у девицы мгновенно оказались на мокром месте.
       - Ну и реви, раз такая дура, - проворчал он, умываясь у ручья и смывая похлебку с одежды.
       Ему было обидно, что девица проявила такую неблагодарность после того, как он спас ее от насилия и наглой смерти. И ладно бы просто гордо отказалась, как старшая, а то ведь все съела, а после наплевала в лицо.
       - Ишь, какая! - смеялись горцы. - Такую целовать не вздумай - язык с корнем откусит!
       - А бы и что другое с ней делать поостерегся - а ну как у ней и там зубки?
       - Хотела бы я, - пропыхтела девица, пытаясь высвободиться из веревок, привязывающих ее к дереву. - Хотела бы я иметь там зубы... Хотела бы я дышать огнем и всех вас сжечь, проклятые предатели!
       Ее восклицание было встречено бурной лавиной хохота.
       - Эй, Младшенький! Держи ухо востро! Подходи до ней токмо сзаду, как до нравной кобылы!
       - Так ить лягаться будет...
       - А стреножить!
       Гили уже слышать не мог этих кобелиных шуточек. Начало им положили те самые оборванцы, которым он не дал надругаться над девушками - Гили теперь жалел, что убил только одного из них. Вышло это так: Берен послал его с поручением к отряду Хардинга, который отправил в Друн, а на обратном пути Руско и двое его охранителей - юный Хардинг и один стрелок - налетели на ватагу повстанцев, только что перехвативших каких-то всадников из Каргонда. Мужчину, черного рыцаря, убили в схватке, женщин пощадили - увы, не по милосердию, а для утоления своей похоти.
       Ватажников было десятка полтора, и Гили с друзьями никак не мог рассчитывать на победу, если бы дошло до драки. Задним числом он испугался, поняв, что до драки было совсем чуть-чуть, и если бы он не убил заводилу, то предотвратить ее не удалось бы. Остальные кое-что соображали, разглядели и диргол на плече у Гили, и перстень на его шее, на гайтане - Берен отдавал ему кольцо Фелагунда, когда посылал куда-то своим Голосом.
       - Не можно убивать княжьего побратима, - робко сказал один из ватажников. - Князь за него голову оторвет.
       - Да как он узнает?
       - Узнает, фэррим. Он вещий, знает и ход птицы в небе, и путь рыбы в воде. А когда в глаза вот так смотрит - прямо в душу глядит.
       - Точно, - поддержал другой. - И не было такого, чтобы он оставлял вину своим кровникам.
       - Бабьи сказки! - прорычал ватажок, и без того глупый, так еще и пьяный. - Князь такими байками пугал оркоту, да мы поумнее будем. На мечах-то он хорош, но нету у человека такой власти, чтобы в сердцах читать. А это, - вожак махнул в сторону Гили - и вовсе не князь, а его охвостье. Ни капли княжьей крови в нем не...
       Дзынь! Пружина гномьего самострела сократилась, выбрасывая стрелу - и болт попал точно в лицо ватажку: пробил скулу возле носа, нёбо и не в меру болтливый язык, вошёл концом в дыхательное горло.
       Дело доделал юный Радруин дин-Хардинг. Своей скатой он отмахнул ватажку голову - и это решило вопрос. Ватажники без разговора уступили женщин и последовали за победителями в лагерь под Тунн-Азар, одной из вершин Эмин-на-Тон.
       Надо было их прогнать, сокрушался про себя Гили. Не слушаться Гилмора, который сказал, что дюжина топоров, даже грязных - это дюжина топоров. Вот, теперь расхлебывай...
       Его нынешнее положение - названый брат князя - было достаточной порукой тому, что девушки в безопасности. Однако же что скажет, вернувшись, Берен?
       Взяв с собой сорок самых умелых бойцов, он поехал в Минас-Моркрист, выручать заложников из числа знатных семей. Без этого нечего было и думать, что Мэрдиган и еще десятка три командиров из числа горцев решатся перейти на правую сторону. Минас-Моркрист, эльфийский замок, был прекрасно укреплен и хорошо охранялся, но Берен полагал взять его в один день. Гили почему-то думал, что у него получится. Он ждал и слегка боялся.
       Привыкнуть к своему новому положению он никак не мог. К тому же он знал, что Гортон этого не одобрил, и Хардинг отнесся с прохладой, и вообще все горцы с Химринга решили, что Берен в своей благодарности перешагнул меру. Ведь узы, которыми он связал себя с бездомным крестьянским парнишкой были узами не простого побратимства, они считались узами родства перед законом. Гили не мог бы только унаследовать княжеский престол и замок Каргонд после Берена - если бы тот умер, не оставив наследника, горцы избрали бы нового князя. Но вот избираться в князья наравне с другими Гили теперь смог бы, если бы захотел. Он унаследовал бы от Берена родовые земли беорингов, лежащие к северу от Каргонда. Он мог бы посвататься к девице из знатного рода, и должен был бы, как вождь клана, выводить по призыву князя людей на войну. Словом, он становился не просто беорингом, принявшим беор - а Беорингом из Беорова рода, и кое-кто считал, что это слишком большая честь для него.
       И все-таки ему подчинялись, пусть и без охоты. Были и те, кто подчинялся с охотой - стрелки, набранные в морготово войско. Те, кто знал его с зимы, ждал его вестей и любил его песни. Это были большей частью молодые ребята из Эмин-на-Тон, с Беоровых земель. Братья Рианы, Анардил и Турвин, и их люди. Деревенские, стекавшиеся к Тунн-Азар. Эльфы, освобожденные с других рудников и лесных вырубок. Ни один голос не возвысился против, когда Гили привел женщин в лагерь.
       Но пошли шепотки и пересмешки за спиной.
       Руско видел обеих женщин в Каргонде, и на пиру, и во второй свой приход. Первая, русоволосая и зеленоглазая, казалась еще тогда печальной и строгой. Темные кудри второй вились мелко, и Гили все время хотелось их потрогать - вправду ли они такие пушистые, какими выглядят? А глаза у нее были серые, как у горянки.
       Она оказалась на редкость бойкой - сразу же попыталась бежать. А этого нельзя было допустить, ведь если враг узнает о лагере под Тунн-Азар, то лучше Гили не жить. Он громко велел стрелять по каждому, кто попробует покинуть лагерь - а там уж разбираться, свой это был или нет. И на всякий случай приказал связать обеих девиц спина к спине, потому что очень ему не хотелось гибели черненькой. В конце концов, он не мог заниматься пленницами все время - у него была куча других дел...
       Идя к стрелкам, он бросил последний взгляд на связанных девиц. Старшая, опустив голову, что-то бормотала про себя. Молилась, наверное...
       - ...Ты ведешь себя глупо, - тихо сказала Этиль. - Мы узнали об этом лагере, и теперь хотя бы одна из нас должна добраться до Илльо и все рассказать. Перестань оскорблять этого юношу. Попробуй вызвать его на разговор. Уговори снять веревки.
       - Почему не ты? - прошипела Даэйрет. - Я его ненавижу. Мы пустили его в замок, кормили, поили - и вот как он нас отблагодарил.
       - Да. Он спас нам жизнь.
       - Он такой же, как те. Видела бы ты, какими глазами он на меня смотрел.
       - Вот и хорошо. Попытайся уговорить его уединиться с тобой.
       - Ты что, с ума сошла?
       - Нет. Я думаю о наших. Об Илльо.
       Даэйрэт вздохнула.
       - Но ты же красивее, - попробовала она последний довод.
       - Ко мне он равнодушен. Попробуй в следующий раз поговорить с ним, вместо того, чтобы плевать ему в лицо.
       - Хорошо.
       Случай предоставился незадолго до сумерек. Солнце еще не начало как следует садиться, но Тунн-Азар уже бросила в ущелье свою тень. Девушки порядком продрогли, но ни одна не подавала голоса, боясь привлечь к себе внимание.
       Гили подошел к ним сам, с двумя парнями немного постарше его. У обоих в руках были плащи - не горские, носимые на одном плече, а шерстяные, теплые, черные, подбитые белым заячьим мехом. Зимние плащи рыцарей Аст-Ах, снятые с мертвецов...
       - Мы пришли пригласить вас поесть, - сказал Руско. - Сейчас мы развяжем вам ноги и отвяжем друг от друга. Потом, у огня, опять свяжем ноги и развяжем руки, чтобы вы могли поесть сами. Извините нас.
       Он начал развязывать ноги Даэйрет, а второй парень - ноги Этиль. Третий развязывал веревку, стянувшую девушек вместе. Потом, когда они с помощью горцев встали, он набросил каждой на плечи плащ.
       Обеих пришлось поддерживать по дороге к трапезному котлу - девушки с трудом передвигали затекшие от ходьбы ноги. Молодой стрелок, посадив у огня, связал их более милосердно, чем прежде: затянув по веревочному кольцу на каждой ноге, поверх сапожка, чтобы девушки могли переступать, хоть и не широко. Руки им развязали. Кровообращение восстанавливалось постепенно - Этиль молча разминала руки сама, а Даэйрет протянула к Гили затекшие передавленные запястья:
       - Посмотри, что вы наделали!
       - Прощения прошу, - смутился Руско.
       - Помоги мне растереть их.
       Гили закатил ее рукав и принялся осторожно мять покрытое пролежнями от веревок предплечье. Кто-то в кругу у котла фыркнул, Руско покраснел.
       - Меня зовут Даэйрет, - сказала девушка. - Ты... прости меня за сегодняшнее.
       Последние слова дались ей с видимой натугой, но Гили так и просиял.
       - Ложку, госпожа, - один из горцев протянул Этиль свежую, только что из-под ножа, ясеневую ложку. Вторая такая же досталась Даэйрет. Девушки сдержанно поблагодарили.
       За едой Этиль тихонько толкнула Даэйрет ногой и показала ей, что ступню из сапожка можно попытаться высунуть. У нее самой были слишком большие ноги, чтобы пройти через стянутое веревкой голенище, но у Даэйрет могло получиться.
       Она попробовала и поняла, что получится, если будет чуть-чуть побольше времени.
       - Ты еще не назвал своего имени, - сказала она рыжему. - Неудобно. Ты вроде как спас мою жизнь и честь...
       - Гилиад, - проговорил паренек. - Вообще-то, ты его слышала, госпожа.
       - Не могу же я запомнить имени каждого бродяги, - девушка пожала плечами. - А из какого ты рода?
       - Из рода Беора, - засмеялся один из горцев. - Он теперь Младшенький. Высоко залетел наш Руско.
       Даэйрет так и не поняла, насмешка это или одобрение. Гили, похоже, и сам не понял.
       - Все называют меня Руско, - объяснил он. - Это из-за волос. Руско по-эльфийски - лис.
       - А на нашем языке - Алайо.
       - Тоже красиво.
       - Можно я буду тебя так называть?
       - Ого! - вставил, на миг оторвавшись от похлебки, другой горец. - Младшенький, да ты чародей. Научи меня привораживать девчат.
       - Это несложно, сударь, - подала голос Этиль. - Нужно всего лишь выйти втроем против дюжины насильников.
       - А, понял. Так и сделаю другой раз, - горец показал кривые зубы и снова полез ложкой в котел.
       - Не надобно меня так называть, - сказал Гили. - Alaio на эльфийском языке значит "здравствуй".
       - Смотри-ка, - улыбнулась Даэйрет. - Ну ладно. Послушай, Руско, что вы с нами сделаете?
       - Не знаю, - честно признался Гили. - Как решит князь.
       - Берен? А разве он не здесь? Я думала, что увижу его.
       - Увидишь, госпожа.
       - А где он сейчас?
       - О том мне говорить нельзя, госпожа. Простите великодушно.
       Этиль улыбнулась. Мальчик еще раньше показал, что прекрасно умеет не говорить лишнего.
       - Ладно, - Даэйрет помолчала. - Руско, что бы вы с нами ни сделали - можно нас больше так не связывать? Возьми с нас клятву или запри где-нибудь. У меня так болели руки...
       - Я подумаю, - пообещал Гили. - Клятвы с вас я не возьму, потому что знаю - вам придется ее нарушить. Вы ведь хотите предупредить своих. И запереть мне вас негде, но, может быть, Нари сумеет вас связать как-то полегче.
       - И на том спасибо, - вздохнула Даэйрет.
       - Как-нибудь попозже, когда... когда отпадет нужда - вас вовсе развяжут, - продолжал Гили. - Но сейчас - я не могу.
       - Благородные девицы уже поели? - спросил, подходя, старший горец.
       - Можно нам еще посидеть у огня? - голос Этиль был почти жалобным. - Мы так замерзли...
       - Я не о том, барышни. Я насчет ложку попросить.
       - Не боишься? - глаза Этиль блеснули из-под ресниц. - Заразиться от черных слуг Моргота порчей...
       - Не, - покачал головой горец. - Я пять лет на руднике для орков медную руду ломал. Кровью плююсь. Мне никакая порча не страшна.
       - Тогда возьми, - Этиль протянула свою ложку.
       Новые и новые люди подходили к костру, ели и уходили, пока не опустел котел - только двое парней, что были с Руско, сидели рядом с пленницами. Даэйрет поняла, что это их стража. Потом женщины унесли котел мыть, и снова принесли полным воды, и оживили угасающий огонь. Этиль и Даэйрет оставались возле костра, пока ушедший было Руско не вернулся.
       - Идем, - сказал он.
       Девушки встали и пошли за ним. Руско привел их к маленькой пещере, вход в которую был загорожен поваленным деревом.
       - Вот, - сказал он. - Мы можем оставить вас здесь под стражей.
       - Хотя бы по нашей надобности вы отпустите нас ненадолго? - тихо спросила Этиль.
       Руско качнул головой.
       - Только под охраной. Здесь есть женщины, я попрошу их...
       В это мгновение поднялся шум. Даэйрет и Этиль, мгновенно забыв о своей надобности, вытянули головы, стараясь разглядеть в сутолоке хоть что-нибудь.
       - Это Берен вернулся! - тихо и радостно воскликнул Гили - и, оставив девушек под стражей, помчался навстречу.
       Этиль сжала зубы. Последние недели она считала Берена ничтожеством; мертвецом при жизни, нелепейшим образом превратившимся в настоящего мертвеца. Но теперь она знала правду и с ужасом ждала, кого же увидит сейчас. Она понимала, что это будет не тот Берен, которого представил им Гортхауэр в трапезной Аст-Алхор. Это будет не тот Берен, который мрачно спивался, глядя вечерами в пламя очага. Это будет Берен, которого она доселе знала лишь по рассказам и слухам; тот, кто четыре года в одиночку наводил ужас на весь Дортонион. Берен, злой, хитрый и беспощадный, как здешние поджарые медведи.
       Он приближался. Этиль угадывала его перемещения по тому, как расступались перед ним люди и какой радостный гомон поднимался вокруг. Увидев его, она вся внутренне сжалась. И без того высокий, в доспехе он казался просто громадным. На покрытом копотью лице потеки пота нарисовали жуткую маску, кровавый мазок на щеке довершал образ демона. Черные, грязные волосы липли ко лбу и к щекам, выбившись из-под заколки, и белки глаз были иссиня-серы и покрыты красноватой сетью прожилок - точно в этих глазах до сих пор стояло то ли пламя, то ли море крови. Кровью был покрыт спереди его нарамник, кровью был забрызган диргол.
       - Эла! - улыбнулся он, отдавая Гили шлем и латные перчатки и делая шаг вперед. - Кого к нам занесло на огонек. Гости в дом - боги в дом.
       Эта улыбка испугала Этиль. Так он, наверное, улыбался, убивая Эрвега - подумала она.
       - Тано, - сами собой произнесли ее губы. - Мэй эстъе тэи, ар тэи эстъе мэи. Кори'м о анти-этэ (55)...
       Берен кинулся вперед, но ее слово было быстрее. Она уронила голову на грудь, покачнулась, словно вот-вот упадет, и ее подхватили под руки - но она устояла и так. Подняла голову, двигаясь странно, точно бы ее кто-то поднимал за волосы. Стражники отшатнулись в испуге, но она продолжала стоять, странно покачивалясь, как гадюка в брачном танце. Глаза ее были мертвецки пусты, но зрачки блуждали, ища кого-то, и Берен стоял ни жив ни мертв под этим взглядом. Медленно, медленно Этиль поднимала голову, и горцу казалось, что он каменеет там, где ее взгляд ползет по нему, и было он не в силах сдвинуться с места до тех пор, пока их глаза не встретились.
       Зеницы глаз Этиль, прежде черные, как у всех людей, сейчас были полны белого огня. Если она и видела Берена - то не очами своего тела. Но взгляд этот верно нашел цель и поразил ее холодом и страхом - почти до боли.
       - Берен... - бледные губы раздвинулись в дикой улыбке. - Берен, сын Барахира, вот я и увидел тебя воочию...
       Голос ее сделался низким, почти в рык.
       - Кто ты? - на миг сбросив оцепенение, крикнул горец. Тот, кто вошел в Этиль, рассмеялся.
       - Ты хотел обмануть меня, - грудь девицы расширилась большим вдохом, и Берен понял, что сейчас она крикнет. Он верно угадал: на крике ее голос взлетел до пронзительного визга:
       - НИКТО! И НИКОГДА! НЕ ПОХВАЛИТСЯ! ТЕМ! ЧТО ВЗЯЛ! НАДО МНОЙ! ВЕРХ!
       Даэйрэт в ужасе повалилась наземь, зажав уши ладонями. Берен сумел овладеть собой на короткое время, а этого времени ему хватило на то, чтобы выдернуть меч и взмахнуть им. Даэйрэт снова завизжала, когда голова Этиль, скатившись с плеч, упала ей на спину, а оттуда - в траву. Тело девушки еще стояло мгновение-другое, словно раздумывая, куда ему упасть - и повалилось вперед, под ноги Берена. Движение крови в сосудах уже остановилось, и оттого она не ударила вверх горячей струей, а ровным потоком потекла горцу на сапоги.
       Берен отшагнул в сторону и вдруг, двинувшись вперед, занес меч над Даэйрет.
       - Ну а ты?! - рявкнул он.
       Даэйрет тонко взвыла. Меч пошел вниз страшным серебристым крылом.
       - Мама! - взвизгнула девочка, ожидая неостановимого удара.
       А удара все не было...
       Даэйрет решилась открыть глаза и увидела, что Берен держит меч кончиком у самого ее горла. Все вылетело у девушки из головы - Учитель, узы т'айро-ири, Гортхауэр - остался только ужас: мама, мамочка, Я НЕ ХОЧУ!!!
       - Ладно, - Берен убрал меч, вытер его полой накидки и спрятал в ножны. - Живи, сопля зеленая. Живи ради нашей сегодняшней радости.
       Радости и вправду было много: заложников освободили, а убитыми потеряли всего четверых. Горцы не видели ничего позорного в том, что взяли замок хитростью. Возле костров по сотому разу рассказывали, как закрытыми в душных бочках горцы ехали до замка, как одетые мытарями погонщики ругались с охраной, требуя впустить подводы с сеном, овсом и элем, как во дворе замка Берен первым вышиб днище своей бочки ногами и с криком "Райадариан!" бросился рубить охрану, как в последний миг кто-то из стражей успел поджечь сеновал под башней с заложниками, но Марах дин-Кейрн набросил на себя мокрую попону, прошел сквозь огонь в башню и сумел всех собрать в комнате на третьем поверхе, как Берен, не растерявшись, велел сгребать под окно этой комнаты с телег сено и мешки, под которыми прятались бойцы, а Марах бросал на это сено детей и женщин, и спрыгнул последним - кольчуга его раскалилась так, что под ней тлела шерстяная стеганка. Заложники все были живы и невредимы, кроме одной толстой дамы, жены Маура Мар-Крегана, которая не смогла оттолкнуться как следует, промахнулась мимо сена, упала на одного из беорингов и сломала себе ногу, а ему ребра.
       Отмечать победу было особенно нечем, кроме танцев, потому что из замка уходили быстро и кладовую опустошить не успели. Зато уж танцевали, кто хотел, до упаду.
       Гили не танцевал. Он видел, как устал Берен и пошел за водой, чтобы тот мог вымыться и поесть. Лишь после того, как Берен смыл копоть и кровь, снял доспех и умял целый хлеб, Гили решился подступить к нему с вопросом:
       - Лорд... мардо, почему ты не убил ее?
       - Кого? - сначала не понял Берен. - А, эту писуху? Да пес ее знает...
       Он подумал немного, потом сказал:
       - Если бы она призвала не мать, а Моргота - убил бы.
       Гили еще помолчал, потом снова спросил:
       - А как ты думаешь, ярн... это кто был?
       - Да как бы не сам... - Берен поморщился. - Проклятье. Зачем ты их притащил?
       Гили рассказал, как нашел девушек. Берен слушал полулежа, закрыв глаза и откинувшись на седло.
       - Что сделано, то сделано, - наконец сказал он. - Ты добрый малый, Руско, и что нас увидел Моргот - не твоя вина. Но теперь нам нельзя медлить и нельзя здесь оставаться. Утром двинемся к долине Хогг. Ильвэ не будет нас дожидаться.
       Морщась, он поднялся и выбрался из палатки. Побрел, не обращая внимания на радостные возгласы, обращенные к нему, в сторону ближних кустов. И уже там, как нередко бывало по ходу дела, загляделся на небо.
       Небо сегодня было пасмурным - верхушки Криссаэгрим, встречаясь с гонящим облака восточным ветром, ветер пропускали, а облака задерживали. Брюхатые дождем, они сбивались во все более толстые тучи, но еще не проливались - копились и копились, расползаясь к востоку сплошным серым ковром, который еле-еле пробивало копьями лучей тяжелое закатное солнце.
       И вот где-то там, между этих копий, к северу, мелькнула черная точка, движение которой заставило сердце Берена удариться тяжко и глухо. Он завязал штаны, но на открытое место не вышел, а продолжал смотреть из зарослей. Что-то в движениях летучей твари было такое, не располагающее к близкому знакомству. Тварь приблизилась, и Берен понял: это не птица. Птица так крыльями не машет. Так машет крыльями нетопырь. Но таких больших нетопырей не бывает, если только не...
       Он понесся обратно в лагерь и, вскочив на воз, начал выкрикивать Анардила Фин-Риана. Тот объявился - и при оружии. Берен показал ему тварь, летающую над лагерем рывками - влево-вправо. На нее уже многие смотрели.
       - Сбить ее можешь?
       Анардил покачал головой.
       - Сейчас нет: самострел не дотянет. Ежели б она спустилась.
       - Спустится, - Берен хлопнул его по плечу. - Будь готов.
       - Чем ж ты ее приманишь, ярн? - усомнился стрелок.
       - А ты видал, как кречетов на живца ловят?
       - Ярн! - но Берен уже не слушал, уже бежал вверх по склону Тунн-Азар.
       "Она должна заметить", - думал он. - "Я один и безоружен, она думала, что я мертв, Саурон должен был бы оторвать ей голову за это... Она захочет искупить свою вину, обязательно захочет убить меня..."
       Переводя дыхание, он остановился на вершине. Тяжелые облака висели сейчас так низко, что казалось - он руками может отщипнуть от тучи прядь. Наверное, оттого Тхурингвэтиль и спустилась так низко.
       Он напрягся, не увидев ее в небе, но тут в лагере крикнули в один голос: черная тварь вынырнула из низкой тучи и пошла на него, словно бы даже не летела, а просто росла, и Берен не успел вздохнуть во второй раз, как уже видел ее чудовищные когти и зубы словно костяные иглы. Раскрыв пасть, она испустила пронзительный короткий крик, Берен упал на спину и когти сомкнулись впустую, а кожистые крылья обдали человека холодом. Тварь развернулась и пошла на второй заход, и Берен встал, чтобы вернее раздразнить ее, чтобы она не могла бросить своей добычи.
       Гили внизу умирал от страха, глядя, как огромный нетопырь - как ему показалось - сшиб Берена с ног. Но князь поднялся, и люди внизу подняли ликующий крик.
       - Чего радуетесь, остолопы, - пробормотал Фин-Риан, лихорадочно перезаряжая самострел. Это был северный самострел, тут нужно было крутить вороток, чтоб натянуть тетиву, и первый промах означал, что князю придется плясать на вершине, пока стрела не ляжет в желобок. На Фин-Риана орали, что он дурак и предатель, что он погубит князя, но тот не обращал внимания и только бормотал себе под нос:
       - Манвэ, Фаррован-громовержец, помоги мне. Варда Светлая, Берайн, помоги мне. Ндар-охотник, помоги мне. Аидар, сердце битв, помоги мне...
       За это время еще несколько человек успели выстрелить, но в начале захода стрелы не попадали в быструю черную тварь, а в конце стрелки боялись попасть в князя.
       Наконец он перезарядил и поднял к небу свое оружие. Продолжая бормотать, прицелился, как показалось Гили, в Берена. Он знал, что Анардил отлично стреляет, но все равно закусил себе пальцы от волнения.
       - Ндар, не знающий промаха, направь мою стрелу. Фаррован, поражающий зло, донеси ее. Берайн, Светлая, очисти мой взор...
       Банг! Анардил опустил самострел - и все, подняв головы, ахнули: с обрыва, вереща и ломая крылья, катилась черная тварь, и крик ее был женским.
       Берен исчез - видимо, побежал вниз.
       Тварь упала среди камней, к ней побежали и столпились вокруг, так что Берену пришлось расталкивать их локтями. Он протолкался и увидел.
       То и вправду была Тхурингвэтиль. Изломанная, но еще живая, она лежала среди камней, испятнанных ее кровью, и скалила зубы на толпу. Зубы ее остались зубами нетопыря но, когда она увидела Берена и заговорила, рот ее вновь сделался женским.
       - Все-таки не достала тебя...
       Берен бессознательно дотронулся до разорванного когтями левого плеча и она, заметив это движение, усмехнулась.
       - Финрод умрет, - прошипела она, сделав движение к Берену.
       - Принесите мне меч, - приказал он. Руско побежал за оружием.
       - Ты поднимешь меч на женщину? - усмехнулась она.
       - Ты не женщина.
       - У тебя и с женщиной неплохо получилось, - Берен с удивлением обнаружил в этой толпе Даэйрет и двух ее стражей. Видимо, им так хотелось поглазеть на убитую тварюку, что они приволокли девчонку с собой.
       Берен оттолкнул тех, кто стоял между ним и девчонкой, взял Даэйрет за шкирку и подтащил к Тхурингвэтиль, медленно принимавшей людской облик.
       - Смотри, - прорычал он, чуть ли не носом тыкая юную оруженосицу аст-Ахэ в крыло нетопыря, медленно сжимающееся до человеческой ладони. - Смотри, кто служит твоему... Учителю!
       - Ты все равно хуже любого чудовища! - провизжала она. Берен оттолкнул ее прочь.
       Руско принес меч - тот самый, с рудников, кривоватый, как у орка. Берен терпеть его не мог, но Дагмор могли доставить только Бретильские Драконы, а до тех пор приходилось биться этим.
       - Хотела бы ты перед смертью примириться с богами? - спросил Берен, обнажив лезвие.
       - Хотела бы я, чтобы воды поглотили Валинор, - Тхуригвэтиль плюнула в Берена кровью. - Хотела бы я сожрать тебя заживо, медленно, по кусочку. Хотела бы я, чтобы вся болдогова орава имела твою эльфийскую потаскуху по три раза в день каждый. Вот чего я хотела бы.
       - Тогда погибай без прощения и возжигания, - Берен дал знак положить Тхурингвэтиль шеей на камень и отсек ей голову.
       В тот миг, когда голова ее слетела с плеч, тело окончательно преобразилось в эльфийское, а кожистые крылья стали кожаным плащом тончайшей выделки. Толком не зная зачем, Берен выдернул из-под нее плащ и, сложив его, перекинул через руку - и вдруг тело вновь начало меняться - словно разом проходили для него все те годы, что оно должно было провести в земле: ссыхалась плоть, трескалась кожа, ввалились и высохли глаза, губы раздвинулись в вечном оскале. Не прошло и минуты - а перед глазами изумленно умолкших горцев лежал старый иссохший труп.
       - Сожгите это, - велел Берен, поворачиваясь к телу спиной. - Завтра мы снимаемся и идем к долине Хогг. Ждать больше нечего.

***

       Финрод сопротивлялся, когда за ним пришли - понял или почувствовал. Поэтому его избили, хотя Гортхауэр этого еще не приказывал. Порой, осознав свою обреченность, узники с визгом кидаются на палачей, а дикий страх удесятеряет их силы. Но в этом случае сопротивление было обдуманным, рассудочным - видимо, эльф надеялся, что его приведут в непригодное для допроса состояние; или сопротивлялся из принципа - и, надо сказать, заметил Готхауэр, здесь был свой резон: если бы каждого узника приходилось выволакивать из камеры с таким боем, в тюремщики никто бы не торопился.
       Уже закованный в цепи, уже усаженный в жутковатого вида кресло, с руками, упрятанными в нечто, очень похожее на латные перчатки, Финрод был снова спокоен, холоден и тверд. Алмазная броня аванирэ защищала его сознание.
       - Ты всегда был хорошим игроком, Атандил, - майя уселся в кресло напротив. - Жертвуем короля, проводим в короли рохира и захватываем башню. Именно этого ты хотел с самого начала?
       Финрод промолчал.
       - Ты знал, что этот человек предаст тебя? Или он преподнес тебе такую же неожиданность, как и мне, Инголдо? Нет, не думаю, чтобы у него хватило ума составить такой план. От начала и до конца это твоя работа. Узнаю руку, привыкшую создавать безупречные формы. Руку ваятеля.
       Эльф, прикованный к креслу, вскинулся и дернулся в ремнях - охватившее его руки приспособление на подлокотниках пошло в ход. Орк-подручный повернул пока только один рычаг.
       - Я и не думал, что можно обмануть осанвэ. Я хочу знать: как вам это удалось?
       Молчание.
       По кивку хозяина орк пустил в ход второй рычаг... Третий, четвертый, пятый...
       Глухой скрип ремней в такт рывкам. Молчание.
       - Кто-нибудь поддержит Берена или нет? Кто это будет? Нарготронд? Фингон?
       Ни звука.
       - Или же это в самом деле выходка сумасбродного князька? Но не мог же я так ошибиться. Ты ему был дороже почти всего. Разве что эльфийская красотка волновала его сильней. Так что же?
       Щелчки рычагов, лязг цепей - ни крика, ни стона.
       - Как вы сумели обойти осанвэ? Только это, Финрод - и я прикажу прекратить.
       Молчание.
       Прошло еще немного времени. Несколько коротких отрывистых стонов - вот и все, что он услышал. Гортхауэр был не новичком в таких делах и знал, что Финрода будет проще заставить кричать, чем говорить. Он подал знак палачу прекратить, встал, обошел кресло, встал за его спинкой, облокотившись, скрестив руки у эльфийского короля над головой.
       - На что ты рассчитываешь, Инголдо? На свое мифическое Спасение? Или на просто отряд под командованием Берена? Он бросил тебя, нолдо. Он тебя предал. Использовал в своей игре как разменную фигуру - и нарушил наш договор, забыл о тебе ради своего овечьего княжества. Он не придет. А если придет - я все равно убью тебя раньше. Или... - он бросил камешек наугад, - вы с Фингоном считали, что эти пастухи свяжут боем армию "Хэлгор", пока я буду перебираться через Топи? Армия "Хэлгор" разбросает их по кочкам. Говори, Инголдо. Говори, каким способом вы смогли обойти осанвэ.
       Молчание.
       - Ты не представляешь, как мне тяжело отдавать этот приказ, - он дал знак.
       Финрод коротко засмеялся - и тут же умолк, выгнулся весь, до предела натянув ремни, сжав и закусив губы. Гортхауэр, не отрываясь, смотрел в искаженное лицо, потом дал знак - прекратить. Золотая голова поникла. Мелкие, как морось на стекле, капли пота на лбу, на висках и над верхней губой, собирались в более крупные и текли по лицу эльфа.
       - Дела требуют моего присутствия. От тебя зависит - уйдем мы отсюда вместе или я уйду один. Чтобы ты не скучал - я могу прислать твоих спутников. Хоть всех вместе, хоть по одному. Развлечений хватит на всех.
       Чистая, спокойная и холодная ненависть серых глаз. Как жаль, подумал Гортхауэр. Как глупо, что эти двое - не за меня, а против.
       Он пожал плечами и покинул застенок.
       Весть о бунте горцев ему принесли на пятый день Единорога. В первую минуту Гортхауэр был взбешен, но потом рассудил, что все не так страшно. Когда у них будет Хитлум, Дортонион сам собой упадет в протянутую ладонь. Хитлум - гораздо лучшее прикрытие для Аст-Алхор, чем Дортонион, потому что из Дортониона в Ущелье Сириона можно попасть только кружным путем - через Долину Хогг, Ступени Ривиля и Ангродовы Гати, а из Хитлума есть прямой путь - Серебряная Седловина. Илльо успеет привести армию - пусть и поредевшую после мятежа, но вполне достаточную. Гортхауэр верил в Илльо.
       Он спустился в аулу и вызвал к себе Махтаура, распорядителя, и Альфанга, начальника над охраной замка.
       - Мы выступаем. О дортонионском мятеже - молчать. К Илльо отправить гонца с приказом продолжить выдвижение любой ценой. Если здесь появится Тхуринэйтель - взять ее под стражу до моего возвращения. Финрода пытать до моего возвращения или до особого приказа, но так, чтобы его жизнь была вне опасности. Прочих эльфов пытать, но только единожды, в глазах Финрода, а потом - в волчью яму. Если кто-то что-нибудь скажет - гонца ко мне. Гонцов от Илльо переправлять ко мне. Я выезжаю к переправе. Альфанг, распорядись о лошади.

***

       - Долина Хогг... - Хардинг сплюнул. - Проклятое местечко.
       - Один вход, один выход. Самое то, что надо. - Берен спешился, потянулся с хрустом. - Станем лагерем здесь и будем ждать остальных.
       Неподалеку чернели развалины Ост-ин-Гретир, но никому и в голову не пришло предложить остановиться там.
       Долина Хогг тянулась три лиги с юго-востока на северо-запад. Как обычно, южные склоны холмов обрывались круто, почти отвесно, а северные взбегали к вершине полого. Здесь крутые, почти отвесные, стены скал огораживали пространство долины в одну десятую лиги шириной, как две ладони. Речка Хогг прокладывала себе дорогу через дортонионские взгорья, вбирая ручейки и ручьи, сходящие с ледников Криссаэгрим, и эта дорога была единственной дорогой на Ард-Гален. Посередине меж камней бежал Хогг - курица вброд перейдет; но горцы знали, как обманчив вид этой речки: со дня на день в Криссаэгрим могли пойти дожди, и тогда Хогг взбесится, разливаясь на пол-долины, ворочая камни и с корнем вырывая деревья.
       - Армии "Хэлгор" придется поспешить, чтобы успеть пройти долиной до начала дождей. А нам придется ее задержать. Это единственный путь, - повторил Берен. - И этот путь закрываем мы.
       - И они пройдут здесь по нашим телам, - мрачно сказал Гортон.
       Никто не возразил ему. Даже с возвращением эльфов и горцев с Химринга, посланных в Друн, армия Берена насчитывала не больше трех тысяч человек. Противостояла же ей армия в восемнадцать тысяч копий, десять из которых будут надежны, как ни повернутся дела.
       - И половина дрищет кровью, - добавил Гортон. - И ходит без штанов, чтобы не терять зря времени.
       - А с другой стороны, - возразил Берен, - половина все-таки не дрищет.
       Люди пили сырую воду, мутную после дождей, потому что эля и норпейха на всех не хватало. Берен надеялся лишь на одно: что у Ильвэ в лагере творится то же самое.
       - Болдог может попытаться свернуть в долину Фойн, - заметил Леод. - Пройти берегом Кардуина...
       Берен с усмешкой скосил на него глаза.
       - Попытаться-то он может. Единый свидетель - я дорого бы отдал, чтобы он попытался пробиться именно там! Но он, к сожалению, не такой дурак...
       - Кого ты высматриваешь? - спросил Хардинг. - Ильвэ?
       - Не-а, - Берен продолжал щуриться. - Роуэн, глянь-ка на юг. Ты видишь то же, что и я или что иное?
       Хардинг всмотрелся, и Гортон прищурил свой единственный глаз.
       - Всадники, - сказал он. - Со знаменем... Чтоб мне больше света не видеть - дракон!
       - Вперед, - скомандовал Берен, направляя лошадь с холма. Гортон, Хардинг и трое оруженосцев двинулись за ним.
       Бретильские Драконы ехали ровной, размашистой рысью, в открытую и в полном вооружении. Выглядел отряд далеко не так блестяще, как дружина Гортона и Хардинга: простые кожаные доспехи, деревянные щиты и незамысловатые ножны из дощечек. Но ехали они тем строем, которому обучил их Берен: разбившись по тридцаткам, готовые в любой миг спешиться, построиться и принять бой. Чем-то их повадка напоминала повадку морготовых ополченцев; да, собственно, у них такой способ собирания войска и был украден Береном.
       Увидев своего вождя, Драконы остановились. Вперед выехали двое: Брандир и... Берен отказывался верить своим глазам: Даэрон?
       - Добрая встреча, - сказал он, скрещивая с Брандиром руки. - Долго же вы ковырялись.
       - Дорога через Анах развалена, ярн, - виновато опустил голову Брандир. Потом покосился на Даэрона и добавил: - Две новости для тебя, и обе скверные.
       - Ну, говори, - выдохнул Берен.
       - Твоя мать умерла незадолго до Медвежьего дня...
       Берен закусил костяшки пальцев и застыл так на несколько мгновений.
       - От чего? - спросил он наконец, разжав зубы.
       - От смерти, - вперед выехал Нимрос. - Не смотри так на Руско, князь. Он сказал ей. Он свидетельствовал о тебе и сделал все, что мог. Она не поверила. Она сказала: нечистому нельзя продать половинку феа.
       - Ну, а вторая скверная новость? - спросил Берен; перехватил взгляды юношей, скрестившиеся на Даэроне; лицо его исказилось и он крикнул:
       - О, нет! Даэрон!
       - Она жива, - сказал эльф. - Это главное. Позволь мне поехать в твой лагерь, там я тебе все объясню.
       В лагере стоял такой запах, что было ясно: больные уже не тратят времени не только на то, чтобы спустить штаны, но и на то, чтобы отойти подальше. Видимо, поэтому Даэрону кусок не полез в горло. Берен же поел с удовольствием и хватил норпейха перед тем как выпить воды - он все время так делал, потому что твердо намеревался умереть от меча, а не от позорной хворобы. Из вежества предложил и Даэрону - хотя эльфу это было ни к чему, их не брала зараза. Даэрон понюхал фляжку и отказался.
       Он рассказал об осеннем побеге Лютиэн, о долгих бесплодных поисках, которые вели разведчики Белега и о том, как в начале зимы к раздавленному горем Тинголу прибыли гонцы от Ородрета. Тингол потребовал вернуть дочь, Ородрет ответил, что Лютиэн остается в его владениях по доброй воле. Тингол просил Даэрона то уговаривать родича-нолдо добром, то грозить войной. Пока шла эта вялая перепалка, началась весна и прибыли гонцы от Келегорма. Феаноринг даже не просил руки Лютиэн - он просто ставил Тингола в известность. Тингол пришел в бешенство, да и сам Даэрон тоже.
       - Так она в Нарготронде? - Берен с силой лязгнул эфесом меча о ножны.
       - Не спеши, - сказал Даэрон и продолжил свою речь.
       Выйдя на равнину, он наткнулся на пограничников Гвиндора, кого-то искавших. Они не собирались делать тайны из того, что ищут Лютиэн. Даэрон понял, что в Нарготронде ему делать нечего, и стал думать, куда могла бы пойти королевна.
       Зимой ходили слухи о том, что Берен в Дортонионе. Даэрон решил расспросить его соплеменников и отправился к Бретильским Драконам. Опоздай он на день - и уже не застал бы их.
       Они получили от Маэдроса весть с ученой птицей, как это было меж ними условлено, и едва получили ее, как начали готовиться в поход. У них еще при Берене было заведено, что выступить весь отряд сможет не больше чем за сутки с начала сбора. Даэрон узнал о восстании в Дортонионе - и решил отправляться туда. Во-первых, в надежде найти Лютиэн, во-вторых, желая заручиться поддержкой Берена против Келегорма.
       Он уже понял, что Лютиэн здесь нет. И понял, что поддержки от Берена не дождется с течение ближайшего времени, потому что у Берена за спиной висит армия черных.
       Он закончил свой рассказ, и Берен, все эти время слушавший с зубовным скрипом, вскочил и начал браниться.
       - Ну, пусть я только выйду из этой переделки живым, - рычал он сквозь зубы. - Он у меня дождется, этот Тъелкормо... Я ему оторву то, что там у него слишком быстро встает. Я ему переломаю обе ноги, чтобы не бегал так споро за чужими невестами...
       - Чудная мысль, - словно бы сам себе сказал Даэрон. - И как она мне самому не пришла в голову...
       Берен осекся и перестал метаться по пятачку между палаткой и коновязью, вернулся, сел на седло и уронил голову на руки.
       - Даэрон, - тихо сказал он из-под ладоней. - Не там ты ищешь себе подмоги. Из нас, собравшихся здесь, мало кто останется в живых к завтрашнему вечеру. А я так и вовсе ни на что не надеюсь, потому что если боги даруют мне завтра победу и не возьмут за нее жизни, я пойду туда, где только чудом смогу уцелеть. Поэтому возвращайся, Даэрон. Найди ее прежде, чем найдет ее Келегорм, верни ее в свои леса... Пой ей песни, играй на своей флейте так, чтобы она забыла меня. Все было напрасно. Я тешил себя глупыми надеждами, потому что глупые надежды - утеха смертных.
       - Я не понимаю, - сказал эльф. - Ты больше не любишь ее?
       Берен опустил руки и поднял лицо.
       - Я больше не люблю ее? Да как твой язык повернулся. Но... есть то, что больше любви, Даэрон. Это смерть.
       - Не понимаю.
       Берен поднялся, сделав знак следовать за собой. Даэрон пошел за ним.
       Лагерь в скалах был совсем небольшим. Они прошли мимо ратоборцев с горы Химринг, разбивших палатки, мимо немногочисленных уже крестьян, устроивших укрытие под возами, мимо эльфов, расположившихся в пещере, и вчерашних стрелков Моргота, чьи одежды и шапки ради отличия от одежд врага были украшены сосновыми ветками. Поднялись на холм, на тысячу шагов отошли от лагеря - и там Даэрон увидел вкопанный в землю торчком камень, длинный светло-серый гранитный валун. Перед ним на коленях стоял юноша в серо-красно-зеленом дирголе, и Даэрон понял, что он творит молитву. Оба, эльф и человек, остановились, скрывшись за скалой, и юноша их не заметил. Закончив молитву, он достал нож, обнажил грудь, разрезал себе кожу напротив сердца и, вымазав ладонь кровью, оставил на сером камне красный отпечаток. Встал, прижал рану чистой тряпицей, зашнуровал ворот и ушел другой тропой.
       - Подойдем ближе, - сказал Берен. Даэрон подошел к камню и увидел, что кровавых отпечатков на нем много, более сотни. Тот, что был выше всех, оставила не правая, а левая рука.
       - Что это значит? - спросил эльф.
       - Это жертвенный камень, вкопанный Беором Старым и Мар-Гретиром, первым хозяином этой долины, - тихо сказал Берен. - Завет между двумя людьми некогда скреплялся кровью жертвенного животного, потому что в свидетели призывали богов, которых вы, Старшие, именуете Силами. Но завет между людьми и богами должен быть крепче. Поэтому в старое, темное время его скрепляли человеческой жертвой.
       Даэрона передернуло.
       - Те времена прошли, - продолжал Берен так же тихо. - Еще до встречи с государем Финродом мы знали, что человеческие жертвы - мерзость перед богами. Ничью жизнь нельзя пожертвовать богам - кроме своей. Если что-то тебе важнее жизни, то ради этого можно пожертвовать ее богам. Верхний отпечаток - мой, Даэрон. Я больше не принадлежу себе. Я в руках богов, и что они пожелают сделать со мной, тому и быть. Это страшный обет. Такой же страшный, как клятва Феанора и его сыновей. Я не давал его ни перед битвой при Кэллагане, ни после смерти отца. Человек, давший такой обет, для всего мира умирает. Ты говоришь с мертвым, Даэрон.
       - Для мертвого ты весьма красноречив, - Даэрон повернулся к нему спиной и зашагал с холма.
       - Уходи сегодня, - Берен пошел следом. - Пока еще не поздно. К ночи они подтянутся сюда и заткнут выход из долины.
       - Я не уйду, - спокойно ответил Даэрон и свернул к пещерке, облюбованной эльфами.

***

       - Навались! - скомандовал Фин-Рован. - Навались дружненько!
       Ребятки навалились дружненько - шаткая пирамида из валунов с грохотом покатилась вниз, увлекая за собой по дороге камни, камешки, гравий, снег и лед... Снизу послышались крики - поздно. Обвал отрезал передовой разъезд, обрушился на одну из воловьих упряжек. Тяжко, надсадно заревело искалеченное животное, кричали испуганные кони. Трое из шестерки Фин-Рована быстро похватали еще несколько камней и сбросили вниз - больше на испуг, чем на поражение. Остальные сделали по выстрелу из самострелов - с тем же успехом. Наслаждаться содеянным было некогда.
       - Смазываем пятки! - скомандовал здоровяк.
       Бретильские стрелки, обернувшись веревкой, длинными скачками спустились по отвесной скале к тропе. Последним спустился Фин-Рован, дернул за веревку - хитрый узел мигом распустился и соскочил с вбитого в скалу клина.
       Повскакав в седла, десятка рванула вверх во всю прыть, какую может выдать конь на горной тропе.
       - ...Значит, еще ни разу не вступив в бой, мы уже потеряли свыше двух десятков убитыми и ранеными. Думаю, на этом нужно оставить попытки пройти берегом Кардуина.
       - А зачем? - не понял Гаутрунг, командир второго знамени Волчьих Отрядов. - Мы ведь можем разделиться. Отправить берегом Кардуина тех, кого можно пустить в обход... ударить с тыла, внезапно. Да пошлите в эти горы наш отряд - выкурим мерзавцев на раз!
       Илльо не стал даже отвечать на такое предложение, Тильх фыркнул.
       - Болваном ты родился, Гаут, болваном помрешь, если не поумнеешь, - Болдог цыкнул зубом. - Чтобы удерживать эти высотки, Беорингу достаточно отправить сюда две-три сотни человек. Даже не воинов, а сброда, которого сейчас полно в его армии - чтобы забрасывать нас камнями, не обязательно быть воином. Ему будет не в тягость перекрыть нам этот путь, а мы за каждого засранца в драном клетчатом плаще будем отдавать десятерых ребят - да как раз этого беоринги от нас и хотят, и чтоб я сдох, если стану поступать по их хотению! И о каком неожиданном ударе с тыла ты говоришь, когда у каждой из этих долбаных скал есть глаза и уши, и служат они Берену. Нет, мы пройдем прямо по долине Хогг, навяжем им тот бой, которого они не выдержат: лоб в лоб. Вряд ли у медвежатника есть хоть две тысячи человек, которых можно назвать пехотой... А нас здесь - семнадцать тысяч, и мы, хоть и без конного довеска - армия "Хэлгор".
       - Болдог, - заметил дхол-таэро (56) рыцарей Аст-Ахэ, - а ведь орков Лотланна эта "не-пехота" спустила в воду Фреридуина.
       - Потому что Беоринг умный, а Скулгур - дурак. Потому что Беоринг выбрал место на высотке, а Скулгур попер на колья. Потому что за ночь он навалил плотину. Но теперь неожиданные подарочки у Беоринга кончились. Он весь как на ладони: тысячи три отребья, две тысячи этих конников, еще две-три сотни ублюдков, бежавших от нас... Эх, говорил я Гортхауэру, что отправлять Беоринга в Дортонион - это все равно что кидать дрожжи в выгребную яму! Мы пройдем по ним... Пройдем. Стопчем их в грязь.
       Илльо вовсе не был так уверен в успехе. Во-первых, любая попытка проложить себе выход из долины - это потери, а каждый потерянный здесь воин - это уцелевший в Хитлуме враг. Во-вторых, разгром волчьих всадников показал, что Берен не растерял своей военной хитрости. У него должны быть какие-то потайные ножи. Илльо разослал разведчиков во все стороны. К самому лагерю Беоринга они подобраться не смогли, потому что на дозоре стояли эльфы, но днем видели, как в ту сторону проехали тысячи полторы всадников. Илльо не мог заступить им дороги, но к вечеру стянул свои силы ко входу в долину, и теперь никто не мог прийти на помощь Беорингу.
       Речка Хогг текла через лагерь, и Илльо подумал: жаль, что ее нельзя перегородить плотиной и смыть армию Берена. речка была - в самом глубоком месте по колено.
       Поднявшись на один из холмов, Илльо видел построенные беорингами засеки. Штурмовать их, имея метательные орудия, было сущей глупостью. Но ведь и Берен знал об орудиях. Он не мог ничего не предусмотреть на этот счет. Человек, так ловко подделавший собственную смерть, не мог...
       Какой-то шум прервал его размышления. Шум... Схватки? Да, схватки! Илльо бросился к выходу и, отдернув полог, столкнулся грудью в грудь с одним из т'айро-ири
       - Брат! - крикнул тот. - Орки поймали человека из лагеря беорингов. Они... там... Там бойня, брат...
       - За мной, - Илльо потянул меч из ножен. - Айо, Тильх, Тальир!!! Где вы???
       Драка шла возле орудий. В темноте было непонятно, кто кого рубит, и рыцари Аст-Ахэ шли вперед, сбивая щитами и протыкая копьями каждого, кто пытался сопротивляться. Самые благоразумные побросали оружие. Остальных перебили.
       Мятежников - а ими были орки и орудийщики - согнали в ложбину и уложили на землю лицами вниз, орков отдельно, людей отдельно. Илльо вызывал и допрашивал по отдельности, начав с Мэрдигана и Болдога.
       Выяснилось, что орки изловили у орудийщиков лазутчика от беорингов. По крайней мере, под пыткой человек признался в том, что был лазутчиком беорингов. Илльо не сомневался в этом: в руках Болдога кто угодно признался бы в чем угодно - кроме рыцаря Аст-Ахэ, разумеется. Мэрдиган же орал, что этот человек просто отстал от обоза, и у беорингов сроду не был. Правды выяснить уже было невозможно: орки распяли человека на бревне, и начали полосами снимать кожу с его груди и рук, оставляя ее болтаться - это называлось у них "алый ворон"; кто-то из стрелков, не выдержав, убил несчастного, орки завопили "Сообщники!" и ринулись рубить стрелков и орудийщиков.
       Илльо чувствовал, что здесь не то. Мэрдиган боялся. То есть, он боялся все время, в последние дни - особенно, но сейчас его ужас был на той грани, за которой человек или превращается в трясущееся создание без разума и воли, или обретает безрассудную смелость загнанного вепря. Ни то, ни другое ему не было нужно, особенно сейчас. Он был на краю терпения. Он готов был удавить Болдога за его бессмысленное зверство.
       - Какого пса, когда твои головорезы ловят лазутчика, я узнаю об этом последним! - гремел он. - Когда лазутчик уже мертв! Когда двести человек порублено!
       - Он предатель! - рычал в ответ Болдог. - Посмотри ему в глаза, господин айкъет'таэро: он в сговоре!
       - Как я могу быть в сговоре!? - кричал Мэрдиган в ответ. - Когда все эти дни с меня не спускают глаз? Когда я не знаю и не могу добиться, что с моими родными?
       - Заткнитесь оба! - Илльо пришлось рубануть мечом по доске, что была вместо столешницы - лишь тогда они умолкли.
       - Сейчас, - тяжело сказал Илльо, - мы подсчитаем убитых среди орудийщиков и заменим всех, кого убили. А завтра ты, Финвег, выдвинешь орудия к их засеке. А ты, Болдог, будешь с ним рядом. На передней линии. Ты, твои головорезы и твои волки. При малейшем признаке колебания - вы знаете, что делать.
       Мэрдиган дернулся и вышел из палатки. Болдог еще немного потоптался у входа, потом тоже ушел.
       Илльо остался один, зачерпнул горсть муки из мешка и рассыпал по столу.
       Итак. Долина Хогг, - он начертил пальцем по муке. Проход Фойн, по которому можно пройти конницей налегке и который нельзя упускать из виду. Значит, на этом холме выставим дозорных - в общем-то, уже стоят, - и приготовим знамя конников Аст-Ахэ на случай отражения нападения. Здесь - долина сужается, и здесь беоринги поставили свою первую засеку. Дрянная засека, ненадежная. Камнеметы разобьют ее, Беоринг не может не понимать этого. Но если в чем Илльо пришлось непрестанно сомневаться - так это в надежности своих камнеметчиков. Особенно сейчас.
       Орудийщики были самой затюканной, самой бесправной частью войска. Оружия им не полагалось, кроме ножей и молотков, потребных для быстрой починки орудий. Топор был у одного человека на десяток. Боевые орудия были страшны, и десятка полурабов-орудийщиков могла уничтожить полсотни вражеских воинов, если делала свою работу слаженно и четко. Но сами по себе, без орудий, эти люди не могли ничего. Илльо постарался сделать так, чтобы в орудийную обслугу не попало ни единого человека с боевым опытом - кроме командиров начиная с антара. Эти люди по мысли Гортхауэра не должны были быть храбрыми - напротив, чем сильней они будут бояться стражей из Волчьего Отряда, тем лучше. Верность же командиров обеспечивалась заложниками.
       Однако мудрый план Гортхауэра не учитывал одного: что в первом настоящем бою камнеметы придется направить против их же соплеменников. С той же легкостью орудия можно направить и в другую сторону. Соблазн вовсе исключить из боя камнеметчиков велик. Очень велик.
       Проклятье. Если человек, приходивший к орудийщикам сегодня - лазутчик Беоринга, то нужно признать, что хитрость Берена почти удалась. Он, Илльо, раздумывает, стоит ли выводить орудийщиков из боя. С тем же успехом он может думать, стоит ли рубить себе перед боем правую руку...
       Нет, на Болдога можно положиться. Пока здесь Болдог со своими волками, пока родичи командиров под замком в Минас-Моркрист - можно твердо быть уверенным, что орудия будут повернуты туда, куда надо.
       Расстановка сил... Чем-то это напоминало эльфийскую игру в "башни". На первый взгляд намерение Берена представало чистым безумием: с тремя тысячами бойцов задержать семнадцатитысячное воинство. Но по размышлении в нем оказывалось куда больше здравого смысла: половина армии Илльо была ненадежна. Эти люди до сих пор не решились бежать только потому, что боялись орков, а к Берену не приставали единственно из-за неверия в его победу. Но едва лишь весы качнутся в его сторону...
       Как и в "башнях", тут шла в расчет не только сила фигур, но и мастерство противника. Это было даже важнее. Более опытный и умный игрок действует так, что навязывает менее опытному и умному его ходы. Его руками кует свою победу...
       Большинство командиров армии "Хэлгор" считали Берена дураком. Исключением были Илльо, покойный Эрвег и Болдог. Болдог полагал Берена умным безумцем. Илльо смотрел на расчерченные по муке наброски долины, холмов и засеки и пытался представить себе, что сам делал бы на месте Берена, насколько умно-безумный план сумел бы построить. На что вообще рассчитывает Берен? Мятеж в Дортонионе обречен, по окончании хитлумской войны Гортхауэр направит сюда столько войска, сколько будет нужно, чтобы покончить с этой страной. Воинов перебьют, прочих в цепях погонят на север, землю отдадут или оркам, или переселенцам из северных и восточных земель. Если только Берена не поддержат эльфы... Но Фингону будет не до этого, а Маэдрос... Гортхауэр и Илльо в свое время сделали все, чтобы Маэдрос узнал о Сильмарилле. Остается Нарготронд. Темное, тайное королевство. Но Нарготронд отрекся от Берена и Финрода. Нет, поддержки Беорингу ждать неоткуда.
       Если представить себе, что пойманный орками человек действительно лазутчик беорингов... то Берен может рассчитывать на раздор в лагере. Собственно, раздор в лагере он уже получил. Тогда, скорее всего, он рассчитывает на то, что орудийщиков завтра не пустят в бой. Однако же он не дурак, и что-то наверняка придумал на случай, если орудия все-таки отправят на поле. Значит... Значит, нужно заставить его поверить, что орудий не будет, и вызвать именно на такие действия... Ох-хо, не перехитрить бы себя самого... Ни на что мы его не вызовем, вот в чем дело. Мы болтали без умолку, а он сидел и слушал, сидел и слушал... Он знает, что Гортхауэр будет нас ждать еще три дня, с него достаточно просто сидеть там и не пускать нас. Он замрет, затаится. Он мастер выжидания и засады.
       Итак, орудия - к бою. Разбить засеку. И затем в наступление - стрелков. А если Берен против стрелков пустит конницу? Нет, смысла нет. Никто не держит конницу за засекой, и вообще эта узкая глотка ущелья - неудобное место для конницы. Нет, конницу Берен проведет там, где мы не смогли пройти - долиной Фойн, благо он держит все господствующие над этой местностью вершины. Он проведет ее там, чтобы ударить нам в тыл, и вот тут эта конница должна встретить заграждение... Заграждение из возов с частями тяжелых метательных орудий - все равно сейчас мы тащим их с собой мертвым грузом. Здесь им нужно дать бой и здесь разбить их. Значит, конное знамя должно ударить им в бок. Проклятье, конницы у меня слишком мало... А теперь вдобавок ее придется отвести слишком далеко от места битвы - к западу от долины Фойн...
       А если Берен предвидит и это? Зачем ему, собственно, бросать на заграждения своих лучших бойцов, если стрелки большинстве своем - опять же беоринги... Нет, он будет вести битву за души, а не за тела; сделает что-то такое, чем попробует покорить свое войско...
       Нужно сделать так, чтобы он напал. Чтобы не мог не напасть, чтобы его люди прокляли его, если он не нападет...
       Выход пришел на ум сам собой. И был этот выход настолько мерзким, что Илльо перекосило всего. Но ничего другого не оставалось...
       Он крикнул своего оруженосца - нового, взятого взамен убитого Эннора - и приказал ему позвать Болдога...

***

       Происходящее было так любопытно Даэрону, что на краткое время он даже перестал бояться за Лютиэн. Прежде он никогда не занимался делами военными, ибо враг не мог пересечь пояс Мелиан, а если применить силу требовалось вне Дориата - это делал Маблунг. В былые же времена, когда тэлери странствовали под звездами к берегу последнего моря, в войне ничего от искусства не было. Оружием эльфов и их врагов, орков, были луки, копья и палицы, битву же выигрывал тот, кто лучше стрелял, метал копье, находился не в очень сильном меньшинстве и при этом знал местность и использовал ее особенности. Сейчас же война больше напоминала Даэрону нолдорскую игру в башни, а Берен походил на игрока, расставляющего свои фигуры на доске.
       - Они выдвинут против нас орудия, - напротив линии, что изображала засеку, он поставил в грязи несколько точек кончиком прута. - Двадцать четыре штуки. Шестнадцать из них назначены для того, чтобы стрелять в сомкнутый строй. Восемь - метать камни через препятствие.
       - И эту засеку они сметут, как кабан паутину, - проворчал Гортон. - Ярн, какой дурак строит такую хлипкую засеку, да еще там, где ты ее поставил?
       - Да, - согласился Берен. - Только такой дурак, который согласится ее отдать. Что нам нужно? Чтобы они вошли в долину. Чтобы потеряли себя от ярости. Втянулись в погоню. Поэтому мы отдадим засеку и будем отступать.
       - Докуда? - спросил Роуэн.
       - Досюда.
       - Ого. Ты им пол-долины отдаешь.
       - Отдал бы и больше: здесь самое удобное место. Риона, пока у нас есть время придумать что-нибудь другое, ответь сейчас: тебе хватит смелости?
       Риона ин Финвег Мар-Мэрдиган, статная женщина с проседью в черных косах, молча кивнула.
       - Хорошо, - сказал Берен. - Смотри же: я на тебя полагаюсь.
       - А если... - тихо проговорил Рандир. - Если он...
       - Если так, - столь же низким голосом ответил Берен, - то не зря же конники ездили в Друн.
       - Ох, не зря, - согласился Роуэн. - И в бурдюках везли, и в бочках, только что за щеки не набрали этой дряни. Место узкое, должно хватить...
       - И вереск, - добавил Гортон. - Потому, фэррим, держаться надо другим берегом речки.
       - Это верно, - согласился Берен. - Тогда Бретильские Драконы садятся на конь, а из вас, фэррим, - кивнул он Гортону и Хардингу, - каждый берет на седло по стрелку. И мы переползаем долиной Фойн. Если Ильвэ не дурак - а он не дурак, - он укрепит выход из долины. С деревом у него то же самое, что и у нас, посему он использует телеги. И тут важно помнить, что верховым наскоком мы дело не решим, а только сами все поляжем. Верховые нам понадобятся, если Ильвэ выведет из-за возов свою пехоту, а до того - щитники и стрелки.
       - Хорошо, - кивнул Гортон. - Тогда берем другое: не станут орудийники стрелять в своих баб и детей.
       - Тогда у них там должна начаться крепкая драчка, - сказал Берен. - Ибо Ильвэ приставит к стрелкам орков, а успеем мы помочь им отбиться или нет - я не знаю. Брандир, - Берен показал прутиком на молодого командира стрелков. Бей по оркам. Вы, - прутик указал на дортонионских стрелков Фин-Риана, - вперед, защищайте баб и детей. Орки же, как пить дать, на них кинутся. Перебейте орков, заберите женщин и детишек - и назад. Все оттуда назад, едва услышите рог. Попробуйте взять орудия; не сможете - пес с ними, все равно как только рог - назад. Лорд Элвитиль, не молчи. Мне же нужно знать, что ты обо всем этом думаешь.
       Все взгляды обратились к Элвитилю, с чьим мнением Берен считался больше, нежели со своим. Этот эльф с необыкновенно синими, синее неба, глазами говорил мало, но всегда оказывалось, что он прав. Годы плена сделали его лицо более угловатым и жестким, чем обычно бывают лица эльфов, и гораздо более непроницаемым - трудно было понять, что он думает и чувствует, если он не желал этого сказать. Глаза он обычно прятал под ресницами все по той же привычке узника, и поначалу всем показалось, что он был погружен в себя и не услышал слов Берена - но тут он вскинул голову и обвел всех взглядом, подарив каждому теплый синий блик.
       - Я думаю, что Ильвэ захочет вызвать тебя на нападение. Сделает что-нибудь такое, чего вы не сможете спустить ему с рук. Тебе придется очень сильно удерживать своих людей.
       - Благодарю...
       Элвитиль кивнул и снова опустил ресницы, как будто задумавшись. Его эльфы теперь представляли собой еще более грозную силу, чем раньше. После Минас-Моркриста у них появились лучшие доспехи и оружие - правда, далеко не каждый меч северян можно было брать в руки, но эльфов было немного, и им хватило. Заклятое оружие Берен по совету Элвитиля побросал в огонь, храня от соблазна своих людей. На этом оружии, сказал нолдо, бывает порча, которая переходит и на хозяина. Доставшись врагу, такой меч навлекает на него злую удачу.
       Потом все ушли, а Даэрон остался.
       - Странно, - сказал бард Тингола. - Я прежде не знал, что это так похоже на игру.
       - Угу, - отозвался Берен, чертя палочкой по грязи. - И мы выиграем.
       - А после?
       - А после я уйду, куда зовет меня долг... - он поднял голову. - Даэрон, а ведь я дурень.
       - Неужели?
       - Да. Идем!
       Широченными шагами он бросился через весь лагерь. Если на пути попадалось препятствие вроде воза - не тратил времени на то, чтобы обогнуть его, а брал в два прыжка: наверх и вниз. Даэрон порядком отстал, и, когда подошел к палатке, (у полога Руско и какая-то коротко стриженая темноволосая девочка ели сухари), Берен попросил его задержаться снаружи.
       Прошло какое-то время - Даэрон почувствовал рядом напряжение сил Арды, как от чар нолдор, а в щели полога мерцало серебристое сияние. Затем оно померкло, и всеоре Берен вышел из палатки, улыбаясь и вытирая лоб.
       - Она жива, - сказал человек. - Не здесь, а где-то в Димбаре. В каком-то ельнике устроилась на ночлег. Стриженная, как мальчик-оруженосец, и с нею серо-белый пес, огромный, сущий теленок. Я так и не смог понять, где это. Но она жива и на свободе, слава богам.
       - Это пес Келегорма. Странно, - прошептал Даэрон. - Берен, она ищет тебя. Не кого-нибудь. Не меня. Тебя. Неужели ты ее оставишь?
       - Синда, - хрипло сказал Берен. - Она на свободе. Она жива. А Финрод - в темнице, и если он жив, то это такая жизнь, что лучше смерть. Я боюсь... искать его Боюсь - вдруг Саурон увидит меня... Я больше не принадлежу себе. Попробую взять Тол-и-Нгаурхот... Чтобы ей ничто не грозило... А ты найдешь ее... Найдешь и скажешь... что я...
       - Что ты мертв? Никогда. Ищи себе другого горевестника.

***

       Рассвет пробрался в Долину Хогг как нищий, который боится, что на него спустят собак. Лишь на миг солнце высунулось из-за виднокрая - и шмыгнуло за тучи. Долина постепенно наполнилась вязким, серым светом, который оставляет тени густыми и размытыми. И, едва развиднелось настолько, что лошади не рисковали сломать себе ноги, Илльо приказал выступать.
       Впереди двигались рыцари Аст-Ахэ, строем, сомкнув щиты и держа наизготовку копья. За ними катили орудия - шестнадцать копьеметов, четыре - для метания камней - и повозки со снарядами. Орудия установлены были на двуколках, и каждое волокла его собственная команда, и за каждым еще одна команда тащила двуколку со снарядами.
       Вместе с орудийщиками шли орки и волки. Потому людям и приходилось самим тащить орудия, что лошади боялись волков.
       А в середине этого передового войска катили на отдельном возке жуткое знамя: прибитое к столбу бревно с распятым на нем человеком, из которого орки сделали "алого ворона".
       Головы нескольких казненных мятежников орки несли на пиках, еще несколько десятков сложили в возки, чтобы бросать из камнеметалок. Илльо всего коробило от того, что он разрешил это Болдогу, но иного способа выманить беорингов из-за укрытий и вызвать их на бесполезную атаку он не знал.
       Самого Болдога он, подумав, все-таки оставил позади, с тем отрядом, что приглядывал за стрелками засадного знамени. Здесь был главный помощник Болдога, Гаутрунг, его правая рука и главный виновник вчерашней резни. Илльо решил, что если его здесь убьют - а это было вполне вероятно - то особого вреда войско не понесет.
       Перед засекой беорингов войско остановилось. Из-за укрытия, наспех наваленного за один день, послышался крик, когда горцы разглядели, что за знамя орки катят на возке.
       - Головы, - приказал Гаутрунг.
       Орудийщики остановили свои телеги, подперли их кольями и зарядили головами бунтовщиков.
       - Давай! - скомандовал бледный Мэрдиган.
       Слаженным усилием обслуга налегла на рычаги. Страшные снаряды вылетели и по крутой дуге полетели за линию засеки.
       - Головы, - снова рявкнул Гаутрунг.
       Опять в метательные сетки орудий легли человеческие головы, опять взлетели над долиной и упали среди обороняющихся.
       - Хватит, - одернул Гаутрунга Илльо. - Теперь камни.
       Нужно заставить их напасть... выбежать вперед из-за линии укрепления и кинуться на стоящих ровными рядами рыцарей Аст-Ахэ...
       А эти ряды расступятся, и в нападающих ударят огромные стрелы-копья, предназначенные для тех, кто наступает или обороняется сомкнутыми рядами, без засеки...
       Камни были тяжелее голов, и - Мэрдиган прицелился правильно - ударили в засеку, кроша в щепки возы. Из-за укрытия послышались новые звуки: крики боли. Камни, попавшие туда, проламывали головы, разбивали щиты, крушили тела...
       Впрочем, раненых наверняка было немного - ведь за один залп орудия выбрасывали всего восемь камней, и большая часть их попадала все-таки в засеку.
       - Они не нападают, - Айо высказал то, что думал и сам Илльо. Горцы слали из-за засеки проклятия, но не шли в бой.
       Копьеметательные орудия были бесполезны.
       - Разбивайте укрытие, - приказал Илльо.
       Им некуда будет деваться, - подумал он, видя, как в сети загружаются более тяжелые камни.
       И в самом деле - после первого же залпа в засеке образовались некоторые прорехи. Но и это не заставило горцев наступать.
       - Они бегут! - в крайнем изумлении воскликнул Айо.
       Илльо не хотел сначала верить своим глазам, но ничего другого не оставалось: беоринги действительно покинули укрытие.
       Илльо поднялся на засеку первым, и увидел, что на другом берегу речки Хогг горцы перестраивают свои боевые порядки. Теперь можно было использовать копьеметы, но следовало сначала разобрать завал и подтащить орудия сюда. Он отдал команду, пехота Аст-Ахэ перевалила через укрытие, и тут...
       Илльо снова глазам своим не поверил, но поверил своему чутью, заставившему его броситься наземь...
       Потому что горцы, бежавшие во все лопатки, развернулись и выпустили правильный пятистрельный залп. Первый ряд, бежавший последним, спустив тетиву, падал на одно колено, затем стрелял второй поверх их голов, и тоже падал, и так до пятого - а потом все снова вскочили, развернулись и побежали.
       Среди рыцарей Аст-Ахэ и орков, растаскивавших завал, появились убитые и раненые. Ответить на это коварство было пока нечем - стрелки держались сзади, а копьеметы еще не подтащили.
       Рыцари Аст-Ахэ снова построились. Легко раненые заняли свое место в ряду, тяжело раненые отползли в стороны, смертельно раненые предали свои души Учителю.
       - Вперед! - скомандовал Айо. Оруженосец протрубил сигнал к наступлению, и рыцари Аст-Ахэ двинулись вперед, прикрывая щитами лучников, а за их спинами орки орали на орудийщиков и дортонионцев, растаскивавших завал, лупя их плетьми и мечами плашмя.
       На берегу речки бегущие горцы остановились, перезаряжая свое оружие. Илльо смотрел во все глаза: у них были самострелы, но не привычные ему, с воротом, а со стременем, приколоченным к ложу. В одну руку стрелок брал крюк - и, упершись ногой в стремя, натягивал лучок самострела. Быстрей и намного проще, чем с воротом.
       - Готовься! - проорал Айо. Рыцари Аст-Ахэ постарались спрятать головы за щитами.
       Щитов на таком расстоянии стрелы горцев не пробили, но кое-какие попали в зазоры между щитами и ранили кое-кого из второго ряда.
       Воинство Аст-Ахэ снова двинулось вперед.
       - Ты понял? - спросил Илльо. - Эти горцы обучены стрелковому бою. И это не наши. Тогда кто?
       - Не знаю.
       - Их обучили загодя. У них все было условлено заранее, - оскалился Илльо. - У него и у Финрода.
       - Того не может быть. Айан'Таэро читал в его душе. Это невозможно...
       - Как видишь...
       Больше горцы не стреляли, смешались с толпой своих. Илльо приказал остановиться на берегу реки - и начался достаточно бессмысленный обмен стрелами. Илльо не хотел потерь и держал своих людей на таком расстоянии, на котором стрелы беорингов не могут причинить весомого вреда. Но почему бездействует Берен? Он же знает об орудиях... Илльо думал, как сам бы поступил на его месте. Да, конечно... он...
       - Приготовьтесь к конной атаке! - скомандовал он Айо - и побежал посмотреть, как там дела с орудиями.
       Берен знает, как много времени нужно на то, чтобы перезарядить копьемет. И знает, что эти орудия будут выдвинуты вперед, ведь никто не станет стрелять сквозь свои ряды. А в конницу попасть труднее, чем в пехоту. Шестнадцать копьеметов свалят шестнадцать человек - а остальные довершат атаку...
       Он прикинул место, где можно поставить копьеметы - чуть на возвышении, как раз напротив небольшого войска горцев, построившегося чрез речку. Айо, прекрасно знавший свое дело, перестраивал ребят для отражения конной атаки - встретить в копья, опрокинуть, подставить под лучников...
       - Вперед-вперед! - наконец-то. Гаутрунг гонит орудийщиков. Все так торопятся, что даже орки помогают волочь телеги. Мэрдиган тоже толкает телегу, весь в поту.
       - Стреляй по пехоте! - Илльо тряхнул его за плечо, чтобы тот вернее понял. - Конница - не твое дело. Стреляй по пехоте!
       Конница могла атаковать орудия только из одного места: проскакав по руслу реки. Берен все-таки ошибся: он построил своих людей так, что орудийщики могли расстрелять их, не ослабляя рядов пехоты Аст-Ахэ: поверх голов, с горки.
       Илльо оглядел поле. Итак, под холмиком, где расположились орудия, стояло готовое к отражению конной атаки знамя Совы. За ним находились орудия, там же толпились и орки, а войско Берена находилось через реку, наискось от них, открытое стрельбе. Берен где-то там, на том берегу, уже должен был понять свою ошибку. Пришел ли он в отчаяние? Или вот сейчас будет предпринята последняя, бешеная попытка пойти на прорыв силами пехоты? Илльо ждал именно ее, и на этот случай было готово знамя Горностая.
       И еще три тысячи человек стояло за его спиной, готовых к битве, но ненадежных. Илльо знал, как все зависит от успеха первых мгновений боя...
       - Прикажи стрелять, - скомандовал он оруженосцу - и тот поднес к губам рог.
       Из-за холма показалась конница беорингов. Но с ней было что-то странно... Что-то не то...
       Илльо не успел задуматься. Протрубил рог, в ряды беорингов должен были ударить залп копий, но...
       - Там женщины! - крикнул изумленный копьеносец.
       Действительно, там были женщины. Шли вброд через Хогг, иные держа на руках детей... Рядом с каждой шагало два щитника.
       Да, это похоже на Беоринга. Он уже один раз выиграл подлостью... Но вот что это за подлость? Расчет на то, что орудйщики не будут стрелять в женщин и детей своего народа? Нет свои жены в Минас-Моркрист им дороже...
       - Стрелять! - прокричал Илльо оруженосцу. - Я приказываю стрелять!
       Тот снова протрубил сигнал, Илльо услышал, как орки кричат на орудийщиков, как визжат бичи... Орудийщики падали под ударами, но не стреляли.
       - Финвег! - прокричала женщина, шедшая впереди всех. - Ты и вправду будешь стрелять в меня? Будешь стрелять в свою жену? Ну так стреляй же! Или мне подойти поближе? Чтобы ты из своей ведьмовской штучки попал наверняка? Стреляй, вот моя грудь!
       А конница беорингов меж тем приближалась, и знамя Совы заняло позицию: копья вперед, подпереть ногой...
       Женщина разорвала на себе рубаху, показав грудь. Она была уже так близко, что Илльо видел, как она бледна.
       Какой-то ребенок поднял рев...
       Илльо, похолодев, все понял в один миг. Это заложники. Родичи орудийщиков. Матери, сестры и жены с детьми. Какие-то демоны помогли Беорингу их освободить. Угрозой их жизням орудийщиков заставили служить. Они не будут стрелять... Илльо увидел, как кто-то из лучников целится в женщин, и, мгновенно представив себе, что сделают орудийщики, имея в руках шестнадцать копьеметов, когда увидят как убивают их жен и детей...
       - Не стрелять! Не стрелять скоты! - заорал он.
       Лучники все-таки выстрелили - но неуверенно; прицел был сбит. Женщин не убило, щитники успели закрыть их.
       - Брать их живыми! - крикнул Илльо. - Живыми - и сюда!
       - Вперед! - прокричал вдалеке голос, который Илльо узнал бы из тысячи. Голос Берена.
       Конница беорингов приблизилась... развернулась...
       И на Знамя Совы обрушились стрелы.
       Это были те же самые люди, что обороняли засеку; что стреляли и бегали - и сейчас они выпустили по одной стреле и поскакали прочь, потому что перезарядить самострелы, сидя в седлах, не могли. Но по одной стреле от каждого из полутора тысяч всадников - это по две-три стрелы на каждого из Знамени Совы.
       Некогда было этим заниматься. Айо справится, - подумал Илльо. А сейчас нужно перехватить женщин.
       Передние ряды уже бежали по воде, когда беоринги поравнялись с заложницами и скрыли их. Еще несколько шагов - и знамя Горностая схлестнулось с войском Берена. Раза два Илльо казалось, что он видит своего врага - высокого, в длинной кольчуге и дирголе поверх нее, в шлеме гномьей работы...
       Горцы пробивались к орудиям, а орудийщики бились с орками. Сейчас, увидев, что их родные в безопасности - во всяком случае, если Берен победит - они дрались как бешеные. Обступив орудия, они не подпускали к ним орков, отбиваясь ножами, топорами и рычагами для зарядки. Что-то свистнуло в воздухе, в Знамени Горностая несколько человек упали, пронзенные страшным копьем - Мэрдиган перенацелил орудие на свои же ряды. Ударили еще два копья - а потом Мэрдиган и еще двое стрелявших упали. Илльо не видел, что с ними - но видел, что горцы проложил-таки свой коридор к орудийщикам.
       Рубка была страшной. Горцев оттеснили назад - а впрочем, захватив было холм с орудиями, они отступили сами. Илльо не знал, сколько орудийщиков убито, а скольких унесли и увели живыми. Горцы постарались оттащить с собой даже трупы. Копьеметы были испорчены безнадежно, камнеметалки - нет, потому что строение их было донельзя простым. Уничтожить камнеметалку можно было только порубив ее на дрова.
       Конные стрелки продолжали терзать Знамя Совы своими наскоками, но, когда отступила пехота, отстали и они. Айо пробрался к Илльо.
       - Что дальше? - прохрипел он.
       - Дальше? - Илльо выругался. - Дальше они будут терзать нас вот таким способом. Наскакивать и отступать.
       - Раздавить их одним ударом, - Тальир косился на свои отряды.
       - Ты что, еще не понял? Они отступят, - Илльо прищурился. - Отступят в долину Фойн...
       - И пусть! Нам ведь всего-то и нужно - пройти.
       - Оставив их у нас за спиной? Ну, нет... Сколько человек они потеряли?
       - Пять сотен... Я думаю...
       - А мы?
       - Не меньше тысячи. Проклятые предатели...
       - Берен тянет время в расчете на одно: вызвать бунт в наших собственных рядах, - Илльо слегка встряхнул Тальира, чтобы тот лучше понял. - Один раз ему это удалось.
       - Но ты подумай, кто с нами остался, - Айо показал на стрелков. - Трусы.
       - Вот именно. Но они верят в удачу своего князя. И пока что эта вера подтверждается. Они не пойдут в атаку, пока мы ее не подорвем.
       - А как?
       - Нужно убить Беоринга.
       - Хорошо сказано. Осталось только уговорить его прийти и дать себя убить.
       Илльо улыбнулся.
       - Я уговорю.

***

       - Спину порвал, - прошипел сквозь зубы Берен, сваливая свою ношу наземь. - Как есть порвал. О-оухх! Мэрдиган, разъелся ты на сауроновой службе! Рожа - хоть котят бей.
       Мэрдиган, жестоко искусанный, еле нашел в себе силы слабо улыбнуться.
       Из орудийщиков спасли шесть человек. Шесть. И неизвестно, будут ли жить четверо из них. А впрочем, если битва будет проиграна, жить не будет никто. Зато попортили все копьеметы. Берен вспомнил, какого труда стоило удержать парней, чтобы они не бросились из-за засеки на эти жуткие орудия. Головы... Распятый на столбе "алый ворон". Ильвэ, Ильвэ, прекрасный и гордый рыцарь, любимчик доброго Учителя...
       - Ну все, Мэрдиган, мы квиты. Ты меня вынес под Кэллаганом, я тебя - здесь. Прощай. Будет удача - свидимся.
       Он вернулся туда, где ждали своего князя Рандир и Лэймар, Анардил и Бойн.
       - Ну, что теперь? - спросил Фин-Риан.
       - Теперь мы поджарим им пятки, - оскалился Берен. - Пока они не унюхали, что у них под ногами. Руско! - Гили появился, как лист перед травой. - Скачи к Драконам, вели готовиться и ждать моего сигнала.
       Гили кивнул и исчез. На левом берегу реки изготовились к бою, на правом началось какое-то шевеление и протрубил рог.
       Рыцари Аст-Ахэ расступились, пропуская двоих всадников. Подъехав к реке, оруженосец снова затрубил.
       - Полуэльф, - одними губами проговорил Лэймар.
       - Берен, сын Барахира! - всадник поднял коня на дыбы, заставив его протанцевать по реке. - Я, Илльо из рода Белых Лис, зову тебя на поединок! Если ты мужчина, а не трус, выходи на бой!
       - Не ходи, ярн. - Рандир схватил его за руку. - Не ходи, убьют они тебя.
       - Как же я не пойду, когда по обе стороны реки мои люди, Рандир. В другой раз захочешь сказать что-нибудь в этом духе - откуси свой язык. Нимрос!
       - Я здесь, князь.
       - Труби ответ. Коня мне, и сам - в седло.
       Берену подвели Митринор. Бретильские Драконы привели ее с собой, и Берен обрадовался ей тогда как старому другу.
       Он вскочил в седло, принял копье из рук Нимроса и взял щит. Нимрос поднес к губам рог и протрубил трижды в знак того, что вызов принят. Люди расступились, пропуская Берена. Перед тем, как тронуться с места, он повернулся к Рандиру.
       - Подавай сигнал, когда поединок кончится. Не раньше. Чем бы ни кончился.
       Он миновал свои отряды и поехал шагом к реке. Нимрос держался чуть сзади.
       Илльо запомнился ему с того их поединка отличным бойцом. Тогда Берен выдохся быстро, дали себя знать и голодовка, и побои. Сейчас... Сейчас его, пожалуй, хватит надолго. Вот только спина... Порвать-то не порвал, но потянул изрядно. Кабан этот Мэрдиган. Нет, спина - глупость. Он выстоит. Он должен. Боги не могут того допустить, чтобы Илльо его убил сейчас.
       - Как ты думаешь, Нимрос, кто победит? - спросил он.
       - Тот, кто прав, мардо.
       - Вот и я так думаю.
       А все же сердце его колотилось, когда он въезжал в речку.
       Илльо ждал на самой середине, на маленьком островке, намытом водами Хогг. Позади него держался оруженосец - этого сероглазого парнишку Берен помнил еще по Каргонду. Он направил Митринор к островку и сошелся с Илльо лицом к лицу. Оба войска умолкли.
       - Ну что, - тихо сказал рыцарь Аст-Ахэ. - Будешь ты драться честно или у тебя и на этот случай припасены какие-то хитрости?
       - Вас здесь впятеро больше, чем нас, - голос Берена звучал так же тихо и глухо. - А там, на Острове, твой повелитель терзает моего. Так о чем ты, о честности? Да, я буду драться честно.
       - Ты сам предал своего повелителя, Берен.
       - Ты так ничего и не понял? Я не предавал его, я исполнил его волю. Я был мечом в его руке, и остаюсь им. Давай, Ильвэ. Решим все это между нами, здесь, на островке.
       Илльо пожал плечами, отъехал в сторону и послал коня в разгон. Берен сделал то же самое.
       Удар! Равные по весу и силе, мастерству и скорости, оба сумели отразить щитом удар копья противника, так, что копья сломались - и в следующий миг кони уже неслись в разные стороны.
       Берен остановил и развернул Митринор, потянул из ножен Дагмор - Илльо обнажил меч одновременно с ним, словно каждый был зеркалом другого.

***

       - Хорош, - проговорил Брандир. - Очень хорош...
       Достойных мечников среди Бретильских Драконов было - раз, два и обчелся. Брандир мог хотя бы оценить то мастерство, которое являл сейчас морготов рыцарь. Гили понимал только, что он теснит Берена.
       Он вспомнил шутейный поединок Берена и Финрода. Тогда мечи мелькали - не уследить. Сейчас было то же самое. Ветер с запозданием доносил звоны, других звуков бойцы не издавали - ни боевые кличи, ни проклятья не размыкали им уст. Гили слышал - хотя и понимал, что не может слышать из такой дали - только тяжкое, отрывистое дыхание.
       - Не послал бы какой-нибудь гад ему стрелу, - опасливо проговорил Аван.
       - Быстро движется, - успокоил его Брандир. - А на ярне ногродская кольчуга. Стрелу удержит.
       - Болт из самострела его наземь сбить может. Или кобылу ранить... А! - последний вскрик относился к тому, как Митринор взбрыкнула, сбросив Берена в мелкую речушку.
       - Черные стреляли! - Брандир ударил себя ладонью по бедру. - Вот скоты!
       Митринор была ранена несильно, но стрела, царапнула ей зад, как шпора, и кобыла поскакала прочь, оставив Берена пешим.
       Черный рыцарь послал своим какое-то проклятье, и спешился, восстанавливая свою и войска честь. Берен свистнул, подзывая Митринор, но теперь и он не мог сесть в седло. Они продолжали бой пешими.
       Все затаили дыхание. На обоих противниках был хороший доспех. Оба сражались мечами дивной ковки и были мечниками большого мастерства. Чья возьмет при таких условиях - никто не знал. Иные говорили - случай. Иные - справедливость, которую блюдут боги.
       Берен упал.

***

       ...Упасть должен был Ильвэ. Берен, когда они рубились верхом, нанес ему рану в бедро, и она кровоточила. Но вот толку! Ильвэ дрался так, точно ничего не чувствовал. Берен рассек ему ногу чуть повыше колена, эта рана должна была причинять невыносимую боль, и при каждом шаге Ильвэ оставлял кровавый след, но он словно бы и не заметил ее. Оба дышали хрипло, по лицам из-под шлемов бежал пот. Каждое соударение мечей отдавалось у Берена в спине резкой болью. Пр-роклятый Мэрдиган...
       А меж тем плотный песок островка, где они дрались, будучи не раз взрыт копытами и каблуками, стал расползаться полужидкой грязцой. Не раз и не два каждый из них поскользнулся, с трудом удержавшись на ногах. И в какой-то миг эта скверная неверная землица предала, провалившись под каблуком. Берен потерял равновесие и упал на спину.
       Шел бой насмерть, и на сей раз Ильвэ не стал щадить противника, давая ему подняться. Берен лежа отразил обрушенный сверху удар и откатился с островка в ледяную воду, чтобы отыграть у Ильвэ хотя бы сажень и подняться на ноги.
       Ильвэ дал ему подняться только на колено. Еще один обмен ударами - Берен сумел встать. У колен бойцов кипели бурунки, у Ильвэ бурунок подплывал красным.
       Холодная вода словно бы влила в Берена силы. В глазах прояснилось, отчаяние ушло. Ну и что, что у него при каждом ударе словно шило в хребтине проворачивают, а Ильвэ не чувствует боли? Зато он не видит и не замечает, как теряет кровь. Берен, сопротивляясь течению, сделал два шага назад, чтобы оставить Ильвэ между собой и его людьми. Но долго в воде находиться нельзя - ноги потеряют чувствительность и он снова оступится. Сумеет ли в этот раз подняться - неизвестно...
       - Ну же, - тихо сказал он. - Ильвэ, нападай. Нападай, потому что иначе Саурон не дождется тебя. А может, ты ему уже и не нужен? Может, он уже дал стрекача от Фингона? Бежит во все лопатки к своему Морготу, забыв о тебе.
       Ильвэ без единого слова бросился вперед. Удар! Еще удар! Все, время. Берен сцепил зубы, готовясь сплести узор шагов, блоков и ударов, известный как "Пылающий вереск". "Пылающий вереск..." - он невольно усмехнулся. Это стелющийся узор, двигаться нужно близко к земле... к воде... А Ильвэ будет отступать, пятясь задом, не видя дна под ногами... Подпрыгивать, пропуская меч под собой...
       Косой удар снизу... Отражение... шаг вперед с выпадом... Ильвэ отбил, переход в низкую стойку, колющий удар в пах... Ильвэ отбил, отмашка, шаг с выпадом, рубящий удар по ногам...
       Ильвэ подпрыгнул, но недостаточно высоко: помешали вода и рана. Берен задел его. Не ранил на сей раз - попал в поножи - но сбил с ног. Ильвэ упал спиной на островок.
       Берен шагнул к нему и в широко раскрытых глазах увидел отражение близкой смерти...
       Он все-таки ударил - лежа, как и Берен, в пах - но кончик меча соскользнул с пряжки пояса и лезвие прошло по боку, разрубив несколько колец кольчуги и разрезав кожаную куртку под ней.
       Ильвэ попробовал встать, откатиться - тело изменило ему. Слишком много крови вытекло. Ильвэ улыбнулся белыми губами, прикрыл глаза...
       - Тано... кори'м...
       - Нет! - заорал Берен, опуская меч. - Умри как человек!
       Он не знал, сумеет ли отсечь голову или пробить сердце раньше, чем Ильвэ закончит призывать Моргота, и пронзил мечом его рот, вогнав острие в нёбо и мозг и еще на три вершка в землю. Казалось, это потребовало больше сил, чем вся схватка. Берен упал рядом с мертвым Полуэльфом на колени и прохрипел:
       - Намо Судия, прими его душу!
       Тут молчавшие доселе ратники с обеих сторон подняли крик. Берен выдернул свой меч и тупо посмотрел на стрелу, которая, отскочив от его доспеха, упала на тело Ильвэ. Он бы схлопотал вторую прямо в глаз, если бы не Нимрос, въехавший на коне между ним и стрелками. Конь Нимроса вскинулся, раненый, а Берен пришел в себя, вскочил на Митринор, и оба понеслись к горцам, сопровождаемые стрелами и проклятиями. Проклятия скоро перестали достигать их, а стрелы - и того раньше. Приближаясь к рядам своих, Берен увидел, как Рандир поднимает на пике красный плат - сигнал для Бретильских Драконов.
       "Пылающий вереск"...
       - Настала наша очередь устроить кое-кому Дагор Браголлах, - пробормотал он.

***

       - Есть! - закричал Брандир. - Зажигай!
       Гили побежал вдоль первого ряда стрелков с факелом. Намотанная на стрелы пакля, пропитанная каменным маслом, занималась, и, когда Гили закончил свой пробег, сотня огненных птиц сорвалась и полетела в сторону морготовцев.
       Гили побежал в другую сторону, проводя факелом по кончикам стрел. Передний ряд, упав на колено, уже тушил о землю загоревшиеся капли каменного масла, которыми запачкались самострелы. Второй ряд выстрелил...
       Гили перевел дыхание и увидел, что стрелы первого ряда уже сделали свое дело.
       Там, где вчера ночью было разлито каменное масло, оно пропитало мягкую подложку, которая всегда появляется на вересковом поле, где год за годом вереск роняет листья на протяжении десятилетий. Это были широкие пятна, и они полыхнули кострами, когда огненные стрелы попали в землю. Пламя охватило вереск, сухие листья и соцветия передавали его от куста к кусту, а дорожки каменного масла уходили под ноги морготова войска, и за какие-то мгновения черные оказались в огне.
       Гили поджег еще один ряд стрел, и перестал - это было уже не нужно. Теперь стреляли простыми болтами, и Гили, схватив свой самострел, заряжал и стрелял, потому что глядеть на то, что происходило в огне, было невыносимо. Люди и орки метались, сбивая друг друга с ног, кидались в реку, катались по земле, но это было еще не все...
       - Они... Они идут! - крикнул кто-то.
       Гили взглянул пристальней - и замер от ужаса. Горящие люди переходили через реку. Они не падали в воду, не пытались сбить с себя огонь - шагали напрямик, на береново войско, с обнаженными мечами, и пламя на них было - как парчовые ризы утренних облаков. Они переступали через тех, кто спасался в воде, если им мешали - прикалывали короткими, точными движениями клинков - и шли дальше.
       - Демоны! - в страхе крикнул кто-то из бретильских драконов. - Раугрим! Демоны идут!!!
       Гили услышал позади себя топот копыт и увидел, что несколько сотен Драконов спасаются бегством.
       - Стойте! - заорал Брандир. - Стойте, трусы!
       Но сам он был бледен, как беленая холстина.
       - В-вереск горит, - челюсти Руско прыгали, когда он обратился к командиру. - Н-нужно уходить... на т-т-тот б-берег...
       - Да, - Брандир пошел к своему коню, который уже храпел и вздрагивал при виде близящегося пламени. - Ярну там туго.
       Берену действительно приходилось туго. Он и не думал, конечно, что поджог уничтожит морготово войско или обратит его в бегство - это было сделано лишь для того, чтобы расстроить безукоризненные ряды пехотинцев Аст-Ахэ. Наступая косым клином, они проходили любой строй людской пехоты. Удержаться против них могли разве что эльфы.
       Цели своей Берен, можно сказать, добился: рыцарям Аст-Ахэ и в самом деле не удалось удержать ровный строй, то и дело переступая через кого-то, катающегося в воде или отпихивая кого-то щитом. Но на этом все хорошее закончилось: увидев, как морготовы воины наступают, охваченные огнем, дортонионские бонды обратились в бегство. Берен, идя к броду, уже через полсотни шагов увидел, что рядом с ним идут только эльфы Элвитиля, да Рандир где-то сзади ревет, раздавая зуботычины: "Куда?! Дерьмо! Трусы! Назад! В бой!", да время от времени кто-то из рыцарей Тьмы валится со стрелой Даэрона в глазу или в горле.
       Они сошлись - и Берену пришлось солоно. Рыцари Аст-Ахэ рубились ненамного хуже эльфов, и было их больше. Берен совсем уже простился с жизнью, как вдруг, разбрызгивая воду, и сшибая наступающих, по руслу реки промчался конный отряд. Берен услышал голос Руско, который пел, сбиваясь и захлебываясь, песню о Финголфине, и сердце его снова возрадовалось и ожило. Он подхватил песню, насколько стало дыхания, и продолжал рубиться. Через минуту понял, что стало полегче - справа и слева появились люди, он мог уже перестать, отойти назад, перевести дух. Так он и сделал и, поднявшись на холмик к Даэрону, огляделся.
       Устыженные тем, что в бой кинулись мальчишки, самому старшему из которых не было и двадцати, бонды и стрелки вняли призывам Рандира и вернулись к битве. А вот Бретильским Драконам их порыв дался дорого. Рыцари Аст-Ахэ умели сражаться пешими против конного, а Берен мальчишек конному бою не обучал - да и когда было? Поэтому не меньше полусотни из них сейчас истекали кровью в реке. Под другими были убиты кони.
       Морготовцы на том берегу тоже слегка пришли в себя. Пламя опало - не настолько, чтобы кто-то решился пересечь полосу горящей земли и прийти на помощь рыцарям Аст-Ахэ, но достаточно, чтобы с правого берега начали стрелять. Орочья банда в беспорядке двигалась вниз по реке, оглашая долину яростными воплями.
       - Нимрос! - крикнул Берен, срывая голос.
       - Я здесь! - оруженосец, вытирая пот с лица, протолкался к нему. Берен оглядывался, высматривая Гили, и увидел: Бретильские Драконы спешивались и заряжали самострелы, ожидая подходящих орков, и Руско был там. Они заняли неудачное место, и было их всего-то вроде полутора сотен. Два залпа - а потом орки накатят и сомнут пацанов.
       Не отдавая приказа, он выдернул рог у Нимроса из рук и протрубил сигнал для Роуэна и Гортона. Потом сунул рог обратно.
       - Подведи мне туда коня! - крикнул он, и побежал вниз - собирать всех, кто мог вступить в бой на стороне Бретильских Драконов.
       ...Бояться было некогда. Гили зарядил, выстрелил, упал на колено, чтобы не попасть под свои же стрелы и, спрятавшись за спиной щитоносца, достал болт самострела и вложил его в желобок, зацепил тетиву пристегнутым к поясу крюком.
       Это был последний болт. Руско оглянулся и увидел Хатли, присевшего за его спиной, а через их головы стрелял последний ряд.
       - У тебя стрелы есть? - спросил Хатли. Гили качнул головой. - И у меня нет... Слушай... если что... скажи матери... где я...
       Первый ряд поднялся, выпрямился, натягивая тетивы и зацепляя их рычагами, вскинул самострелы... Залп! Гили увидел, как несколько бегущих к ним орков упали. Мало, очень мало...
       Теперь была его очередь. Он выпрямился, усилием разгибающейся ноги натянул тетиву и зацепил ее рычагом, поднял самострел, прицелился в одного из передних орков и спустил рычаг. Снова падая на колено, успел увидеть, как орк опрокинулся на бегу, точно невидимая веревка дернула его сзади за шею.
       Хатли выпустил третью стрелу поверх его головы, потом выстрелил четвертый ряд, и это было уже все: набежали орки.
       Щитоносцы первого ряда встретили их скатами и топорами, Гили достал из ножен свою скату и попытался достать кого-нибудь поверх головы щитника, а в следующее мгновение понял, что ему уже не нужно тянуться через голову: щитник упал. Он отбил одно лезвие, второе, третье, достал кончиком скаты во что-то мягкое и податливое, получил удар по рукам - но наручи выдержали. Хатли был уже не сзади, а сбоку, и ревел, как олень по весне. Гили достал еще кого-то, потом был орк, которого они ударили одновременно с Хатли, а потом Хатли куда-то пропал, а Гили сшибли с ног. Он упал на спину, ударился головой и, сквозь муть в глазах увидев над собой кривой меч, подумал: "Ну, все!" - а бояться по-прежнему было некогда - как вдруг сзади кто-то с криком: "Райадариан!" врубился в строй орков всем весом - своим, клинка, доспеха и щита.
       В глазах Гили мелькнул сине-черно-белый диргол - а потом юноша ненадолго потерял сознание.
       Очнулся он от того, что его макали головой в воду. Точнее, затылком он лежал в воде, а лоб ему кто-то поливал, зачерпывая ладонью.
       Он открыл один глаз, увидел рядом полуобгоревший труп, и это соседство ему так не понравилось, что он зашевелился и сел.
       - Идти можешь? - спросил Рандир.
       - Где... ярн? - выдохнул Гили.
       - Там! - Рандир показал на вход в долину. - Он собрал нас и повел к вам на помощь, но эти гады осмелели и так поперли, что нам бы всем конец, но тут, хвалить Валар, появились наконец ребятки с Химринга. Проскакали по реке, опрокинули орков, врезались в ряды стрелков... Такое началось! Они, скоты, вспомнили, наконец, на каком плече диргол носят, и давай просить пощады: ярн, кричат, ярн, мы же свои! А он им: тогда рубите орков! Рубите орков! Тут уж я от них отстал - эта лава быстро вперед покатилась, а здесь работы тоже хватало. Да и сейчас хватает: оркоты недорезанной полно, вон там рубятся... Я туда пошел, а ты возьми своего рыжика и поезжай за ярном. Там твое место. Если, конечно, ты можешь в седле удержаться.
       Гили уже заметил своего Лаэроса, рассеянно пощипывающего сухой вереск. Встал, пошатываясь... Самострел? Самострел потерял... Руско взялся за седло, вставил ногу в стремя...
       - Эй, Младшенький! Ничего не забыл?
       Гили оглянулся. Рандир протягивал ему шлем и скату.
       Он поблагодарил, сунул скату в ножны, надел шлем и поехал вперед.
       Поле и русло реки были усеяны мертвыми телами так густо, что Хогг начал искать себе обходных путей. Воняло горелым мясом и этот запах мешался в воздухе со свежим запахом дождя. И едва Гили подумал про себя "дождь", как на щеку ему упала капелька. Впереди, у входа в долину, на месте старой засеки еще рубились - ветер доносил крики бойцов и звон железа - но по всем остальному было видно, что битва кончилась. Кое-где она еще тлела, как и огонь на черной проплешине, там, где раньше стояли орудия, но это был уже не пожар, а последние всполохи...
       Руско проехал то место, где лежали убитые Бретильские Драконы. Их был так много, что он удивился - кто же еще остался в живых, кроме него? А сам он так устал... Казалось, что в теле нет ни единой мышцы, которая не болит...
       Он подъехал к месту схватки и сквозь грохот железа услышал:
       - Руско!
       В голосе были боль и радость пополам, поэтому Гили остановился. Его звал юный Радруин Дин-Хардинг.
       - Здорово, рыжий, - Радруин лежал на спине, одна нога его была кое-как перевязана поверх штанины, но и повязка, и штанина уже набрякли от крови; другая нога была придавлена конем. - Славно поиграли мы на этот раз, э? Вынь меня из-под коняги, фэрри...
       Гили спешился, взял его подмышки, потащил, напрягая все силы и чувствуя, что сам Радруин помогает как может... Когда его нога высвободилась, оба упали, и Радруин лишился чувств. Гили собрался оставить его здесь и ехать, но тут он снова открыл глаза.
       - Тебе еще чем-то помочь?
       - Не... Если наши одолеют, меня заберут, если наши проиграют - я все равно далеко не уйду...
       - А наши еще могут...?
       - Да хрен знает... Эта предательская сволота вроде бы начала орков рубить - но я им не верю... Слушай, пить хочется...
       Руско снял шлем с одного из убитых и принес Радруину воды.
       - Все, ехай, - напившись, сказал юный горец. - Ты часом не ярна ищешь, Младшенький?
       Гили кивнул.
       - Так его нет там. Вон на тот холмик он поехал. Поле глазом окинуть.
       - Я... - Руско и раненого не мог оставить просто так, и Берена бросить. - Слушай...
       - Ехай, ехай... - Радруин отполз назад на локтях, положил голову на шею убитой лошади и закрыл глаза.

***

       Все было кончено - Болдог это понял прежде, чем началась драка у возов. Он видел Беоринга, слышал, как трусливое быдло умоляет его: "Ярн! Пощады, ярн, мы свои!" - и его крик: "Тогда рубите орков! Бейте передних!"
       Конечно, они били, трусливая лживая сволочь. И все было решено - поэтому Болдог бросил обоз и тяжелые орудия, которые Илльо приказал ему защищать. Он должен найти Беоринга и свести с ним счеты.
       Болдог потребовал коня и ему подвели коня, не спрашивая, зачем. Фарг, его слуга и копьеносец, отправился с ним на волке, Шазге.
       Не было смысла сейчас рваться в битву и искать Беоринга там. В лучшем случае он только зря растратит силы, в худшем - будет убит, так и не подержавшись за глотку Берена.
       Болдог молился сейчас о том, чтобы Берен уцелел в этой последней стычке. Он не знал, кому молится - в Учителя он больше не верил, в Валар и подавно, и уж совсем глупой сказкой полагал Единого, о котором толкли и эльфы, и рыцарята из Аст-Ахэ. Но надо же кому-то молиться иногда, когда от тебя ничто не зависит... И Болдог молился, если это можно было назвать молитвой.
       Он ехал без наугад, не зная, куда двинется Беоринг и где его можно будет встретить. И вдруг увидел холм, господствующий над долиной - видел-то он его много раз, но увидел впервые. И, увидев, понял: здесь. Сюда Берен поднимется, чтобы в последний раз глянуть на остывающую битву. Он не закончит, пока не доделает все до конца. Медведь не бросает улья, пока не выжрет все соты, а горец не бросит драки, пока жив хоть один враг.
       - Сюда, - сказал Болдог и направил коня вверх по склону.
       Повелитель ошибся, и Болдог знал, где именно он ошибся. Повелитель умен, повелитель мудр - и поэтому он не понимает, что такое иметь дело с безумцем. Безумно влюбленным в эльфийскую девку. Безумно преданным эльфийскому королю. Повелитель думал, что за эту любовь и за эту преданность он сможет удерживать Беоринга, как за кольцо, продетое в ноздри вола. Это было умно; беда в том, что безумная любовь и безумная преданность - совсем не то, что обычная любовь и обычная преданность...
       Болдог знал, что такое безумная любовь - он безумно любил Стиггу.
       Другим своим ублюдкам от орочьих и человеческих женщин он даже счета не вел. Но Стигга был сыном Прародительницы (57). Болдог вспоминал, как соединился с ней в одном из самых глубоких, жарких подземелий Ангбанда. Она была прекрасна. Огромные желтые глаза, светящиеся в темноте и раскосые, как у кошки, широкий рот и полные губы, высокие скулы, мускулистое, бледное тело, полное животной силы и красоты, покрытое со спины нежным мехом, в который на затылке переходила пышная грива волос. Совершенное творение Владыки, она была матерью Болдога и должна была стать матерью его сына. Пока он шел к ней - он боялся, но едва увидел ее и ощутил ее резкий, пьянящий запах - забыл о страхе и о самом себе. Она не носила одежды, не понимала, что это такое. В ней вообще не было ни капли разума, она была животное, и все ее стремления были - животная похоть; и это было прекрасно. Она выпила Болдога досуха. Она была мучительно сладкой. Болдог не понимал - как он мог выйти на свет такими тесными воротами...
       А через три года к нему привели Стиггу, и он воспитывал сына в своем доме, на севере Синих Гор... Это был хороший мальчишка, сообразительный и ловкий, и с детства умеющий подчинять себе других... И какая злосчастная судьба понесла его в тот день в Сарнадуин?
       Тот орк, что уцелел после нашествия лесных демонов и не спятил, перед смертью рассказывал: Берен, пытаясь высвободиться из пут, сорвал с коновязи поперечину, к которой был привязан, и этой поперечиной ударил Стиггу в лицо. Проломил скулу и висок.
       Болдог искал Беоринга так, как голодный пес не ищет жратвы. Но сука-удача изменила: Беоринг ушел один раз. Ушел и в другой раз, по глупости Тхурингвэтиль и по упущению рыцарят. Но теперь-то не уйдет, если есть на свете справедливость.
       Болдог поднялся на холм, спешился и оглядел усеянную трупами долину. Вдали, где кончались Ступени Ривиля, темнели развалины Ост-ин-Гретира. Долина Хогг - хорошее место, подумал он. Самое место для того, чтобы свели счеты последний Беоринг и последний Болдуинг...

***

       - Ярн! Ярн!!!
       Берен оглянулся. К нему приближался Рандир на какой-то крепкой кобыленке, судя по ангбандскому седлу - сменившей хозяина.
       - Руско не видел? - спросил Берен.
       - Уехал тебя искать! - Рандир с досадой хлопнул себя по бедру.
       Только что он и несколько бывших стрелков догнали и выбили небольшую ватагу спасающихся орков. Стрелки пошли обирать убитых северян, а Рандир решил поискать своего князя, но, чтобы не тыкаться дурно куда попало, собрался подняться на холм, что нависал над долиной Хогг, над левым берегом реки. И оказалось, что Берен тоже поднимается на этот холм на своей Митринор, только с другого боку, со стороны Долины Фойн.
       - Что это там за всадник? - Рандир показал на вершину холма.
       - Не видно против солнца, - Берен прислонил руку ко лбу, но и это не помогло: конь все равно виделся как черная дырка, вырезанная в закате.
       Они ехали вместе, плечо о плечо, и Рандир натянул самострел, а Берен не стал вкладывать меч в ножны. Кто бы этот одинокий всадник ни был - вдвоем они должны справиться.
       - Солнце-то садится уже, - сам не зная зачем, сказал Рандир. - И дождь начинается. Вовремя, а, ярн? Если бы с утра - не загорелся бы вереск...
       - Угу, - выдохнул Берен. Он уже не смотрел на коня, он смотрел вниз.
       А Рандир смотрел на закат, обжигающий снизу жирные тучи.
       - Ежели солнце может так заглядывать под подол к облакам, - улыбнулся он, - Стало быть, облака где-то кончаются... Оно приятно так думать, потому что ежели смотреть в другое время - конца-краю им не видать, и кажется, что все время небо так и будет пасмурным...
       - Добрая встреча, горцы, - Всадник развернулся и Берен узнал Болдога. Из-за камня с самострелом в руках выскочил еще один орк, верхом на волке. - Не ждали, э?
       И пяти ударов не отсчитало сердце Берена с того мгновения как все началось - до того, как все закончилось. А билось оно в этот день очень быстро.
       Фин-Рован и спутник Болдога спустили стрелы одновременно - и волк, пораженный в лоб, свалился; упал со стрелой в груди и Фин-Рован. Берен остался один против двоих, и у Болдога был в руках заряженный самострел, а у Берена - не было, и гномий ручник, взятый утром у Гили, он достать из сапога тоже не успевал - пришлось бы бросить щит. Ударом пяток он послал вперед Митринор и рубанул слугу Болдога, почти не глядя, больше уделяя внимания тому, чтобы не словить стрелу...
       Дзанг! - тяжелый болт вонзился в лоб Митринор. Вскинувшись, лошадь завалилась на бок - Берен еле успел соскользнуть с ее крупа, и уронил щит, удерживая равновесие.
       - Вы победили, - Болдог отбросил самострел и спешился. Не потому что хотел драться с ним на равных, понял Берен, а потому что проткнуть его копьем на скаку или застрелить - это было бы слишком просто. Болдог хотел не просто смерти ему - но смерти постыдной. - Наплевать, Беоринг.
       Тем лучше, подумал Берен. Тем больше у меня возможностей выкрутиться из этого...
       - Наплевать, - повторил орк, обнажая меч. - На самом деле важно только это: я и ты.
       Берен так не думал. Выяснять отношения с этим сукиным сыном ему хотелось в последнюю очередь. И он не думал, что это имеет какое-то значение. Значение имеет победа. Скорость. Финрод.
       Болдог приближался, а Берен отступал. Он был не готов к поединку. Он устал как пес - а орк еще свеженький... Горец оглянулся вокруг - они были слишком далеко от общей свалки, некого позвать на помощь.
       Дождь посыпался чаще.
       - Куда ты бежишь, Беоринг? Позади - обрыв, отступать тебе некуда. Дерись - или встань на колени и подставь свою шею.
       - Чума на тебя, - Берен сплюнул скрипевший на зубах песок. Он не бросался в атаку, ждал, когда нападет Болдог. И тот не заставил его ждать долго.
       Движения орка были на удивление стремительны для такой туши. Дважды лязгнула сталь, противников отнесло друг от друга. Ухмыляясь, Болдог выписал своим кривым мечом "морского змея".
       - Ты устал, Беоринг. Ножки подкашиваются, ручки трясутся. Это хорошо.
       Он снова бросился - и на этот раз, отбив удар, Берен перешел в нападение. Узор, что он плел, назывался "шестнадцать шагов Тулкаса" и в конце ее следовал резкий, неумолимый, неотвратимый как смерть, выпад, который противник, измотанный пятнадцатью предыдущими выпадами, не успеет отразить...
       Болдог успел.
       Из-под ответного удара его сабли Берен вывернулся в последний миг, отскочил в сторону, вышел за пределы досягаемости клинка.
       Орк дышал так же легко, как и пять минут назад. Он вынослив, с отчаянием подумал Берен. Он сильнее. Он когда-то набил мне морду как щенку. Он не рубился полдня в переднем строю. Варда Элберет, да есть ли у меня хоть какая-то возможность одолеть его? Ни малейшей. Но я должен - ради Финрода...
       - Я сразу... Сразу понял, что ты за зверь, - орк прыгнул вперед и рубанул, и тут же, почти змеиным движением прянул назад, так что клинок Берена рассек только воздух. - Повелителю не следовало мудрить с тобой. Таких как ты, нельзя приспособить к делу. Можно только убить.
       Лязг клинков отдавался у Берена в плечах, надсаженной спине и в затылке. Орк не поддавался на обманные выпады, с полувзгляда вычислял, куда в действительности направлен удар и отражал его коротким, мощным движением, навязывая противнику свою волю.
       - Я держал в руках меч, когда твой отец еще был семенем твоего деда. На такие штучки как "шестнадцать шагов" меня не поймаешь.
       И Болдог начал наступать - так двигалась бы, наверное, гора, если бы решила прогуляться. Огромной саблей он орудовал легко, как повар - тесаком, при столкновении вороненого лезвия с эльфийским клинком искры летели россыпью, дождь уже хлестал, грязь чавкала под ногами, снизу тянуло гарью и паленым мясом, а вверху ветер гнал сырые тучи.
       ...Первый удар заставил Берена шагнуть назад, второй развернул и едва не свалил его, так что пришлось сделать пируэт, после которого он еле-еле отбил третий, четвертый вышиб его из ритма, пятый - бросил на колено, шестой - пробил защиту и пришелся по левому плечу.
       Ногродская кольчуга выдержала; треснула ключица. Берен вскрикнул и, перехватив падающий меч правой рукой, уже не заботясь о защите, ударил Болдога в пах. В глазах стояло красно-черное, и что этот удар тоже отбит, он понял только по упругому отзвону металла о металл. В следующий миг меч вылетел из его руки.
       Беоринг откатился назад, выхватывая нож из-за пояса. Безнадежно. Левая рука болталась и дергалась как висельник в петле. Метнуть правой не удастся, и вряд ли Болдог окажется настолько глуп, чтобы подпустить его на расстояние ножевого удара.
       Орк, усмехнувшись, шагнул вперед и поднял меч, замахиваясь от левого плеча. Берен выставил вперед левую ногу, готовясь поднырнуть под удар, сойтись вплотную и ткнуть Болдога ножом под нагрудник.
       "Если он меня не располовинит сразу, может, что и получится..."
       Меч обрушился - но совсем не так, как ожидал Берен. Орк ударил рукоятью, яблочком. Кинувшись вперед, горец налетел лицом прямо на кулак Болдога, усиленный весом меча и латницы. Голову пронзило огнем от скулы до затылка, защитная кольчужная сетка вмялась в щеку, нож отлетел далеко в одну сторону, Берен - далеко в другую.
       Ворочаясь в грязи, которую они с орком уже хорошо вымесили ногами, Берен пытался подняться хотя бы на четвереньки. Сквозь гул крови в висках, сквозь буханье сердца он слышал шаги Болдога. Сапоги смачно чавкали, и нужно было подниматься быстрее, пока это чавканье не зазвучало прямо над головой...
       Шлем, вдруг ставший неподъемным, гнул к земле. Берен рванул ремень, тряхнул головой - шлем остался в грязи. Это, конечно, был бездумный поступок, но Берену сейчас не нужно было думать, ему нужно было встать...
       - Помочь? - Болдог вцепился ему в волосы и рванул кверху, поднимая на колени.
       Все, конец. У горла Берен почувствовал холод и остроту клинка.
       Что-то выпирало из сапога, больно давя на ногу... Гномова игрушка...
       Надежда трепыхнулась в сердце Берена, как лягушонок в крынке со сливками. Он попробовал ухватить штуковину - куцапые пальцы латной перчатки соскакивали...
       Орк намотал его волосы на кулак, сильнее надавил лезвием на горло. Берен попытался перехватить меч за лезвие левой рукой, хоть и понимал, что попытка это жалкая. пальцы не слушались, не сгибались.
       Еще миг! Снять перчатку - ну?!
       - Пощади, - выдохнул Берен. - Прошу, не убивай, не надо... отдай ему меня живым...
       - Вот этого я ждал, - по колебаниям кольчуги под щекой Берен понял, что орк смеется. - Беоринг, если бы ты знал, как я ждал услышать от тебя именно это и ответить: нет! Ну, может, скажешь еще чего на прощание?
       - Эла, ублюдок... - Берен поднял трубку самострела, направив ее назад, и спустил "собачку".
       Короткий визг пружины, хруст входящей в плоть и кость стрелы. Какой-то миг было похоже, что Берен упадет вперед, а орк - назад, но вес орка и запутавшиеся в его латнице волосы горца решили дело: оба повалились на спину. Два раза Болдог дернулся под Береном - и затих.
       Рыхлые облака нисходили дождем, и капли, что прибивали последнее полудохлое пламя, солнце выкрасило в цвет крови. Взяв меч из руки орка, Берен срезал запутавшуюся в его доспехе прядь волос, встал, примерился и отсек Болдогу голову. Болт самострела торчал у орка под подбородком. Если бы я не был таким дураком, подумал Берен, если бы я вспомнил про ручник, я бы застрелил его сразу. В памяти всплыло утро, тот момент, когда, поколебавшись - брать, не брать? - он все-таки принял у Руско и пихнул бесполезную игрушку за голенище: ладно, есть она не просит, а пригодиться - может... Вот и пригодилась.
       Он взял шлем орка за гребень - голова удерживалась внутри на подбородочном ремне - повернулся, подошел к краю обрыва и поднял, высоко держа в руке, свой страшный трофей. Кровь сыпалась в сухой вереск частой дробью.
       Внизу догорало пламя и дотлевала битва. На черной, выгоревшей равнине остатки Горностаев и Белых Волков, прижатые к скальному взлету и возам, защищались из последних сил. Отчаянный вой, поднявшийся с одной стороны и победные крики - с другой показали Берену, что внизу заметили его и его ношу. Размахнувшись, он швырнул голову Болдога вниз, и та покатилась по скале, глухо ударяясь о камень, разбрызгивая кровь...
       Беоринг почувствовал тошноту, подкосились ноги. Падение вниз, вслед брошенной голове, было бы плохим завершением торжества, поэтому он развернулся, сделал один шаг - и упал лицом в прошлогоднюю сухую траву.
       - Ярн! - услышал он издалека. Отозваться не было сил. - Ярн!
       Подбежав, Гили упал на колени, попробовал перевернуть Берена на спину - единственное, чего он добился - это растравил сломанную ключицу.
       - Не трожь, - простонал Беоринг сквозь зубы. - Скажи... Роуэну... Пусть перестанет терять людей в рукопашной. Подтащите орудия, какие остались, позовите бретильцев - и расстреляйте их всех. Всех! Пошел!
       Гили шмыгнул носом и побежал вниз. Берен остался один - с мертвыми Рованом и Болдогом, со своей усталостью и болью. Нужно было встать. Подобрать меч и кинжал. Подозвать лошадь Болдога, мирно гуляющую неподалеку и скакать вниз. Доигрывать сражение...
       Но разбитая голова болела так сильно, что не было никакой возможности оторвать лицо от грязи, смешанной с кровью - такой восхитительно холодной грязи... Пусть кто-нибудь другой - Мэрдиган... Леод... Элвитиль... Брандир... Кто-нибудь, не такой уставший...
       Лошадь Болдога всхрапнула над самой головой, Берен чувствовал на щеке ее дыхание. Протянул руку, поймал повод и, проклиная все на свете, поднялся. Конь, шарахнувшись назад, помог ему.
       - Тихо, скотинка, тихо... - горец потрепал мышасто-серого жеребца по морде. - Где-то здесь мой меч. Пойдем поищем...
       Когда Берен спустился в долину, все было уже кончено. Даже раненых добили. Воины собирали с убитых оружие, упряжь, одежду и сапоги: от дождя Хогг должен был вскоре подняться и залить всю равнину, унося трупы. В княжеской палатке не было слышно никаких признаков радости - подогретый эль пили молча, как на поминальной тризне. Победа была не из тех, о которых слагают песни - это понимал каждый.
       Но каждый понимал и другое: какая ни есть, а эта победа несла Дортониону свободу.
       Берен, так же ни слова не говоря, позволил Гили снять с себя перевязь и отереть лицо, большую часть грязи и крови с которого уже смыл дождь. После чего молча подсел к бочонку и взял протянутую кем-то кружку, в то время как Гили побежал за Нимросом.
       Риона, жена Мэрдигана, Брандир, Хардинг, Гортон, Элвитиль с рассеченной рукой и Фин-Леод, Турвин, младший брат Фин-Риана, и даже Даэрон подняли кружки в безмолвном приветствии. Берен ответил таким же жестом. Слова были не нужны.
       Ночью река Хогг вздулась и желтая, грязная вода пошла алыми и черными разводами, заполняя всю долину. Пепел, сажа, обгоревшие и порубленные тела, трупы лошадей, обломки мечей, копий, самострелов и орудий - все скрылось в бурой кипени, каждый год заполнявшей мрачную долину Хогг, отмеченную проклятьем предательства и убийства. Бурный поток подхватил то, что смог и понес вниз, к Ривилю, к Топям Сереха. Мертвецы, уплывшие по течению, были единственными солдатами армии "Хэлгор", сумевшими добраться до тех мест, где ждал их Саурон.

Предыдущая глава Следующая глава

Обсуждение

 


Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam

Na pervuyu stranicy Свежие отзывы

Хранители Каминного Зала