 |
 |
  |
|
 |
|
|
Берен Белгарион, 1244 год 8-й эпохи Перевод - Ольга Брилева, Днепропетровск, 2001 ПО ТУ СТОРОНУ РАССВЕТА
Часть третья |
|
- Да, Айвэн... - Эльфы пересекли Ангродовы Гати. Сейчас они двигаются восточным берегом Сириона. У них есть осадное орудие. Прикажешь вылазку? - Нет. Позови ко мне Сэльо. Стук удаляющихся шагов. Гортхауэр снова сосредоточился на Серебряной Седловине. Как и следовало ожидать, Хурин отверг посланника. Что ж, этому негодному рабу теперь было незачем жить; кроме того, надлежало преподать Хурину урок. Гортхауэр взял со стола восковую фигурку с замешанными в воск частичками волос и кровью раба, и бросил ее в огонь очага. Не меньше четырех тысяч перевалило сегодня через Эред Ветрин и встало лагерем на склоне. Подумать только, если бы все пошло по первоначальному плану, именно эти четыре тысячи были бы сметены первым ударом. Берен ЗНАЛ, вот в чем все дело. Он откуда-то знал о сроках весеннего наступления и разнес эту весть по всем прежде чем он, Гортхауэр, спохватился... Ну, можно ли было так ошибаться, можно ли было поверить, что Берен потерял это время в объятиях эльфийской девки? Можно было, и очень легко - настолько ярки и сладки были его видения... Настолько глубока тоска... Гортхауэр прислушался к замку, к самому темному, затхлому его уголку. Итак, Хурин не готов отменить или хотя бы отложить штурм. Гортхауэр вызвал старшину орков и приказал замуровать эльфов и Берена в подземелье. - Я здесь, господин... - Сэльо, разминувшись со старшиной, вошел и согнулся - хотя и без того был согбен от рождения. Гортхауэр гордился им, своим воспитанником. Это он приметил в одной из деревень хилого мальчика-горбуна, обладавшего удивительным даром слышать животных и говорить с ними. Для Мелькора ребенок не годился, рыцарь Аст-Ахэ должен быть прекрасен душой, разумом и телом, но Гортхауэр взял мальчика к себе, воспитал и выучил. Сэльо был волчьим мастером. - Садись, - велел Гортхауэр. Другого он заставил бы стоять, но Сэльо не нуждался в уроках покорности, кроме того, у него были слабые ноги. - На другом берегу реки - осадная машина, которую катят сюда эльфы, - Гортхауэр сразу заговорил о главном. - Они отстали от своего войска, но ни человек, ни орк не сумеют миновать это войско незаметно... - Я понял, господин... - Нужно уничтожить всех, кто при орудии. Всех, кто может его наладить и стрелять из него. - Да, господин. - Иначе погибнем мы все. И ты, и твои волчата, и беременные суки... Поэтому подумай как следует, кого из малышей лучше послать. Малышами они называли юных волков, достигших полного роста, но еще ни разу не спаривавшихся. - Я думаю, Акхара, - улыбнулся Сэльо. - Он хороший боец. - Приведи его ко мне. Сэльо поковылял к двери, но задержался. - Повелитель? - Да... - Эти убитые эльфы... и люди... они ведь... низачем тебе не нужны, верно? - Нужны, Сэльо, - спокойно ответил Гортхауэр. - Иди. - Но ведь... - Волчий Мастер мялся в дверях. - Ведь что-то останется... что не годится оркам... - Орки не имеют к делу отношения. Волков нельзя кормить, Сэльо, потому что впереди у нас битва, а не по какой-то иной причине. И нам может понадобиться вся их ярость. - Но... щенки, Повелитель! И две кормящие суки... Ах, если бы ты видел, какими глазами они смотрят, когда я прихожу, и как жалобно скулят! У меня прямо сердце разрывается. - Сэльо, - Гортхауэр повернулся к нему, раздраженный тем, что пришлось сделать лишнее движение. - Если ты сейчас же не покинешь меня, твое сердце пойдет в пищу тем, кого ты так трогательно жалеешь. Иди и приведи мне Акхара... Прежде чем Сэльо вернулся, Гортхауэр изменил свое решение: волкам нужно будет бросить один труп, чтобы они перед битвой попробовали крови и раззадорились, но не отяжелели. Однако Сэльо он ничего не сказал. Никто из подданных не должен думать, будто по его слову господин переменит свою волю. Пусть Сэльо, когда в волчьи загоны принесут труп, увидит в этом милость Владыки, а не свое настояние. Волчий мастер подвел огромного волка к креслу Гортхауэра и тот положил ладонь на широкий покатый лоб зверя. Темные, голодные мыслишки метались под этим черепом, между желтых глаз, умных и злых. Гортхауэр улыбнулся этим мыслям и направил в волка свою волю. Они с Сэльо пытались вывести зверей, достаточно разумных для того, чтобы можно было отдавать им сложные приказы голосом - но ничего не получалось. Волки понимали только самые простые команды, и наилучшим образом действовали тогда, когда привыкали к повадке своего проводника-орка или человека, становились с ним единой волей. Но это делало невозможным использование одного только волка, без проводника. Поэтому Сэльо держал несколько необученных "малышей", проводником которых была воля Гортхауэра. Он вложил в волка направление и цель, а потом Сэльо разомкнул ошейник и повел животное к воротам. Кстати, о трупах и волках... Гортхауэр обратился мыслью к подземелью... Он решил попытать счастья еще раз. Как и следовало ожидать, Берен сломался. Как и следовало ожидать, Финрод выстоял. И тогда Гортхауэр отдал Драуглин приказ. Вспышка, подобная беззвучной молнии, ослепила его. Что-то пошло не так. Финрод сумел высвободить и задействовать силы Арды. Гортхауэр сам непрестанно чувствовал ненавистную силу, пронизывающую Арду и связующую ее воедино. Эта сила изменялась, проходя через Валар, как изменяется свет, проходя через кристалл, но оставалась одной и той же, как и свет, преломившись, остается светом. О, как бы он хотел овладеть этой силой, подчинить ее себе! Он бился над этим уже долго; собственно, все, что они с Мелькором делали здесь, в этом мире, конечной целью имело подчинение силы. Гортхауэр помнил Исток, давший ему жизнь через эту силу, помнил Его уверение: вне Истока Силы нет. Но Мелькор убедил Гортхауэра в обратном: Исток - лишь проводник Силы, которая исходит откуда-то из-за Его пределов; нужно лишь туда прорваться, и тогда они овладеют и Силой, и Истоком. И Гортхауэр поверил: если не поверить, то какие могут быть надежды на то, чтобы перехватить Силу у Истока и Творить независимо от Его воли? Но сколько Мелькор ни искал - он не нашел выходов за пределы Истока и Его творения, а собственные силы Мелькора и Гортхауэра, оторванные от истока, растворенные в плоти Арды, были огромны - но не бесконечны. И со временем Гортхауэр начал ощущать ненависть не только к Истоку, подчинившему Себе Силу, но и к самой Силе, и к Валар, которым не приходилось воровать ее у Творения, и к Творению, столь неохотно с Силой расстававшемуся. Чтобы получить у Могуществ то, что так легко получил Финрод, - комок жалкой плоти, сколько ни называй его королем, - Гортхауэру пришлось бы разрушить, изнасиловать и камень, и воду. Он и этот замок подчинил себе не без труда, и был вынужден пребывать в нем или поблизости, чтобы замок устоял, и держал его силу, и выполнял его волю. А с Финродом они поделились добровольно, хотя это наверняка стоило ему жизни. Плоть, улыбнулся Гортхауэр. Слабая, ничтожная плоть, которой скованы Воплощенные - она не могла бы вынести прохождения через нее такой мощи. Он не видел Финрода - весь тот участок подвала был покрыт мраком после этой вспышки - но знал, что Финрод мертв. Гортхауэр усмехнулся. Теперь в холодном сердце Аст-Алхор тлела только одна жизнь, но и ей осталось совсем недолго... Майя встал у окна, в которое уже прицелилось восходящее солнце. На обоих берегах Сириона расположились армии, готовые к штурму, и тот путь к отступлению, каким воспользовался семь лет назад Ородрет, тоже был закрыт. Впрочем, Гортхауэр не собирался отступать. Финрод прекрасно построил замок, в подвале которого нашел свою могилу. Оба моста - и наплавной, соединявший замок с западным берегом, и подъемный, лежащий на каменных опорах - были убраны. На стенах несли караул стрелки - люди с луками и орки с самострелами. Несмотря на то, что Мелькор поощрял использование самострелов в пехоте, рыцари Аст-Ахэ признавали только луки. На башнях западной стены, кроме того, стояли камнеметы - самого простого устройства, но большой силы, вполне годные для того, чтобы топить лодки и разбивать плоты, если кто-то попытается высадиться на берег. Сам Гортхауэр взял замок, используя Силу. Не ту Силу, которая исходила от Истока, но свою. Против эльфов он призвал ужас, безотчетный невыносимый страх, наподобие того, который пробуждал в жертвах своим касанием, и призраков, порожденных ужасом и темнотой. Слабые бежали, сильные теряли сознание. Ородрет оказался достаточно слаб, чтобы удрать и выжить... Увы, Гортхауэр не мог использовать это сейчас - не выдержал бы замок. Это оружие годилось в наступлении, не в обороне. Только в том случае, если другого выхода не будет... - решил он, отошел от окна и спустился во двор. Там уже собирался в свой последний бой Кийто. Гортхауэру, конечно, донесли, что он в дождливую ночь укрыл пленного Берена попоной. Майя похвалил юного воина - и в самом деле, иначе Берен мог и не дожить до разговора; впрочем, он ничего интересного не сказал, но, по крайней мере, понес свою кару. Гортхауэр выразил восхищение милосердием Кийто, и попросил его - ни в коем случае не приказал, только попросил - принять ответ Хурина. Кийто знал, что не вернется с этого задания живым - ведь нельзя давать противнику возможности прорваться к воротам; а значит, мост будет поднят сразу же, как только посланник проедет по нему. Кийто согласился и сейчас, надев доспех и держа в руке шлем, ждал благословения Повелителя Воинов. Гортхауэр подошел к нему, и Кийто опустился на колено. Гортхауэр ласково поднял юношу и взял его руки в свои ладони. Это делалось именно так - ведь рыцари Аст-Ахэ, ученики Мелькора, как йэллх дэи соотэ-танно, по своему положению были равны Первому Ученику, и благословение должны были принимать как от равного - а если становились на колени, то лишь потому, что хотели так выразить свое почтение к нему, Айан'Таэро, Первому среди Равных. Гортхауэр сжал руки Кийто в своих и сказал: - Я буду с тобой. Лязгнули цепи, ворота поползли вверх, и юноша, надев шлем, вскочил в седло. Подняв руку, уже одетую в латницу, он приветствовал товарищей и заставил лошадь протанцевать кругом. Ворота поднялись достаточно, чтобы выпустить всадника. Затем начал раскручиваться другой ворот - выпускающий наплавной мост. Лучники и стрелки изготовились к бою на случай, если враги попытаются захватить средство переправы. Остров изобиловал пустотами, проточенными водой, и Финрод умело это использовал. Пловучий мост полностью скрывался в неглубокой протоке, которую эльфы расширили. Сейчас он выползал из-под ворот как язык из пасти, и Кийто заставил коня перепрыгнуть на него. Рассветное солнце бросало от замка длинную тень на Сирион, и как раз там, где кончалась эта тень, начиналась устойчивая часть моста, протянутая с другого берега на каменных опорах. Не дожидаясь, пока наплавной мост пристанет к ней, Кийто послал коня в разбег (по заводи пошла такая крутая волна, что ноги Гортхауэра захлестнуло водой, а дно затона почти обнажилось) и перепрыгнул с понтона на мостки. По знаку сигнальщика мост пошел назад...
- Я Хурин, - откликнулся князь Дор-Ломина, выступая вперед и шагая к мосту. - Что ты хочешь услышать от меня? - Вчера Повелитель передал тебе условия. Что ты ответишь? - Я смотрю, он обрекает на смерть всех своих посланцев - посмотри, куда уплыл мост. - Меня это не беспокоит, тем паче тебя. Скажи, что вы решили: отступите от замка или нет? - Пусть твой Повелитель выглянет в бойницу пополудни и на закате - в блеске солнца на наших копьях он увидит ответ. - Тогда защищайся, Хурин, сын Галдора - или прикажи своим слугам убить меня бесчестно, - всадник сошел с коня. Хурин вышел к нему навстречу с секирой в руках, но без щита. Рыцарь Моргота тоже оставил щит у седла. Хурин не боялся честной схватки. Они вступили в бой без единого слова, как только сошлись - черный воин успел к этому времени обнажить меч. Дважды прозвенела сталь - Хурин отразил удар окованной частью рукояти, а потом ударил сам. Мост был достаточно широк для боя, и этому оставалось лишь радоваться, потому что Хурину много приходилось уворачиваться. Будучи невысоким, он с юности избрал своим главным оружием топор, меньше пригодный для отражения ударов, чем меч, но наносящий при должном искусстве более верное поражение. Хурин искал случая нанести такой удар и случай предоставился: уклонившись от вражеского меча, Хурин вонзил секиру в бок противнику. Лезвие разрубило кольчугу, плоть и ребра - и Хурин отступил, ожидая, что противник сейчас упадет. Невозможно было получить такую рану и остаться на ногах. Но это произошло. После мгновенного замешательства черный рыцарь снова кинулся в бой. Вскрикнули от изумления воины Лор-Ломина и Хитлума, следящие за схваткой - а витязь Моргота не издал ни единого стона, только дыхание его сделалось словно бы затрудненным. Хурину сделалось страшно, как вчера вечером. Вспомнились жуткие легенды о живых мертвецах, которые бьются в войске Моргота, и холодный пот побежал между лопаток. Но умирать от ужаса было некогда - следовало продолжать бой. А при более пристальном взгляде на соперника увидел, что бок его кровоточит, и очень сильно. Кровь заливала кольчугу, и, стекая по ноге, пятнала мостки. Хурин воспрянул духом. Противник истекал кровью - значит, он был живой человек, а не покойник, и терял силы. Он недолго устоит при таком ранении. Черный рыцарь и сам это знал, оттого и нападал на Хурина с удвоенной яростью. Тот еле успевал уходить от одних ударов, другие в прыжке пропускать под собой, а третьи отбивать лезвием секиры и окованной частью рукояти. Он был уверен в своих силах, и вновь ждал случая нанести более верный удар - но теперь уже вовсе не хотел рисковать, зная, что и вторая рана не свалит противника так скоро, как он думал поначалу, а с другой стороны - и первая может свалить его в любой миг. Он улучил мгновение - и ударил вражеского воина по шее. Промахнувшись, угодил в плечо... Снова сталь врубилась в железо, в плоть и кость... На этот раз воин Моргота упал на колени - таков был удар. Какое-то мгновение казалось, что он все-таки сможет подняться - но тут меч выпал из его разжавшейся ладони, а сам он, качнувшись, опрокинулся в воду. В этом месте было неглубоко, и, когда ил, поднятый телом, улегся, Хурин увидел, как черный рыцарь без движения лежит на дне, а кровавая струйка поднимается и курится, как дым, над его раной. Выдохнув с облегчением, он столкнул в реку ногой меч черного воина и зашагал по мосту к своему радосто орущему войску. - Ну, - проворчал он, когда крик улегся. - Чего было орать? Экая невидаль, зарубили морготова воина. А дело когда сделаем? - Сказали - к полудню будем готовы. - А эльфы когда? - Хурин бросил взгляд на восточный берег. - Не знаем. Можно отписать... - Так отпишите, за чем же дело стало. Оба лагеря - эльфийский и человеческий - могли обмениваться сообщениями, либо переправляя гонца на лодке - выше по течению на четыре фарлонга, где Сирион был уже - либо просто привязывая послания к стрелам и пуская их на тот берег. Артанор уже знал, что произошло позавчера днем. Его воины вчера нашли неподалеку, в камышах, раненого нолдо, назвавшегося Арфалом из отряда Хисэлина. Он лежал там больше суток, по горло в воде, сначала ожидая, пока орки перестанут рыскать по округе, потом - просто без сознания. Когда ему обмыли и перевязали рану, а лекарь сказал, что его жизнь вне опасности, Каримбэ решил привести его в чувство, чтобы поговорить. Он расказал о случившемся в Кирит-Мегил и указал место, где они, выступая к Тол-и-Нгаурхот, оставили раненых. Артанор, не медля, направил туда отряд, Арфал же снова впал в беспамятство, так и не поведав о том, что сталось дальше - но из того, что Тол-и-Нгаурхот был по-прежнему во власти черных, Каримбэ заключил, что затея Берена не удалась. Жив или нет был он сам - оставалось неизвестным, пока лучник не перебросил с западного берега письмо от Хурина, рассказывающее о посланце Гортхаура и страшной смерти, его постигшей. По его словам, Берен был все еще жив, и Финрод тоже, а впрочем, и то, и другое могло оказаться сауроновой ложью. С рассветом оба войска стояли на берегах, на безопасном расстоянии от камнеметательных орудий, в полной готовности, на случай, если Саурон решится на вылазку. Штурм имело смысл начинать только одновременно, и только после того, как эльфы на своем берегу соберут осадное орудие и разобьют восточные ворота. За сбор этого орудия они взялись еще вчера с вечера, и было это сущее чудовище. Хурин видел его в испытаниях и не сомневался, что ворота Тол-и-Нгаурхот не устоят. У Саурона была одна надежда - на успешную вылазку, на то, что орудие удастся сокрушить прежде, чем оно сделает хотя бы один выстрел. Это понимали и эльфы - оттого и были в полной готовности. Артанор Каримбэ ждал атаки. Он видел поединок на другом берегу, Саурон его тоже видел, а значит - не может больше рассчитывать на примирение и не станет торговаться о заложниках. Артанор не боялся, что Саурон решится на вылазку. Он боялся другого - что Саурон прибегнет к колдовству. Но Саурон сначала попробовал иное. На обоих берегах поднялся крик и стон, когда орки принялись на глазах осаждающих издеваться над телами людей и эльфов, попавших в ловушку вместе с Береном. Сначала из метательных орудий в людей Хурина полетели отсеченные правые руки. Это тянулось долго, и люди Хитлума насчитали восемь десятков, терзаясь вопросом - живы или мертвы те, у кого их отрубили. Потом через реку полетели левые руки, а какое-то время спустя орки развесили на крепостной стене с эльфийской стороны изуродованные тела эльфов и людей. Воины Артанора ответили на это поругание могильным молчанием. После гнева и ужаса, вырвавшего у них крик, пришла ярость, немая и беспощадная, как сталь. Артанор понимал, что Саурон делает это, чтобы вызвать противников на атаку, заставить раскрыться. Сидя за стенами замка, он ничем не хотел рисковать. Каримбэ надеялся, что Хурин тоже это понимает и не позволит вызвать себя на бой раньше времени. Слишком долго они готовили все это, слишком дорого было уплачено за то, чтобы покончить с сауроновым гнездом в верховье Сириона. С осени придумывали и мастерили осадную машину и плавучий мост. Нельзя, чтобы все сейчас пошло насмарку. Нельзя... И все же он с застывшим сердцем ждал самого страшного - что вот-вот на стену вынесут нагое тело Финрода, и, отрубив руки, сбросят вниз, привязанным за ноги... Он был странно уверен в том, что Финрод мертв. Ведь неспроста же так мрачен этот рассвет, неспроста молчат птицы. Прежде Артанор не задумывался о том, как много значит для него сын Арафинвэ. Артанор был из другой ветви, он принадлежал нолфингам, и ради верности Нолофинвэ, своему другу и побратиму, пошел за ним через льды. В Валиноре старший сын Финарфина мало чем проявил себя. Он многое умел делать неплохо, но именно неплохо. Его скорее любили, чем уважали... Во всяком случае, Артанор не мог припомнить из тех времен ни единого случая, чтобы кто-то из мастеров или инголмор, в споре или в мастерстве сослался на Финарато. Он довольно много времени проводил в свое время с Мелькором - из-за чего после побега мятежного Валы сыновья Феанора посматривали на него косо. Он был, насколько Каримбэ мог знать, послушным и любящим сыном. Словом, когда Финрод не повернул в Валинор вместе со своим отцом, а продолжил поход, это было для Артанора полнейшей неожиданностью, и еще большей - то, что во льдах он проявил себя отважным и решительным вождем. Многие думали, что верховодить у арфингов будет Артанис, сильнее всех поддержавшая Феанора в его намерении вернуться в Эндорэ, или даже Ангрод, вопреки старшинству, но вот поди ж ты - после Альквалондэ в них словно что-то угасло, а вот в Финарато - разгорелось. И теперь Артанор чувствовал себя как тогда, десять лет назад, когда узнал, что его король раздавлен сапожищами Моргота. Имя Маэдроса для всех эльфов Средиземья было именем отваги и самоотречения; имя Финголфина - именем чести, имя же Финрода... Артанор не знал, как называется та добродетель, которая сделала Финрода вождем. Это была некая мудрость, отличная от мудрости ingolmor, мудрость духа и сердца. Она порождала странное благородство и порой казалась безумием. Пожалуй, он один был ее обладателем, хотя со временем многие начали подражать. Но никто так и не понимал, что же заставило короля выступить в этот отчаянный поход - когда союз эльфов и людей был заключен, когда снова забрезжил впереди признак победы... Чего ради он это сделал, ведь клятва, данная смертному, обязывала его только помочь - и, соединив союзом Хитлум и Химринг, король исполнил ее? Артанор понимал, что ни смертный, ни Финрод ему уже не скажут. Финрод мертв! - это было так, словно умерло само милосердие. Но, умирая, оно пробудило к жизни отвагу и месть. Артанор, беспокоясь об успехе штурма, ни единого мига не сомневался в нем. Он знал - это было больше, чем вера - что никакие хитрости сегодня не помогут Саурону. Он слышал это в молчании своих эльфов, в тихом стуке случайно соприкоснувшихся щитов, в шепоте реки. ...Саурон перенацелил свои орудия. Теперь они стреляли в эльфов. Что-то круглое, вращаясь на лету, тяжело ударилось в песок. Это была человеческая голова - отрезаны уши и нос, на лбу вырезано непристойное слово. Круглые снаряды полетели один за другим. - Что делать, Каримбэ? - тихо спросил один из эльфов. - Это невыносимо... - И все же нужно вынести, - ответил Артанор. - А уж потом мы запустим голову Саурона так высоко, что ее полет увидят из Ангбанда. А пока что - собирайте их; позже мы их похороним.
|
|
Это был уже второй волк, и Хуан убил его так же, как и первого: когда тот вылезал из воды. Это случилось почти в середине ночи, а сейчас был близко рассвет. - Куда он посылает волков? - тихо спросила Госпожа, глядя в сторону темного острова. - Посмотри, они спускаются вниз по течению и поднимаются на берег в одном и том же месте, возле этой заводи. Что же здесь? Хуан немного побегал кругами, понюхал воздух внизу и вверху, но ничего не обнаружил. Ветер дул со стороны реки, и его запах говорил Хуану только две вещи: во-первых, на острове полно Волков и Ненавистных; во-вторых, на другом берегу реки люди жгут костры. Отсюда огней было не видно, их скрывал мыс, но над водой плыл человеческий запах - дыма, жареного мяса, вареной рыбы, хлеба, коней и старого пота, многократно пропитавшего одежду под доспехом. Запах этот был настолько слаб, что ни человек, ни эльф не различили бы его, и даже не всякая собака почуяла бы что-либо кроме дыма, но Хуан знал, что там, за мысом, на другом берегу - большой лагерь. Но к рассвету ветер переменился, и в стекающем с гор потоке воздуха Хуан поймал другой запах - запах эльфов. Коротким тявканием он пригласил Госпожу следовать за собой, и вскоре они нашли тех, кого искали волки. Сирион бежал меж двумя горными цепями, и склоны предгорий начинались сразу от берегов. Для того, чтобы установить ту огромную штуку, которую эльфы принесли с собой, требовалась довольно большая ровная площадка, откуда был бы виден замок и его ворота. Такая площадка отыскалась, и подступы к ней защищал небольшой отряд лучников-нолдор, а на ней самой кипела работа. - Вот оно что, - проговорила Госпожа. - Мне кажется, что в ближайшее время следует ждать еще волка. И, возможно, не одного. Хуан согласился с ней. Он не понимал смысла этой Штуки, но чувствовал, что Ненавистным она не понравится и причинит им много вреда. Конечно, Саурон попытается с ней что-то сделать. Госпожа сбросила капюшон плаща-невидимки и шагнула на поляну, где нолдор устанавливали Штуку. Хуан вышел за ней следом. Лучники не дремали - Госпожа и Пёс тут же оказались под прицелом, но, увидев эльфа, нолдор опустили луки. Остальные застыли, прервав работу. - Alayo, vanimelde! - вырвалось у одного из них. - Кто ты, дева, и как оказалась здесь? - Или это морок, или этот пес - Хуан, волкодав Келегорма Феаноринга! - воскликнул другой. - Но я прежде не слышал, чтобы он покидал хозяина. Госпожа назвала себя и вкратце рассказала, что с ней приключилось, как и зачем она оказалась здесь. Нолдор в изумлении переглянулись. - Если Берен там, - сказал один из них, - Так уж, наверное, его нет в живых. Ты должна остаться с нами, королевна, и дождаться конца сражения. - Внизу, на склоне, в зарослях лежат два волка, - сказала Госпожа. - Убил их Хуан; мне кажется, они были посланы за вами. Трое лучников тут же снялись с места и пропали в лесу. Вернулись они скоро, неся с собой две волчьи головы. - Нам есть что бросить Саурону в ответ, - сказал их старшина. - Заодно и пристреляемся. Один из эльфов отвел Госпожу в сторону, к костру, и угостил ее похлебкой. Другой побежал вниз, в лагерь - известить Артанора о прибытии высокой гостьи и о том, что на расстоянии дневного перехода оставлены беспомощные раненые, за которыми ухаживает одна-единственная девица. Остальные вернулись к работе, Хуан же лег у ног Госпожи. Работа близилась к завершению, когда Хуан почуял волка. И не одного - много! Яростно залаяв, он вскочил и заметался по площадке, а затем остановился, рыча в ту сторону, откуда чувствовал напасть, и тут же лучники повернулись туда. Одновременно над всей рекой раздался глухой удар, и тот эльф, что сидел верхом на Штуке, которая успела со времени начала работы стать довольно высокой, закричал, указывая на Остров: - Мост опустился! Они опустили мост! Саурон пошел на вылазку!
- Раудан, сиди здесь и защищай госпожу! - крикнул ему один из мастеров, соскакивая и обнажая меч. Раудан был совсем молодым, едва достиг совершенных лет, но вел себя весьма уверенно. Колчан он повесил на какую-то выступающую деревяшку, чтоб был под рукой, одну стрелу наложил на тетиву, две других взял в зубы. Лютиэн смотрела в строну Волчьего Острова. Грохот, который она услышала, и вправду был грохотом опустившегося моста. Затем ворота поднялись и по мосту поскакали всадники, черные рыцари Моргота. Их было не более полусотни, но полсотни конных воинов, закованных в броню - это страшная сила. - Волки! - крикнул Раудан, стреляя куда-то вниз. Лютиэн посмотрела туда и действительно увидела волков: огромные, ненамного меньше Хуана, черные твари бесшумно выпрыгивали на поляну из-за стволов. Лучники, вскочив на телеги, стреляли в них, нолдор-мастера, которые ладили орудие, заняли оборону внизу, вооружившись мечами и топорами. И начался бой. Волки бросались, имея одну цель - уничтожить мастеров и их защитников. Никто из войска Артанора не мог прийти на помощь, потому что вслед за конницей по мосту бегом наступала пехота, не меньше четырех сотен человек и орков. Лютиэн впервые в жизни видела настоящий бой так близко, он занимал ее даже сильней, чем схватка, кипевшая у ее ног - правду говоря, ей было слишком страшно смотреть вниз. Она слышала крики эльфов, волчий рык и собачий лай, звон тетив и свист стрел, порой в поле ее зрения попадала та или иная картина драки: вот поваленный на землю эльф, не имея простора для замаха, топорищем защищается от волчьих зубов... Вот Хуан сцепился с вожаком волков... вот лучник, спрыгнув с воза, ножом добивает чудовище... Но ее внимание было сосредоточено на берегу, где черный клин наступающих всадников увяз в обороне эльфийской пехоты.
Опасность возникла совсем в другом месте. По реке, плыло хитрое сооружение из соединенных веревками винных бочек, похожее на огромную гусеницу, на "голове" которой установлен большой сбитый из досок щит - от стрел и болтов со стен, грозящих плотогонам. Гортхауэр понял, что будет дальше: когда "голова" войдет в канавку плавучего моста, "хвост" за канаты притянут к берегу, а потом бросят на бочки широкие доски и побегут по ним - четверо в ряд... Кто же это у них там такой умный? Фингон? Хурин? Дружное "Й-йэхх!" на стенах - орудийные команды рванули рычаги. Камни, способные потопить лодку, не разбивали бочки, попадая в них - вода смягчала удары, по округлым бокам камни соскальзывали, и даже если бы удалось разбить одну бочку, плот остался бы на плаву. Щит, за которым укрывались плотогоны, был достаточно крепок. Гортхауэр отдал команду беречь снаряды до причаливания плавучего моста - обстрел обретет смысл, когда по мосткам тесно побегут враги. Устроить вылазку в ту сторону было невозможно: сил не хватит. Оставалось одно: стрелять со стен, по крутой дуге, стараясь достать плотогонов сверху. Гортхауэр отдал лучникам приказ и те изготовились, ожидая, пока плот подплывет на расстояние выстрела. В бою бывают такие минуты, когда командующий может только ждать, чем кончится дело. И Гортхауэр ждал.
О, это было тяжко. Рохиры Моргота не ведали ни страха, ни боли. Почувствовав усталость, он позволил подменить себя в первых рядах, отступил назад, прикрываясь щитом, поднялся по склону, оказавшись слегка над схваткой, и огляделся. Замок заслонял от него происходящее на другом берегу Острова. Зато другой берег просматривался с того места, где устанавливали орудие, и Артанор задолго до начала боя отдал приказ: просигналить засадному знамени, как только Хурин будет готов. Правда, если оборона эльфов будет здесь опрокинута - засадное знамя вступит в битву, не дожидаясь сигнала... Артанор спрятал голову за щит, повинуясь какому-то наитию - и в щит тут же вонзились две стрелы. Третья ударила его в ногу, но соскользнула по ноговице. Один из лучников ответил морготовым стрелкам, но сам упал, раненый. Артанор передал свой щит оруженосцу и взял из рук раненого лук. Его называли "Орочьим мечом" но и с луком он умел обращаться неплохо.
И Лютиэн увидела, как из ближайшего леса бегут вниз по склону нолдор в полном доспехе, со щитами и копьями. Они шли уже в наступление, и командир морготовской конницы понял, что не устоит. Он потерял много людей и лошадей, и если бы его отряд был сейчас разбит окончательно, то Саурону некого было бы послать на защиту других ворот - тех, к которым мост проложил Хурин. Несколько черных рыцарей остались на мостках, а за их спиной подняли мост и закрыли ворота. Эльфы старались прорваться к замку быстрее, чем мост будет поднят - но смертники защищались очень храбро и умело. Теперь Саурон был загнан в ловушку - но эта ловушка служила ему и укрытием. Крепким, почти неприступным. Войско Хурина переправлялось по плавучему мосту под градом камней. Людей было много, больше, чем эльфов Артанора, и если даже камень сшибал кого-то мертвым в воду, в бегущих по мосту рядах людей не делалось бреши. Берег острова, куда высаживался Хурин, был песчаным и пологим, не таким, как другой, где стоял Артанор. И последние из людей несли с собой вязанки хвороста. - Они хотят поджечь речные ворота Тол-и-Нгаурхот, - сказал старшина мастеров. - Раудан, беги к Каримбэ, скажи ему: это плохая затея. Они заплатят многими жизнями, а толку не будет: в Речном Дворе есть еще одни ворота, крепче первых. Пусть пошлет им весть. - А можно я? - спросила Лютиэн. - Почему? - Раудан может помочь вам в работе; я - нет. Я лишняя здесь. Старшина нолдор заколебался. - Со мной Хуан - разве может мне угрожать большая опасность, чем другим? - настаивала она. Этот довод подействовал. - Беги, - согласился нолдо. - И возвращайся. Лютиэн вскочила на спину Хуану, и пес огромными скачками понесся по склону вниз.
- Прекрати хныкать, - оборвал его Готхауэр. Огромный волк, сын прекрасной и сильной Драуглин, подыхал на брусчатке Волчьего Двора. Положив ладонь ему на голову, Гортхауэр разглядел запечатлевшийся в убогом сознании твари образ - здоровенный жемчужно-серый волкодав из своры Оромэ. - Хуан здесь, - сказал он вслух, и погасил жизнь волка. Так значит, это из-за пса волчья атака на нолдор-мастеров не удалась. Но раз Хуан здесь - то где его хозяин, Келегорм Феаноринг? Пес был неразлучен с ним; значит, здесь и сыновья Феанора. Значит, эльфы заключили союз. Крепкий союз, объединивший всех изгнанников... А снаружи уже трещало пламя - люди пытались поджечь речные ворота замка. Воины на стенах передавали друг другу вверх по лестнице ведра с водой, другие стреляли в людей Хурина из луков и самострелов, сбрасывали им на головы камни и бревна. И, едва Хурина заставили отступить по песчаной косе, как случилась новая напасть. Раздался звук, точно выстрелили из огромного лука, и что-то черное, бесформенное и страшное, взлетев над эльфийским берегом, по дуге понеслось к Аст-Алхор, ударилось о стену тюремной башни и тяжело шмякнулось во двор. Сэльо, приковылявший туда последним, снова разрыдался, увидев трех своих питомцев, изрубленных в схватке и изуродованных ударом о стену. Эльфы еще дважды стреляли телами волков из своего осадного орудия. Со второго выстрела волки ударились в крышу Дозорной Башни, проломив черепицу. С третьего - перелетели через восточную башню и упали в сад. Между каждым выстрелом проходило столько времени, сколько нужно, чтобы сгрызть яблоко. - По направлению они уже пристрелялись, - сказал Ульв, корна'таэро. - По дальности будут пристреливаться дольше... Но когда пристреляются - снесут ворота. - Повелитель! Повелитель! - закричал один из орков с вершины Речной Башни, показывая рукой вниз. Гортхауэр поднялся на стену и осторожно выглянул между зубцов. Плотогоны Хурина отцепляли свой плавучий мост от мостков другого берега. Гортхауэр понял: люди Хитлума хотят переправляться к эльфам. Готовится штурм. - Соберите всех, кто свободен и не ранен, - приказал он ближайшему антару. - Пусть громоздят укрепление между казармой и конюшней. Гортхауэр дошел до Дозорной Башни и поднялся в покои под аулой, когда эльфы выстрелили в четвертый раз. Круглый каменный снаряд взлетел над рекой - как показалось Гортхауэру, медленно и плавно - на мгновение завис в воздухе маленькой луной - и полетел на замок, ускоряясь и увеличиваясь в размерах. Гортхауэру казалось - хоть он и знал, что это не так - будто камень летит прямо в окно, и именно в то, против которого он стоит. Мнимость быстро развеялась: камень упал в реку, и вода от его падения взметнулась выше крепостной стены.
|
|
Он побежал вниз, и вскоре от реки начали передавать шлемы, полные мокрого речного песка. Песок ссыпали в плотные конопляные мешки, каждый из которых вмещал двадцать фунтов. "Времени будет мало, - говорил своим ученикам и соработникам Таурамел, мастер-плотник. - Оно будет дороже всего, поэтому то, что может быть сделано заранее, должно быть сделано заранее". Поэтому были вытесаны три дюжины каменных ядер одинакового веса, поэтому было рассчитано, какой мешок вмещает в себя ровно двадцать фунтов влажного песка (ведь его не будут тащить с собой от Эйтель-Сирион). Поэтому отыскали тех, кто со времени постройки Тол-Сирион помнил точные расстояния - от одного берега до другого, по прямой, по наклонной... - Предмостье отсюда в трех фарлонгах и сорока шагах, - сказал, глядя на расходящиеся по воде круги, Таурамел. - Считай, Раудан. Раудан, несмотря на молодость, был мастером счетных рун, и в свое время ездил учиться в Нарготронд (Таурамел нахмурился) - к Эдрахилу... Видимо, юный эльф тоже вспомнил о своем учителе, потому что вздохнул, берясь за стило... Вес ядра, исходный вес противовеса, расстояние, на которое полетел снаряд, требуемое расстояние... Расстояние в фарлонгах и вес в фунтах... И - canta, постоянное начертание, в которое подставляются эти переменные значения... - Нужно еще двести шесть фунтов, - сказал он - и тут же присоединился к тем, кто наполнял мешки из выросшей за какие-то минуты немалой кучки песка. Он заметил, что принцесса Дориата смотрит на него и улыбнулся. Ему нравилось восхищение его искусством. В нем не было никаких чар, что бы там ни думали смертные, но оно было красиво и действенно. Ворота Тол-и-Нгаурхот не могли открыть ни хитрость, ни доблесть, ни чары - ключом к ним станет мастерство и разум... - Сто тридцать, - заряжающий клал в корзину противовеса один мешок за другим. - Сто сорок... Сто пятьдесят... Последний мешок Раудан наполнил чуть больше четверти и шмякнул в корзину сам, после чего, отряхивая руки, подошел к Лютиэн. - Ты дивишься искусству счетных рун, hiril? - Дивлюсь, - согласилась Лютиэн. - Ты и вправду при помощи этого расчета надеешься попасть со второго выстрела? - Со второго - нет, - честно признался Раудан. - Ведь расстояние мы прикидываем на глазок, а значит, мои расчеты неверны. Я думаю, снова будет недолет, в лучшем случае мы попадем в предмостное укрепление. А еще может оказаться, что по направлению мы прицелились неверно, и тогда придется разгружать противовес и сызнова передвигать орудие... С третьего выстрела, может быть, с четвертого... За их спиной раздался удар топора - обухом выбили железный стопор. Корзина противовеса упала вниз, метательное плечо орудия взлетело вверх - и круглый тесаный камень полетел в сторону крепости. Удар был страшным. Каменная кладка под воротами, куда угодило ядро, брызнула крошкой, осколки ударили по воде. Само ядро тоже разлетелось вдребезги, на месте его попадания осталась щербина в камнях - такая большая, что Лютиэн полностью поместилась бы в ней, если бы свернулась калачиком. - Что ж, по направлению верно, - задумчиво сказала Лютиэн. - Значит, с третьего раза ты попадешь в ворота? - Вне сомнений. - Тогда мы с Хуаном пойдем вниз, - принцесса положила руку на загривок пса. - Постой госпожа! - Раудан попытался взять ее за рукав. - Когда ворота будут разбиты, там начнется сражение. Что ты будешь делать? - Сражаться, - улыбнулась королевна, оглядываясь на ходу. - А вдруг там окажется противник, который не по силам Артанору? Раудан собрался было бежать за ней, но лучник остановил его. - Оставь, - сказал он. - Каримбэ не пустит ее в бой... Раудан поморщился, потом приказал: - Прибавить еще сорок фунтов...
- Когда они ворвутся в ворота - выпускай молодняк, - приказал Гортхауэр Сэльо. - Слушаюсь. Гортхауэр спустился со стены во двор - только первый двор после первых ворот. Да, Финрод строил этот замок на совесть... Если бы Ородрет оказался покрепче - Минас-Тирит дался бы ему десять лет назад большой кровью. Терять такой хороший замок было обидно - Саурон успел к нему привязаться, а его - привязать к себе. Намертво. Фингон может отобрать замок - но не получить его. Гортхауэр усмехнулся. На стене вскрикнули чуть ли не в один голос - он понял, что произошло: там, за скальным выступом, взметнулось плечо осадного орудия. Началось... Гортхауэр осторожно выглянул в бойницу. Снова возникло чувство, что огромный каменный шар летит прямо в него - скорее всего, так оно и было бы, знай эльфы, что он именно за этой бойницей над воротами. Но эльфы метили ниже. Удар был ужасен и на сей раз верен - ворота хрястнули, решетка подалась назад и прогнулась, было ясно, что следующего удара они не выдержат. Внизу, перед воротами, выстроились лучники; орки с самострелами встали на стенах, готовые дать отпор тем, кто пойдет на штурм. Тягостное ожидание прервалось несколькими ударами - у орудий на башнях, перенацелив их на восточный мост, выбили стопоры, и снаряды полетели в выстроившееся у воды эльфийское войско. Но прицелиться как следует там не могли - замок закрывал обзор. Камни падали в воду и в лес вокруг, лишь один из них рухнул в середину войска. Удар! - решетка не выдержала и слетела с цепей, зазвенев по камням. Одна из створок ворот подумала и упала наружу, образовав нечто вроде моста. Лучники начали плотный обстрел людей и эльфов, бросившихся на мост, послышались первые крики, звуки падения в воду - с той стороны. Гортхауэр обнажил меч, его примеру последовали рыцари Аст-Ахэ. Он уже различал впереди, за пастью вывороченных створок и выломанной решетки, людей, стоящих на досках, передающих по рукам новые... Обстрел не мог их остановить - на месте одного появлялся другой, хотя уже десятка с два бултыхалось в воде, пытаясь ухватиться за мост или освободиться от тянущих ко дну доспехов... - На мосту! - крикнул Ульв - и подавился железом. Чудом перед Гортхауэром успели в последний миг поднять щит - следующий болт получил бы он. Вражеские стрелки били из самострелов, стоя на плавучем мосту - и стреляли втрое быстрее, чем стрелки Гортхауэра. Потому что они не крутили ворот, а натягивали самострелы, упираясь ногой в стремя... Отстреливаться от лучников стоячего моста и вести огонь по плавучему мосту одновременно не получалось - майя выругался. Эльфы и люди сумели устроить более плотную "стальную завесу", и их было больше. - Назад! - крикнул он. - Назад, в ворота! Ему было проще, чем многим другим командирам разных времен и народов - солдаты чувствовали его, майя, волю. Лучшие из них подчинялись ей так же быстро и верно, как части его тела. Хитлумцы, бежавшие во главе, уже миновали мост и ступили на остров. Гортхауэр заметил двоих: первый, сбивал воинов первых рядов в колонну для наступления. Шлема на нем не было, и по спутанным волосам цвета потемневшего золота майя определил, что это Хурин. Второй, в черном эльфийском шлеме, шишак которого горел на солнце хрустальным огнем, командовал стрелками на мосту. У обоих одинаковые щиты - красное с золотом, цвета Дома Хадора. Братья... После головы Берена их головы были самым дорогим трофеем. Теперь Гортхауэр убеждался все больше, что Мелькор продешевил - эти головы стоили больше, причем на плечах... Нет, второй раз он не допустит этой ошибки... Их можно использовать только полностью выпотрошенными и обращенными, нельзя жалеть на это ни времени, ни средств... С лязгом, криками, жутким первобытным рыком сшиблись первые ряды. Гортхауэру, мастеру меча, никогда не нравилась такая рубка - в тесном строю, бок в бок, неуклюжие попытки ткнуть противника поверх его и своего щита в то время как тебе мешают твои же товарищи... Хадоринги напирали мощно - даже Гортхауэр, стоявший в пятом или шестом ряду, обменялся с кем-то ударами: первый же натиск прорвал оборону. Но, пробежав с полсотни шагов вперед, штурмующие оказались под обстрелом с крыш хэссамаров, а дорогу им преградило нагромождение бочек, столов, телег, скамей и прочего барахла, наваленное посреди прохода аж до второго поверха. Клин, прорвавший ряды, был смят. Часть лучников, стоящих на стенах, перенесла огонь во двор, часть наступающих бросилась к лестницам и побежала на стены. Орудийные команды взялись за топоры, и кто-то уже хрипел под сапогами своих же товарищей, а кто-то падал со стены, и его крик обрывался мощным глухим ударом... Гортхауэр видел, как в самой гуще драки орудует гномьей секирой Хурин. Отступившие было воины снова сплотились вокруг вождя - и хадоринги опять начали теснить Волчью Стражу и рыцарей Аст-Ахэ. Загрохотали цепи, опуская язык моста - хадоринги захватили надвратную башню. Пора, решил Гортхауэр. Почувствовав его волю, в дальних помещениях Сэльо поднял решетку волчарни. Воля Саурона вела серую лавину по проходам и дворам - и когда волчья стая выплеснулась из вторых ворот, воины Дор Ломина дрогнули еще раз... Пора... В кипении боя это осталось не замеченным почти никем, никто не смог сказать потом, куда девался майя, только что стоявший в самом вихре событий - высокий, в черных доспехах, с черной дланью на шлеме... Шлем нашли и доспех нашли - но не было тела... Саурон обернулся волком, когда двор накрыла волчья волна - и эта волна вынесла его вперед, на мост: не опущенный мост замка, по которому наступали все новые и новые отряды, а плавучий, почти свободный от людей. Огромный волк легко проскочил мостки и выбежал на берег, опрокинул ударом плеча стрелка, успел увернуться от второго болта и, прыгнув на высокого воина в черном шлеме со звездой, свалил того с берега в воду. Расчет был точен: всем хватало забот помимо того, чтобы преследовать гаура. Сотни волков, вырвавшись на свободу, задали работы и стрелкам, и копейщикам... Молнией промчавшись через боевые порядки хадорингов, он исчез в прибрежных камышах. Нужно было переправиться на другой берег - и бежать волком через Анфауглит... Смертные говорят - нет худа без добра. Что ж, сегодня вечером можно будет вспомнить хотя бы одно приятное ощущение: силу и мощь волчьего тела. "Волк-Одиночество" - он сам приложил руку и сердце к этой квэнте, и она вышла хорошей, много людей были покорены ее мрачным очарованием. И ради этого чувства нельзя было писать того, о чем написать более всего хотелось: быть волком приятно... До ужаса приятно... Он побежал к лесу... ...А из леса навстречу ему выскочил громадный, жемчужно-серый волкодав из своры Оромэ... Гортхауэр ни на миг не замедлил бега - не сделал этого и пес. Им обоим не нужен был животный ритуал - они знали друг друга. Хуан помнил, и Саурон знал, что ему суждена смерть от клыков самого большого и страшного из волков Моргота... "Самый большой и страшный - это я!" - мыслью крикнул Гортхауэр. Пес услышал - но не ответил. Они сшиблись и сцепились так, что полетела шерсть. Гортхауэр мог одолеть и разорвать любого из волков своей стаи, но здесь он столкнулся с куда более сильным противником. Несколько раз ему как будто бы удавалось вцепиться псу в горло или загривок, но белая шерсть забивала ему рот так, что прокусить шкуру он уже не успевал: пес выворачивался, оставляя у него в зубах клочья меха, и сам ранил его клыками. Гортхауэр ужаснулся - пес одолевает... Нужно было не искать этой встречи, бежать от нее - поздно! Хуан вцепился волку зубами в горло и не отпускал... Гортхауэр рванулся несколько раз, полоснул когтями собачий бок - и убедился, что когти Хуана не короче и не мягче его собственных. Вконец озлившись, он решил прибегнуть к волшебству и принял свой привычный облик - теперь оказалось, что пес одним движением может перекусить ему шею. Гортхауэр прохрипел заклятие - оно... Оно ушло в ничто, как стрела в воду: было - и нет. Над его волей была чья-то другая воля; над его силой - чья-то другая сила... Хуан крепче сжал челюсти - и полузадушенный Гортхауэр мог только еле-еле тянуть воздух сквозь зубы. Она возникла в поле его туманящегося зрения - небесный лик в обрамлении коротких черных волос, точно отражение в волшебном зеркале... "Мелиан?!!" - на миг сердце остановилось. Нет, нет. Не Мелиан... Тинувиэль, ее дочь... - Если не хочешь, чтобы твой обнаженный дух был заперт в самую жалкую из оболочек и приполз к Морготу слизняком на брюхе - отдай сейчас же мне власть над Островом! - в пламени своего гнева она была почти майя, и Гортхауэр не усомнился ни на миг: едва псина убьет его, как колдунья уловит его дух в свои сети и упрячет в ближайшую жабу. Не смертельно, но... неприятно. Он прислушался к тому, что творилось на Острове - ведь связь не разрывалась, он по-прежнему был частью - там. ...Передний двор был устлан трупами орков и волков. Люди отступили дальше, теперь бой шел в крытом переходе от казарм к дворцовым помещениям. Хадоринги ломили, на помощь им пришли эльфы Каримбэ-Голой Руки. Да, отдать власть сейчас - это будет очень кстати... Потому что девчонка власть над Островом не удержит, и в последний миг перед падением ощутит, как это будет - стены Минас-Тирит рухнут, погребая и хитлумцев, и эльфов, и орков, и рыцарей Аст-Ахэ, и останки ее любовника... - Бери, - сказал он, перебрасывая на нее ту связь, которая сплела воедино его волю и замок Аст-Алхор: от первого воина до последнего кирпича. Девчонка вскрикнула, рухнула на колени - но власть над замком удержала... Дешевый зубоскал Берен, будь он жив, сказал бы, что у Гортхауэра сегодня неудачный день. Хуан разжал челюсти. Задыхаясь и кашляя, зажимая руками шею, майя поднялся на колени. Со стороны, - прошмыгнула дурацкая непрошеная мысль, - они похожи на двух молящихся... - Иди, - просипел он (голосовые связки проклятый пес тоже попортил). - Иди, похорони его кости! Если разберешь, какие из обглоданных костей - его! Глядя прямо перед собой, она молча поднялась и побежала вниз, к реке. Хуан, коротко рыкнув на истекающего кровью майя, скачками понесся за ней и вскоре обогнал, заступил путь, подставил спину... Гортхауэр сплюнул, от вкуса крови его тошнило. Последнее усилие, - сказал он себе, избирая форму, в которой ему, ослабленному, предстояло теперь застрять надолго - форму летучей мыши. Роняя кровь, он пронзил влажный утренний ветер визгом - и понесся вверх на черных кожистых крыльях...
Если бы не Хуан - неизвестно, смогла бы она или нет добраться до берега и переправиться на Остров. Хуан вез ее, она должна была только держаться за его ошейник... Уже на берегу она спохватилась: следовало прекратить сражение, ведь это было в ее власти, воля сражающихся была - ее волей! Держась за ошейник Хуана, она спешилась и пошла по мосту, и голос ее возвышался в песне, усмиряющей опьяненных кровью людей, парализующей орков и волков, частью существа которых тоже стала та сила, что отдал ей Саурон... Хадоринги, не в силах сразу остановиться, прорывались по коридорам и переходам, убивая уже не сражающихся - беззащитных; но сила подействовала и на них, хотя они и не зависели от нее. Тинувиэль ничего не видела перед собою: шла вслепую, ее поводырем был Хуан. Времени оставалось мало - силы ее подходили к своему пределу. - За мной! - крикнула она. - За мной, ломайте двери подвалов, выводите всех! Замок рухнет скоро!
Стены замка дрожали мелко и страшно, кое-где шли трещинами. Очередной внутренний двор открыл перед ними двери тюремной башни. Протянув руку, богиня пропела короткий приказ - и створки тяжко обвалились с петель. - Факела! - крикнул Хурин, первым сообразивший, в чем дело. Факела передавали из рук в руки, зажигая один от другого, бежали вперед и вниз, и вверх по лестницам, мечами и топорами сбивали замки и цепи, выводили наружу каких-то исхудавших, грязных, измученных... Казалось, конца этому не будет - где же последний коридор, последнее подземелье? - Уходите! - пела богиня. - Уходите, уводите их прочь! Где ты?! Где, отзовись, я не слышу тебя! Нет! - она уперлась руками в тупик, в стену. - Нет, нет! Пес зарычал, встал на задние лапы, царапая стену когтями - ни Хурин, ни Хуор не понимали, в чем дело, пока их не растолкал плечом, пробиваясь к стене, оборванный изможденный эльф. Он выдернул факел у кого-то из руки, провел пальцами по наплывам раствора, осветил ссохшиеся грудки песка и извести у себя под ногами: - Этой кладке не больше двух суток. Здесь кого-то замуровали. - Они, наверное, мертвы уже давно, - предположил один из воинов Дор-Ломина. - А камни-то дрожат как... Послушаем, что говорит благородная госпожа, бежим отсюда, пока нас тут не завалило, эарн! - Беги, если кровь у тебя пресная, - Хуор отобрал у него топор, развернул клевцом и ударил в стену, целясь попасть между камнями. Хурин присоединился, прибежал кто-то еще, кладку крушили уже десятки рук - пес и женщина отошли в сторону, прижались к стене... Выбитые камни передавали по рукам и бросали в одну из пустых камер. Пролом расширился настолько, что туда стало можно просунуть голову - и оттуда шибанула густая вонь - Хуору поначалу даже показалось, что вдохнул он горсть раскаленных гвоздей. На миг пришлось остановиться - но, переведя дыхание, он продолжил работу с удвоенной силой. - Хватит! - стену разобрали, сковырнули замок с двери, что была за ней. Хурин принял у кого-то факел и, пригнувшись, вошел в пролом. В спертом, гнусном воздухе факел почти задохнулся... - О, боги... - выдохнул Хурин, осветив пространство перед собой. Женщина устремилась туда же - но Хурин застыл в проеме, загородив его своей широкой спиной. - Не нужно, высокая леди, - пробормотал он. - Не нужно тебе на это смотреть. Ох, ты ж... Вождя Дор-Ломина согнуло пополам в приступе рвоты. Хуор, переборов страх перед величием и силой колдуньи, остановившей бой и взявшей Тол-и-Нгаурхот, отстранил ее и вошел в проем следом за братом - посмотреть, от чего же может стошнить человека, чей топор покрыт запекшейся кровью так, что сухого места нет. Увидев, он почувствовал, что и его желудок сжимается в кулак. Такое... Такое никто не может... не должен делать. Даже Саурон. - Что там? - мимо них протолкался белобрысый "черный". - Смотри! - Хурин, выпрямившись, схватил его за ворот. - Смотри! Рыцарь Моргота поскользнулся в грязи, упал на четвереньки. - Нет... - прошептал он, оглядываясь... - Нет... Не может этого быть... Хурин сплюнул и повернулся к остальным, сгрудившимся у пролома. - Чего встали? Щиты, копья для носилок! Сбивайте цепи - не можем же мы их так оставить, даже мертвых! ...Их вынесли на свет - Берена, Финрода, остальных эльфов... То, что от них осталось... "Быстрее", - умоляла светлая госпожа. - "Быстрее, я не могу удержать!" Хуор нес ее на руках, и была она легкая как перышко - но доспех давил на плечи, и казалось, не будет конца лестнице из подземелья. - Быстрее! ...Они бежали по коридорам, недавние враги, преследуемые нарастающим внутри замка гулом... - С дороги! - орал Хурин, расталкивая тех, кто двигался слишком медленно. ...по переходам, внутренним дворам, которые только что брали с бою, под осыпающимися штукатуркой и каменной крошкой арками ворот, волокли раненых... - Быстрее, дурачье! ...воины, слуги, узники - тысячи подкашивающихся ног, тысячи взмокших спин, тысячи осипших глоток - поток беглецов: так, наверное, ужас гнал отсюда эльфов Ородрета, когда замок брал Саурон. Они выпрыгнули на берег, перебежав по мостам, опустили на землю свою ношу - и развернулись, прикованные к месту жутким в своем величии зрелищем: замок оседал в нарождающуюся у его подножия тучу пыли, рушились гордые потемневшие башни, цепи подвесных мостов взлетали прощальным взмахом, как руки падающих в пропасть людей, разноцветным ливнем осыпались витражи стрельчатых окон, изломанными костями открывались буковые балки и скалились в бесстыдной усмешке двери внутренних покоев, обнажающихся на миг - перед тем как обвалиться в клубящийся, грохочущий хаос... Хуору казалось, что все это происходит совершенно бесшумно - но позже он понял, что грохот стоял неимоверный, и уши отказались его слышать. ...Камни катились в реку, поднимая тучи брызг, облако пыли переползало через Сирион и добралось почти до другого берега. Тучей вились над рушащимся замком нетопыри, и крысы живым ковром катились в реку, спасаясь от гибели под развалинами. Женщина-богиня в руках Хуора поникла, он решил было, что она лишилась чувств - но нет, слабым движением красавица дала понять, что хочет высвободиться - и он ослабил хватку. Неверными шагами она подошла к одному из мертвецов, опустилась на колени, ладонями отерла грязь с посеревших щек, сжала руками его руку. - Я опоздала, - в отчаянии прошептала она. - Что же мне теперь делать - разве умереть вместе с тобой? Но ведь и там мы будем в разлуке - Берен, за что судьба так обошлась с нами? Хуор узнал будущего свояка только после этих слов - обескровленное лицо его было разбито и грязно, а черные волосы выгорели до цвета тусклой стали, цвета волчьего подшерстка. Холодный и неподвижный, он не отвечал ей - а она и не ждала ответа. Силы, которых и так оставалось немного, покинули ее - она упала рядом с опущенными на траву носилками. Не богиня, не валиэ, не майя - Хуор уже понял, кто она такая. В молчании столпились кругом люди и эльфы, победители, пленники, узники, хитлумцы и рыцари Моргота. Беззвучно плакал, опустившись на землю у тела Финрода, Артанор Голая Рука. Хуор сбросил на землю шлем и перчатки, спустился к воде и долго пил, зачерпывая ладонью... Огромный, жемчужно-серый пес взвыл длинно и так печально, что казалось - человек оплакивает того, кто был ему ближе отца или брата.
|
|
Его обрядили в чистую, длинную погребальную рубашку из некрашеного льна, укрыли одеялом и положили в маленьком шалашике из лапника. Хурин еще не решил, что с ним делать - хоронить здесь, возле развалин Тол-Сирион, отнести в Хитлум, чтобы Берена погребли последние его родичи, или отдать горцам, которых доставили сюда эльфы Артанора. Правда, половина из этих двенадцати горцев еще не стояла на ногах, а другая половина видела лишь при ярком дневном свете и лишь размытые тени. Только один был в сносном состоянии - то есть, мог отличить дерево от человека в десяти шагах, а к завтрашнему вечеру обещал и вовсе поправиться: Нимрос, молодой бард Берена, учившийся когда-то у эльфов. Вот он, этот самый полуслепой Нимрос, и обнаружил, что Берен жив. Вышло это так: поверх погребальной рубахи ничего надевать не положено, как знак того, что не по одежде Мандос судит человека - разве что нет времени и надо хоронить как есть, в том, в чем человек и умер. Но уж больно безобразно выглядели разодранные запястья Берена, и слуги обмотали их черной тканью, а сверху закрепили ее двумя золотыми зарукавьями, которые снял с себя Хуор. Нимрос же принес драгоценность, подаренную Барахиру Финродом - перстень валинорской работы. Эта вещь не могла принадлежать никому, кроме Берена или того, кому он сам подарил бы ее; Берен же, уезжая на Волчий Остров, оставил ее Нимросу - но только на хранение. И вот Нимрос ее возвращал, и, взяв правую руку Берена за запястье, чтобы надеть на нее перстень, под пальцами почувствовал заскорузлую ткань. Черная повязка почти вся пропиталась кровью, а мертвец так не кровоточит. Хорошо, вовремя заметили - не хватало еще доделывать за Саурона испартаченную им работу. Хурин, не поверив своим ушам, вынул кинжал и поднес к губам Берена. Поначалу казалось, что Нимрос обманулся - сердце Хурина успело отсчитать с десяток ударов прежде, чем лезвие затуманилось - но все-таки затуманилось же! Привести его в чувство не удавалось - вливали в рот и вино, и воду, растирали щеки, ладони - не помогало ничего. Нимрос, сказал, что душа князя сейчас сама выбирает между жизнью или смертью, и никто на этот выбор повлиять не властен, однако же есть один способ: можно сесть с ним рядом и все время ему говорить что-то, убеждая душу остаться здесь. - Ты, что ли, будешь над ним сидеть? - Хурину эта затея показалась глупостью. - Да, буду, - кивнул Нимрос. Но Хурин на этом не успокоился. Послали за эльфийским лекарем на другой берег. Эльфийский лекарь только подтвердил то, что уже сказал человеческий: нужно оставить все как есть, и дальнейшее будет зависеть лишь от того, захочет дух Берена вернуться к жизни или пожелает отправиться на Запад, а затем - на Неизведанный путь. То же тяжелое беспамятство охватило и госпожу Лютиэн, но с этим было яснее: она устала, сказал целитель, и проснется, когда отдохнет. Борьба с темной волей Саурона истощила ее силы. Нужно время. Время... И тут Нимрос предложил такое, о чего у Хурина даже рот открылся - но эльфийский лекарь поддержал юношу: нужно, чтобы Берена и Лютиэн положили рядом - пусть первым, что увидит очнувшийся, будет любимое лицо - если им суждено очнуться.
Погребальные одежды и венки из первоцветов, надетые на голову и шею короля, почти скрыли раны, нанесенные Финроду волком, но не могли скрыть следов истязания - руки Финрода, против обычая, были спрятаны под покровом, чтобы не было видно, что пальцы его переломаны и срослись как попало. И оттого, что лицо его и в смерти осталось прекрасным, всем, кто смотрел, казалось, что поругана и убита сама красота. И когда над мертвыми клали кровлю из бревен, хотелось то ли хватать могильщиков за руки, умоляя не прятать его под землю, то ли помогать им всеми силами - пока сердце не разорвалось от жалости при виде его. Из камней и земли эльфы и люди насыпали над павшими высокий курган, снова покрыли дерном, и уже к утру следующего дня курган этот пророс густой травой и покрылся белыми цветами. Когда эльфы пели над погибшим королем Нарготронда, Хуор впервые в жизни увидел, как плачет его старший брат. Говорили, что Хурин плакал в день смерти отца, но Хуора с ним тогда не было. Допрашивая пленных, которые все не могли понять, как и почему они сдались, внезапно прекратив бой, Хурин восстановил события и пересказал их Артанору. Берен и вправду решился штурмовать замок, но хитрость его не удалась, во-первых, из-за орочьей алчности, а во-вторых, из-за того, что в этот же вечер в замок вернулись остатки разбитой у Ангродовых Гатей армии. Не будь во главе ее Саурона, может, Берену и удалось бы продержаться, но Саурон колдовством открыл ворота. О том, как защищался Берен, рассказывали не только пленные, но и синяки на теле горца: он ими был покрыт весь, от затылка до пят - то есть, взять его смогли только тогда, когда измолотили как сноп. Саурон, устроив пленнику короткий допрос, отправил его в камеру смертников, где уже находились эльфы. Хуор спросил о следах истязаний, на телах - никто ничего не знал или боялся признаться. "Это, наверное, орки", - сказал один из тех, кто называл себя рыцарями Аст-Ахэ. Второй не видел ничего дурного в том, чтобы живьем скормить мирроанви волку: по его мнению, они этого заслужили, а мучительная смерть была признанием заслуг врага. Хурин дал ему в ухо - разговаривать с таким было бесполезно. Был еще один выродок, который смотрел за волками. Только о них и убивался - ну, так ему снесли голову. Но таких было мало... Прочие вели себя пугающе странно: словно угасли в них какие-то огни. Безразличные ко всему, они были покорны и молчаливы: не требовали еды, не бунтовали, не пытались бежать. Ударишь - смолчат, пошлешь - пойдут... Это вызывало презрительный смех одних и ужас других - что же нужно сделать над человеком, чтобы после падения своего господина он полностью утратил волю к борьбе и к жизни? Хуор сравнивал их с эльфами и людьми, спасенными из тюрьмы Волчьего Острова - и сравнение было далеко не в пользу черных. Спаси Единый от такого, думал Хуор, глядя на них. Даже обреченные страшной смерти, замурованные в подвале, - Финрод и Берен нашли в себе волю освободиться от пут и сражаться с сауроновой тварью... Они боролись, пока одного не оставила жизнь, а другого - все силы... Отчего же эти - не скованные, не подвергавшиеся пытке, многие даже не ранены - час за часом теряют дух? Под вечер того дня, когда похоронили Финрода, эти пленные начали умирать. Нет, не так страшно, как умер несчастный сауронов посланник - просто ложились на землю, закрывали глаза и души их отлетали. Эльфы сказали, что ничего тут сделать не могут: это порча. Хурин приказал на всякий случай сжигать их тела - и всю ночь с подветренной стороны от лагеря горели костры, и весь следующий день тоже. Вот в этот день Берен и пришел в себя.
"Я мертв. Должен быть мертв..." Шум, который доносился до него сквозь стены палатки, был знаком с детства: беззлобная брань, звон молота в походной кузне, ржание лошадей, треск хвороста в кострах - шум военного лагеря. Запахи подтверждали догадку. Пахло рыбной похлебкой и дымом, конским навозом, раскаленным металлом и застарелым потом, много лет впитывавшимся в войлочные куртки, надеваемые под доспех. Значит, это не эльфийский лагерь. В эльфийских лагерях пахнет иначе. И тут ледяной водой нахлынул ужас воспоминания. Финрод... За его жизнь заплатил жизнью Финрод. Умер, угас в его бессильных руках. Как все, кого он любил - отец, Андис, Руско... Все, кроме... На миг мелькнула безумная надежда - а вдруг заточение в волчьей яме было тем же, чем и казалось - жутким сном? Берен поднял руки - широкие белые рукава погребального одеяния упали к локтям. Боль, пронзившая плечо, перевязанные запястья - все сказало: нет. Это была явь. - Но ради чего? - тихо, сквозь зубы простонал он, поворачивая лицо в сторону. Лютиэн! Это точно сон. Уже стоя рядом на коленях, касаясь ее лица ладонью, уже прижимаясь ухом к ее груди, чтобы услышать биение сердца, уже целуя ее глаза и призывая: проснись! - он не мог поверить, что видит ее здесь наяву. А когда поверил, забыл обо всем на свете. Сейчас самый большой ужас был - она умирает, она не проснется, не откроет глаз! О, нет. Потерять ее теперь, после всего, держать в руках и чувствовать тот же мертвый холод, что затопил и тело Финрода - нет, нет! Превозмогая боль в плече, Берен рывком поднял любимую на руки и поднялся. Пошатываясь, вышел из тесной палатки, и зашагал через онемевший разом, как будто вымерший лагерь. Он не замечал никого вокруг, видел только запрокинутое лицо Лютиэн, чувствовал лишь ее вес. Спустился к реке и упал на колени. - Mell! - прошептал он, окуная руку в воду и смачивая деве лоб. - Quio, mell! Очнись, милая, дыши - посмотри, какая весна. Я же прокляну ее, если ты не очнешься. Веки Лютиэн дрогнули, а потом она открыла глаза и взглянула на Берена. Коснулась ладонью его лица и попыталась что-то сказать, но только выдохнула. Берен прижал ее голову к своему плечу, погладил, пропуская волосы между пальцами, и задал дурацкий вопрос, который сам собой прыгнул на язык. - А что же случилось с твоими косами? Она снова попробовала что-то сказать, но Берен положил ей палец на губы: - Я сейчас угадаю... Ты сплела из них сеть, чтобы уловить Саурона, а потом вынула ею меня из подземелья, как княжна Айад своих братьев? - Почти так, милый, - Лютиэн спрятала лицо на его груди. - Почти так...
|
| Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam |
|
|
 | ||
|
Свежие отзывы
|
Хранители Каминного Зала |
