Реклама

Na pervuyu stranicu
Kaminniy ZalKaminniy Zal
  Annotirovanniy spisok razdelov sayta

Берен Белгарион, 1244 год 8-й эпохи
Перевод - Ольга Брилева, Днепропетровск, 2001

ПО ТУ СТОРОНУ РАССВЕТА
философский боевик с элементами эротики

Глава 23. Смерть

       Даэйрет назвала завтрашний день "Днем Серебра", и Брегор скривился. Он терпеть не мог, когда девица называла дни и месяцы так, как приучилась в Ангбанде.
       ...А ведь она ни разу не спросила меня, что там было, - подумал Берен. Дошел я или нет, и как я выжил. Причем не оттого, что ей неинтересно. А оттого, что она боится. И ведь я тоже не решаюсь ее спросить - что она теперь думает о своем... Учителе? Продолжает ли любить его? Нужно решиться сегодня, ибо завтра мы уедем.
       - Серебра или золота, а я еду с вами, - Брегор хлопнул по столу, словно скрепил свои слова печатью. - Если даже Хардинг думает отдать тебя феанорингам, то, глядючи мне в глаза, может и постыдиться.
       - Если Хардинг уже переступил через совесть, то переступит и через стыд, - неожиданно мудро сказала Даэйрет.
       - Вот только мы не знаем, переступил он через совесть или еще нет, - Берен примиряюще поднял руку. - И я это узнаю, только сойдясь с ним лицом к лицу. Все, что должно быть сказано - будет сказано, все, что должно случиться - случится.
       Он посмотрел в глаза Лютиэн и увидел в них сострадание - отражение собственного страха.
       - Я не хочу, чтобы между мной и моим молочным братом лежало проклятие, - объяснил он. - Мы расстаемся навсегда, и я хочу расстаться с ним в добрых чувствах.
       - Да будет так, - вздохнул Брегор.
       - Даэйрет, - сказал Берен. - Впусти меня в свою комнату. Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз.
       ...Обычно дверь ее комнатки не закрывалась - только занавес препятствовал чужим глазам заглядывать куда не след. Но на сей раз Даэйрет прикрыла дверь и накинула крючок. Берен огляделся и сел возле колыбели. Малыш уже узнавал людей и строил им рожицы. Береном он почему-то был недоволен. Может быть, боялся крюка. А может быть, дело в том, что Берен ни разу не брал его на руки, до мурашек боясь уронить или оцарапать своей железкой.
       - Это подарок, - он повесил на колыбельку свой диргол. - Он последний, кто имеет право носить его.
       - А ты?
       - Мне соткали другой.
       За зиму Лютиэн выткала ему такой, какой он просил: без всякого узора, из чистой беленой шерсти. Он покидал Дортонион, не оставляя себе ничего, что принадлежало бы Дортониону.
       - Я не говорил, а ты не спрашивала, что произошло между мной и Морготом, - она только моргнула. - Но ты должна знать все, потому что... ты знаешь нас обоих.
       Он взъерошил волосы по своей старой привычке и начал рассказывать. Даэйрет слушала, не перебивая и не отрываясь. И, когда он закончил, спросила:
       - Значит, он... захотел принцессу Соловушку?
       Берен кивнул.
       - О, как мне хотелось бы, чтобы ты лгал, - горько сказала она. - Но я знаю, что сейчас ты не лжешь. Ведь ты знаешь, что я могу спросить ее, а она не лжет никогда! Проклятие!
       Берен не стал посмеиваться над тем, что из всех преступлений Моргота, о которых Даэйрет уже знала и плоды которых видела своими глазами - в деревне не было семьи, не потерявшей кого-то на войне или в ангбандском рабстве! - наиболее гнусным ей показалось намерение надругаться над Лютиэн. Он видел Моргота в шкуре, которую тот напяливал для своих рыцарей и воздыхательниц: неземной красоты мужчина, которому шрамы лишь придают возвышенной скорби... Он знал легенду о любви к нему какой-то девицы и знал, что для всех женщин Аст-Ахэ он - нечто вроде никогда не женатого вдовца, потерявшего любовь, которую он толком не успел обрести... Влюбленного в память, скорбящего о призраке...
       - Я ненавижу его. Я отрекаюсь от него и от всех его дел, - твердо сказала Даэйрет. - А теперь уходи. Ты ведь услышал, что хотел.
       - Я... - Берен встал. - Я прошу, - он показал на колыбель. - Дай мне подержать его. Смотри, я не надел железку. Один раз. Я не уроню.
       Даэйрет пожала плечами, достала малыша из люльки.
       - У вас еще будут свои дети, - утешила она.
       - Может, да, а может, и нет.
       Маленький Гили вроде бы не собирался заплакать. Хотя и особенного восторга тоже не являл.
       - Родился же Илльо у его отца, - Даэйрет вздохнула. - Ваш брак будет счастливей. Если, конечно, ребенок от тебя не убьет ее в родах.
       - Нет, - твердо сказал Берен. - Она дочь Мелиан, в ней силы, превосходящие людские и эльфийские... О! Так... Ну, вот...
       Даэйрет захихикала и забрала младенца. Берен начал отряхивать мокрую рубашку.
       - Все-таки это твой сын, - проворчал он.
       - Твой сын сделает с тобой то же самое, - пожала плечами Даэйрет. Боги и демоны, откуда в этой шклявотине столько превосходства? - И не один раз...

***

       - Не спится, зятек?
       Роуэн обернулся резко, выронил кубок - тот загрохотал по лестнице и оловянный дребезг отразился от стен башни.
       "Совсем спятил. Это всего лишь Фарамир, одноглазый ворон".
       - Ты что, хэлди, - пробормотал он, спускаясь за посудинкой. - Разве можно этак сзади подкрадываться к человеку...
       - Бродишь ночами, - скривился Гортон. - Тягаешь потихоньку пивко... Бледный стал, лицо обвисло, руки дрожат...
       - Не дрожат. Не каркай.
       - Дрожат. На каждый шорох вскидываешься. Боишься, что он, как в недавние злые времена, пролезет в окно и угостит тебя ножом или кистенем? По-моему, у него нет такого намерения. По-моему, он заявится в открытую потребовать свое.
       - Что он потребует? - не выдержал Роуэн. - Он не может потребовать ничего, он от всего отрекся!
       - Тогда почему ты превращаешься в студень с того дня, как сын Белвина начал петь о том, что он вернулся из Ангбанда? Почему ты посадил щенка в яму? Почему ты ходишь злой и больной как медведь-шатун?
       - А не кажется ли тебе, мой тесть, что ты лезешь не в свое дело?
       - Не кажется, Роуэн. Я избирал тебя в князья, но мы еще не сложили тебе беор. И посмотрим, стоит ли складывать, если ты мечешься как укушенный в задницу заяц, от каких-то слухов и песен.
       - Это не просто какие-то слухи и песни. Он был там.
       - И ты этому веришь?
       - Да, - неожиданно для себя ответил Роуэн, хотя намеревался сказать "Нет".
       - Вздор, - отрезал Фарамир. - В который могут верить только старые бабы да самые тупые из данов, владеющих замками в медвежьих углах.
       - И еще Нимрос. И его отец, которого ни тупым, ни невежественным никак не назовешь. Что ты скажешь на это, разумный мой тесть?
       - Скажу, что Нимрос держал его руку с тех пор, как он приехал в Химринг с государем Финродом. Он еще мальчишка. Берен окружал себя мальчишками, пренебрегал старыми воинами а знаешь, почему? Потому что мальчишкам легче всего задурить голову. Они все еще верят в сказки. Будто бы кто-то может войти в Ангбанд, снять Сильарилл с короны Моргота и уйти как ни в чем не бывало.
       - Он не ушел как ни в чем не бывало. Он остался без руки.
       - Руку можно потеряь где угодно. Как и глаз, - Фарамир дотронулся до своей повязки.
       - Тогда тебе придется зачислить в мальчишки или в старые бабы Фритура Мар-Кейрна. Он тоже верит.
       - Фритур из Бретиля. А тамошний народ всегда был невеликого ума. Имея дело с халадинами, Кейрн разучился думать.
       - Но вот кого тебе не удастся ославить дураком - это лорда Кириона, герольда лорда Маэдроса. Когда он услышал о возвращении Берена, он помчался к Аглону так, что за ним аж закурило на всю долину.
       - А от кого он услышал о возвращении Берена?
       Роуэн на миг опустил глаза.
       - То-то. Ты рассказал ему ту байку, которую услышал от Нимроса и которой испугался. А он... он из феанорингов. Они здравы во всем, кроме того, что касается Сильмариллов.
       - Короче, почтенный Гортон, все, кроме тебя, или глупы, или безумны, или подпали под Береновы чары. А что же думаешь ты?
       - Я думаю, что это хитрость, которой Берену не занимать. Он и вправду нарвался на кого-то, кто ему не по зубам, может быть даже на морготова гаура, которого не смог завалить. И вправду потерял руку. Но не держал в ней Сильмарилл. Смертная плоть не может коснуться Камня и не истлеть. Он бы умер на месте, доведись ему коснуться Сильмарилла. Моргот остался раненым навеки, а он ведь - из Могуществ. Его эльфийская ведьма нашла и выходила его, он где-то отлеживался, зализывал рану, а когда почувствовал себя в силе, высвистал Нимроса, который с прошлого года заглядывал ему в рот и делал по его слову. А сейчас невежественное мужичье подхватило молву и он едет сюда. Да, он отрекался - и что с того? Он служил Саурону однажды. Он нарушил свой беор, сложенный Финроду.
       - Он служил Саурону, потом что был верен Финроду.
       - Слова! Одни слова. Причем опять же слова Берена и мальчишек, которые вернулись с ним от Тол-и-Нгаурхот. Что там нашли? Трупы эльфов и живого Берена. А что было между ним и Сауроном - кто знает? Почему Берен остался жив? Как это Саурон не удостоверился в его смерти?
       - Если ты так думаешь - почему же ты молчал на Тарганнат Беорвейн?
       - Мне не сразу пришло это в голову. Какое-то время я тоже пребывал под его чарами. Но теперь прозрел. Своим одним глазом я вижу больше, чем иные двумя. Войти в Ангбанд и выйти оттуда живым может только верный Моргота.
       - Ты же мне говорил, что он не ходил в Ангбанд, - криво ухмыльнулся Роуэн. - Выбери что-нибудь одно, почтенный Гортон: или он обычный лжец, или морготов слуга.
       - Между двумя гнилыми яблоками не выбирают, Хардинг. Продался он или просто лжет, он достоин смерти. Не нужно сидеть тут и трясти гузном, нужно собрать дружину и выехать к нему навстречу. Ждешь феанорингов? Не жди, князь. Феаноринги не успеют даже если будут загонять в день по трех коней. Берен окажется здесь завтра. Я не знаю, как ты - а я поднимаю свою дружину.
       У Роуэна словно глаза открылись: ба! Да тесть совершенно одет и даже перепоясан мечом.
       - Вот, значит, оно что... ну, что ж, почтенный Гортон, ты иди поднимай дружину, а я попробую до света урвать еще часок-другой сна.
       - Не дури!
       - А я и не дурю. Я поостерегусь поднимать свою дружину, тестюшка, потому что я совершенно не уверен, против кого повернут оружие мои воины, если я поведу их на Берена.
       - Я не подумал об этом, - Гортон изо всех сил старался не подавать виду, что смущен. - Да, ты молодец, сынок, ты это верно сообразил. Но я знаю, что делать: оставить дома всех, кого я приютил из береновых мальчишек и из здешних предателей. Взять только тех, с кем мы прошли годы в дружине лорда Маэдроса. Да, так будет правильно. На это уйдет немного больше времени. Но так будет правильно.
       - Ты уверен?
       - В чем на этот раз? - Роуэн заметил, что Гортон в раздражении слегка брызнул слюной.
       - Ты так складно рассказываешь о том, что Берен продался Морготу или измыслил басню о своем походе в Ангбанд, чтобы поднять Дортонион против меня. А мне не дает покоя мысль о том, что он и вправду был в Ангбанде и каким-то немыслимым образом добыл Сильмарилл - и чудом спасся. Что тогда? Допустим, я сумею вывести против него дружину. Допустим, она останется мне верна, и Берен умрет под мечами. Так не будем ли мы тогда прокляты перед богами и людьми?
       Гортон какое-то время сопел, не зная, что сказать. Но потом нашелся:
       - Воина не должны пугать людские проклятия. А перед богами мы чисты, потому что намерения наши благи. Я не верю, что Берен добыл Сильмарилл в Ангбанде. Но если даже это так каким-то чудом - то боги не допустят его смерти. А если мне удастся его убить - значит, он святотатец и лжец.
       - Слов нет, ладное объяснение. А что ты ответишь, если я спрошу: не нас ли испытывают боги?
       - Вот именно, зять! Они испытывают нас: допустим ли мы, чтобы Беоринг вернул себе княжество либо чудовищной ложью, либо чудовищным предательством. Говорю тебе, Роуэн: лучше в чистоте и неведении убить одного невинного, чем допустить, чтобы виновный получил власть, и силу, и славу.
       Роуэн сглотнул, подавляя тошноту.
       - Уйди, дорогой мой тесть. Уйди, потому что я готов ударить тебя, презрев и родство, и старшинство. То, что ты говоришь, так мерзко, словно исходит из уст самого Моргота. Иди, собирай свою дружину. Поезжай навстречу Берену и попробуй поднять на него меч. А я останусь здесь. Мои руки будут чисты от крови - невинной ли, виновной, но крови друга, с которым мы пили одно молоко.
       Гортон плюнул на пол и вышел за дверь. Роуэн поднял с пола оловянный кубок и побрел на кухню.
       - Ой! - кухонный служка упал на задницу, потирая ушибленный дверью лоб.
       - Ты что делал здесь ночью? - прорычал Хардинг.
       - А я... услышал голос твой, господин, да и думаю: дай, помогу чем-ни...
       Роуэн ударил его кубком по зубам и конец слова захлебнулся в крови.
       - Попробуй только болтать об этом. Вышибу все зубы.

***

       Длинный и тоскливый, вознесся над Анфауглит волчий вой - и через бескрайний простор выжженной равнины ответил ему другой, такой же протяжный, начинающийся глубоким и низким звуком - и переливом взбегающий к тонкому напеву. То перекликаются два волка, мертвый и живой - поняла Лютиэн, задрожала, теснее прижалась к Берену - и, проснувшись, поняла, что вой не приснился ей. Он и в самом деле раздавался над полониной: один волк скулил на щербатый месяц где-то в лесу над замком Эйтелингов, другой отвечал ему с противоположного склона долины.
       - Не бойся, - Берен устроил ее голову на своем плече. - Это не тот волк, которого следует бояться. Это весенний гон простых волков. Знаешь, иной раз мне кажется, встречу обычного серого - расцелую.
       Его спокойные шутки, как всегда, придали ей уверенности. Уверенность была нужна ей отчаянно, ибо она...
       Она знала. И знала, что он знает. Почему он торопится покинуть Дортонион, завершить здесь все свои дела...
       - Он ищет тебя. Давай поскорее вернемся в Дориат. Он не сумеет пройти сквозь завесу Мелиан.
       - И что тогда? Будет опустошать округу и кидаться на кого попало?
       - С тобой пойдут воины Дориата. Он не сумеет причинить тебе зла.
       - Что за радость слышать тебя после ворчания Брегора: "Они убьют тебя, они убьют тебя..."
       - Брегор боится за тебя.
       - Ох, насколько бы мне легче жилось, если бы за меня меньше боялись... Пусть лучше за себя боятся. Но ведь нет. Ведь каждый про себя считает, что с ним-то ничего плохого не случится. Он-то сейчас в безопасности от Моргота, за стеной эльфийских клинков. Словно эти десять лет никого ничему не научили... Словно Моргот повержен навсегда и не прорастает сквозь наши души... Брегор боится, что меня убьют - а я боюсь, что приду к людям, с которым рос, сражался, радовался и скорбел... Приду, а на меня их глазами глянет Моргот. Роуэн посадил в яму сына Белвина, а Белвин пришел требовать у меня крови Роуэна!
       - Засни. Завтрашний день сам разрешит свои заботы. Мы выйдем им навстречу и сами станем для них камнем испытания.
       - Я попытаюсь заснуть, - вздохнул Берен. - Но чует мое сердце, я не единственный, кто не может заснуть в эту ночь.
       ...Утро выдалось ветреным и холодным, гораздо холодней того дня в долине Фреридуина, год назад.
       - Роуэн! - крикнул Берен - а его голосина перекрывала горный поток, если он хотел. - Роуэн, ты помнишь Бешеный Брод? Мы поехали друг навстречу другу через поток и обнялись на середине. Почему ты сейчас не хочешь обнять меня, молочный брат?
       "Белый диргол", - подумал Хардинг. - "Кто бы сказал, что это значит?"
       - Не поддавайся, - прошептал Гортон. - Это какая-то каверза.
       Время было упущено. Пока Гортон собрал свою дружину, обо всем узнали и другие, кого он вовсе не хотел приглашать - тот же Кейрн. А со стороны Берена оказались люди, которых никак невозможно было убить так, чтобы против тебя не взбунтовался потом весь Дортонион.
       - Грайнар Фин-Эйтелинг! - проблеял, выехав вперед, старикашка. - Ты будешь стрелять в своего деда? Или заколешь меня копьем?
       - Кого ты еще притащил с собой, лжец? - крикнул Гортон в ответ. - Ты долго будешь прятаться за спинами стариков?
       Беоринг тронул коня и выехал далеко за край толпы, что притащилась за ним. А толпа колыхнулась и двинулась следом, как море. Гортон увидел, как несколько его дружинников осадили коней, попятились, оробев - хотя за Береном шли, насколько мог видеть Гортон, безоружные. Разноцветие дирголов сливалось в плохо различимую пестрядь - кого только не было в толпе... Фарамир выцепил взглядом даже нескольких человек в цветах Гортонов, и скрипнул зубами.
       Берен и Лютиэн подъехали к дружинникам Гортона вплотную. Все расчеты были поломаны - на глазах Кейрна, старого Эйтелинга, Брегора Колченогого и других старшин никто не решился бы поднять на него меч - а тем паче на его эльфийскую ведьму. Чуть поодаль сзади них держались еще четверо, на которых Гортону и вовсе было тошно смотреть: Белвин, отец Нимроса, Дарн, единственный уцелевший из старшины Бретильских Драконов, Аван, переходивший через горы вместе с сопливым оруженосцем Берена, и Мэрдиган-предатель.
       - Что случилось, почтенный Фарамир Мар-Гортон? - спросил Берен. - Что такого я сделал, брат мой Роуэн, что на мой свадебный поезд, как на орочью ватагу, выехала дружина с мечами?
       Он обвел взглядом простых воинов и обратился к тем, кого знал по именам:
       - Келан, ты был со мной вместе при Бешеном Броде. Я помню, как с тебя сбивали цепи. Дилан, ты помнишь меня при Кэллагане, ты вместе со мной под началом Кеннена Мар-Хардинга атаковал колонну черных. Ардиад, я помню, как ты закрывал щитом женщин в долине Хогг. Радруин, мой Руско принес тебе напиться, когда ты раненый умирал от жажды... Что я вам сделал? Чем провинился перед вами? Скажите, чтобы я мог загладить свою вину.
       - Берен... - Роуэн слегка прокашлялся. - Я... всего лишь хотел... чтобы тебе... никто не смог причинить вреда...
       - Тогда я благодарен тебе, друг мой. Но кто же здесь хочет причинить мне вред? Со мной идут сотни людей, искренне радых моему счастью - неужели среди них притаился убийца, достойный сотни храбрых воинов?
       - Трус, - Гортон направил своего коня между лошадью Берена и лошадью Хардинга и выкрикнул в лицо зятю. - Ублюдок с пресной кровью, дай, я скажу, если ты проглотил язык!
       Он повернулся к Берену.
       - Ты, опозоривший и забывший имя своих родителей! Как ты смеешь появляться здесь после того, как место по тебе посыпали солью? Как ты смеешь бахвалиться победой над Морготом и навлекать этой ложью беду на всю землю? Как ты смеешь требовать чего-то сейчас, после того как ты всех нас предал и от всего отрекся? Отвечай мне, если стыд не заставил тебя молчать.
       - Кто этот человек, язык которого говорит клевету, неприличную его сединам? - голос Лютиэн заставил умолкнуть всех, хотя говорила она далеко не громко. - Почему ты называешь победу над Морготом ложью и бахвальством? Разве ты слышал, как Берен хвалился своей силой? Или у тебя есть свидетель, который стоял рядом с нами у черного трона? Если тебе есть кого представить - говори, кто он, а если некого - молчи и слушай меня, Лютиэн Тинувиэль, дочь Мелиан и Элу Тингола! Я - свидетель Берена, я была с ним в ауле Ангбанда и пела перед Черным троном. Я повергла Властелина тьмы в тяжелый сон, я видела железный венец Моргота сброшенным наземь и самого Моргота - распростертым на полу у своих ног. Я видела Сильмарилл в руке Берена, и я перевязала его рану, когда волк откусил ему эту руку вместе с Камнем! Возьмешься ли ты опровергнуть мои слова и назвать их ложью? Трое нас было там, в подземном чертоге - Берен, я и Моргот! Не он ли твой свидетель?
       Роуэн покосился на тестя и увидел, что тот слушал речь Лютиэн зажмурившись, как от сильного встречного ветра.
       - Меня там не было, - сказал он, и его голос после голоса Лютиэн показался дребезжащим и слабым. - Но я не верю, что один человек и одна эльфийская женщина могут повергнуть Моргота. И свидетели мне для этого не нужны. Все знают, что не в силах смертного или эльфа одолеть Моргота в поединке.
       - А кто и когда говорил, что мы одолели Моргота своими силами? - вскинул голову Берен. - И кто назначил тебя судьей нам, чтобы твоя вера или неверие что-то значили? Я вижу князя Дортонионского, Роуэна Мар-Хардинга здесь перед собой, и вижу знатока законов и правды, Фритура Мар-Кейрна. От чьего имени ты обвиняешь нас, если они молчат?
       - Довольно пустых слов, - Гортон лязгнул рукоятью меча об оковку ножен. - Я вижу тебя насквозь, Берен: ты приехал требовать возвращения княжества. С тобой оборванцы, гнувшие спину на Моргота, и откровенные предатели. Мои собственные дружинники колеблются, не зная, на чью сторону встать. Но знай: обманом и убийством ты можешь получить княжество, но не сможешь его удержать. Сыновья Феанора отомстят за меня.
       - Я не собираюсь убивать тебя, Гортон, - мягко сказал Берен. - И ради всех лет нашей дружбы не убил бы тебя, хотя бы ты занес надо мной меч. И я не желаю требовать княжества, ибо действительно отрекся от него. Но я требую - и я имею право требовать, пока на этой земле есть закон! - освободить Нимроса барда, сына Белвина. И поверь, Гортон, только моя добрая воля стоит между Белвином и тобой. Если ты прольешь мою кровь - твоя прольется следующей. Твои дружинники не станут ради тебя рубить своих родичей, которые вышли всего лишь проводить меня и попрощаться со мной. Освободи моего свидетеля, Гортон, потому что его свидетельство истинно.
       - Нимрос был взят под стражу по моему приказу, - выдавил из себя Роуэн.
       - Значит, ты и верни его отцу. Иначе люди, пришедшие со мной, увидят не будущего князя, а вероломного труса, которому нельзя складывать беор.
       Роуэн поднял руку, подзывая оруженосца. Не глядя, дал ему перстень с руки.
       - Прикажи от моего имени выпустить из ямы Нимроса, вернуть ему меч и лютню. А еще - прикажи выкатить эль на двор и приготовить пиршество в зале. Я приглашаю тебя. Берен, и всех твоих... гостей...
       - Ты кое о чем забыл, Роуэн. Я не могу принять твое приглашение, потому что в Каргонде место по мне посыпано солью. Я не желаю переступать через проклятие, поэтому ограничусь благодарностью. Приведи сюда Нимроса, и мы расстанемся на этом навсегда, молочный брат мой.
       Гортон крикнул и погнал коня прочь. За ним поскакали еще несколько человек.
       - А кроме Нимроса, я хотел бы иметь своим свидетелем почтенного Фритура Мар-Кейрна, - Берен прижал руку к груди и отвесил законнику неглубокий поклон.
       - Свидетелем? - не понял тот. - Я бы с радостью, лорд Берен, но какое свидетельство и в чем тебе нужно?
       - Во-первых, свидетельство в том, что я действительно отрекся от княжения и сложил с себя венец, и не пытаюсь снова его вернуть. Во-вторых, в том, что я беру в жены дочь короля Тингола, Лютиэн Тинувиэль, потому что я исполнил наложенный ее отцом на меня долг, добыл Сильмарилл из короны Моргота. И в-третьих, ты засвидетельствуешь последнее, что я сделаю, но сейчас я не скажу, что это. Согласен ли ты?
       - Я иду, - Фритур был краток. - Сколько человек я могу взять с собой?
       - Тех, без кого ты не сможешь обойтись - и не более.
       Роуэн кусал губы во время этого разговора, но наконец-то решился.
       - Берен, мне нужно поговорить с тобой, - сказал он тихо. - С глазу на глаз. Если ты не... против.
       - Отчего же. Сойдем с коней и поговорим, как говорили раньше, когда я рядом с тобой забывал, что я князь.
       Он спешился - и Роуэна передернуло при виде крюка, показавшегося из-под белого диргола, что ниспадал с правого плеча.
       Роуэн тоже сошел с коня, и они пошли в сторону от своих людей, ожидавших конца этого разговора. Ветер трепал волосы и плащи, и когда они отошли в подветренную сторону на пятьдесят шагов, Берен остановился, сорвал и сунул в рот травинку. Роуэн, не зная, с чего начать, брякнул:
       - Ну и... как оно?
       - Ты о чем, об этом? - Берен показал крюк. - Да так... в носу ковырять неудобно, зато чесаться - самое оно. Но ради такой беседы стоило ли бить ноги? Спроси о том, о чем хотел спрашивать, не ходи вокруг да около.
       - Берен, я не понимаю тебя. Ты мог бы сейчас только свистнуть - и наша дружина порубила бы нас в капусту. Я ехал сюда, думая, что еду на свои похороны. А иначе, думал я, мне придется тебя убить - и всех, кто пришел с тобой... Ты мог бы получить княжество - или умереть. Одно другого стоит. Но ты перетянул на свою сторону всех, и отрекся во второй раз. Стоило ли ради этого возвращаться сюда?
       Берен перегнал травинку в другой угол рта, улыбнулся.
       - Да, Роуэн, и мне, и тебе было бы легче, если бы я тихонечко выскользнул из Дортониона. Поверь, мне самому этого хотелось бы больше всего - но мы не всегда делаем то, что нам хочется. И когда мне хочется жить в отдаленном замке, пасти овец и сеять ячмень, я вместо того скачу сюда и ставлю тебя и Гортона перед выбором.
       - Я все еще не понимаю.
       - Может быть, ты поймешь только спустя долгое время. Мы - испытание тебе, Роуэн, твое спасение или проклятие. У меня нет более простых слов, как нет доказательств тому, что я потерял руку вместе с Сильмариллом. Ты можешь только поверить - или не поверить. Только отпустить меня - или убить заодно с сотнями невинных. Затащить меня в замок и сделать вид, что все стало, как раньше, уже невозможно, и отравить потихоньку тоже невозможно. Ты уйдешь сегодня с этого поля настоящим князем - или настоящим преступником. В этом весь смысл.
       - Но ты же знаешь, что я не хотел, Берен! Я не думал, что ты уйдешь. Ты должен был испугаться проклятия...
       - Кому должен? - обронил Берен.
       - Кому? Проклятие! Я думал, что знаю тебя хоть немножко - ведь ты любишь Дортонион, он тебе дороже жизни!
       - Это так. Твое проклятие ударило меня в самое сердце - но оно же и отсекло дорогу назад. Я благодарен тебе, Роуэн: без тебя я бы мог и не решиться. Не будь я проклят тобой - мне было бы куда возвращаться... и я бы не коснулся Сильмарилла.
       - Это прикосновение лишило тебя руки.
       - Оно того стоило.
       - Что может этого стоить?
       - Свобода, - улыбнулся Берен. - Лорд Маэдрос тоже получил свободу такой ценой - вот только не сумел ее сохранить, бедняга... а впрочем, кто знает...
       - О чем ты, Берен? О какой свободе ты тут толкуешь? Разве ты не был свободен до того как ушел туда?
       - Свободен? Да я был самый жалкий невольник из всех. Скованный по рукам и ногам - вина, стыд, похоть, жалость к самому себе - и страх, Роуэн, страх...
       - А сейчас ты... совсем ничего не боишься?
       - Сейчас... Видишь ли, Роуэн, otorno, есть это тело, которому очень не хочется страдать и умирать. Есть разум, который знает, что страдания и смерть неизбежны. И есть душа, которая бессмертна, но будет это бессмертие в страдании или в покое - выбор только за нами. Я боюсь только одного: умереть таким, чтобы и в вечности страдать в неволе. А больше ничего бояться не надо. То есть, ты, конечно, не запретишь своему сердцу биться чаще, а мышцам - дрожать перед лицом опасности, но это ведь никогда не заставляло тебя бежать от опасности, верно? Ты принимаешь ее - и это делает тебя свободным.
       - Но чего же ты от меня хочешь?
       - Того же самого. Роуэн - избавить тебя от страха. Если ты будешь продолжать бояться - то что ты будешь за князь? Ты говоришь, что не понимаешь меня - а я вот никак не могу понять тебя. Как можно одновременно бояться, что я отберу княжество - и желать вернуть мне власть? Как можно одновременно верить и не верить мне? Гортон старый дурак, но он хотя бы верен себе. Он считает меня лжецом - и он прав, когда говорит мне это в лицо и желает моей смерти. Нельзя считать сказанное мной ложью и слушать ее со спокойным сердцем. И нельзя считать сказанное мной правдой - и думать, будто я хочу сделать тебе подлость. Если я такой подлец - как я держал Сильмарилл и не сгорел на месте? А если я не держал Сильмарилл - то вот моя голова, сними ее с плеч, потому что моей лжи нет прощения. Но не стой чурбаном, Роуэн, не жди, что все решится само собой, без тебя. Или убей меня, чтобы не бояться больше - или перестань меня бояться и скажи вслух: Сильмарилл освобожден из короны Моргота, а значит, власть Моргота не вечна!
       - Берен, я готов признать это и сказать перед всем народом, но какое это имеет значение для меня? Ведь не мне же обещана в жены эльфийская дева.
       - Тебе доверено княжество, Роуэн. И право вести мужей Дортониона на войну, которая принесет победу или смерть. И ты не сможешь вынести это с раздвоенной душой.
       - Но что я должен сделать, Берен? Что ты от меня хочешь сейчас - я никак не пойму! Освободить Нимроса? Он сейчас будет свободен. Отпустить Фритура? Он сам себе хозяин. Что еще?
       - Ты знаешь, Роуэн.
       - Клянусь, нет!
       - Не спеши клясться. Я тоже долго не мог понять, чего желает от меня государь Финрод. Почему он возится со мной. Порой я чувствовал себя как железо между молотом и наковальней - из меня делали то, чего я не понимал, и чем не желал быть... Но проходило время - и я догадывался, что он просто выколачивал из меня всякое дерьмо, как сталь выколачивают из крицы - и остается только чистое железо. Но прежде крица должна пройти сквозь огонь и вынести не один удар. Я еще щажу тебя, Роуэн. Я еще слабо тебя бью.
       - Но что тебе нужно?
       - Мне нужно, чтобы ты перестал бояться меня. Чтобы ты понял: я держал в руке свет, бывший прежде начала мира, и ничто меньшее, чем этот свет - не Камень, в коем он заключен, а сам свет, Хардинг - ничто меньшее мне не нужно. Зачем бы я стал покушаться на власть в Дортонионе?
       - Лорд Берен! - окликнули сзади. Берен оглянулся. Нимрос верхом на коне подъехал к ним - но остановился на почтительном расстоянии, не решаясь подъехать поближе. Юноша слегка осунулся, но по нем не было видно, что в заключении он подвергался сильным лишениям. Роуэн был не такой дурак, чтоб набиваться на кровную вражду с домом Броганов.
       - Я иду! - Берен махнул ему рукой и повернулся к Роуэну: - Ты ничего не хочешь сказать мне на прощание?
       - Я... - Хардинг запнулся. - Желаю тебя счастья с ней.
       - Спасибо. - Берен помрачнел. - Что ж, Роуэн, прощай.
       - Не в последний раз видимся, - виноватым голосом сказал Хардинг.
       Берен вскочил в седло, развернул коня и почти через плечо бросил:
       - Нет, Роуэн, мой брат от груди моей матери. В последний. Прощай.
       Он тронул коня с места и, поравнявшись с Лютиэн, поцеловал ее. Потом хлопнул Нимроса по плечу и поехал вместе с юношей и Фритуром через расступающуюся толпу. Кто-то подсадил ребенка к нему на седло, и он, продержав мальчика перед собой немного, перебросился шуткой или просто добрым словом с его матерью. Потом отдал малыша, маленький поезд разошелся с толпой и расстояние между ними начало увеличиваться. Лошади ускорили ход и скоро фигурки всадников сделались ростом с наперсток - когда Роуэн наконец решился: вскочил в седло и понесся следом за ними во весь опор.
       - Эй! - заорал он, когда ему показалось, что расстояние между ними не сокращается и не увеличивается. - Эла! Берен! Стой! Я еще не все сказал!
       Он услышал - и остановился. Его маленький отряд проскакал еще немного и хотел было вернуться к предводителю, но Берен поднял руку и они остались там, где стояли.
       Роуэн, запыхавшись, натянул поводья и остановил коня, вздернув его на дыбы. Берен спокойно ждал, пока он отдышится.
       - Сыновья Феанора, - выдохнул Роуэн наконец. - Будут ждать тебя по ту сторону перевала Анах. Не езди туда, Берен, спустись в Нижний Белерианд Тесниной Сириона.
       - Спасибо, Роуэн. Вот этого-то я от тебя и ждал.
       - Ты... знал?
       Берен улыбнулся и не ответил ни "да", ни "нет". Вместо этого сказал:
       - Сбереги всех, кого сможешь сберечь. Ты будешь хорошим князем.

***

       Аксанир Дортониона Фритур Мар-Кейрн много чего повидал в жизни. Как законнику, ему приходилось постоянно иметь дело с людьми, которые переступали и через честь, и через совесть, и через кровные узы. И приходилось иметь дело с людьми, которые скорее умрут, чем переступят через совесть, честь и родство. Но вот таких людей, каким сделался лорд Берен по возвращении из Ангбанда (у Кейрна не было сомнений в том, что он там был, с того мига, как он заглянул в глаза Берена) - таких людей он не видел вовсе. Это был тот же самый Берен - насмешник и зубоскал, подтрунивающий над всеми и над собой в первую голову. И это был другой Берен. Такой, что однажды ночью во время стоянки Фритур сказал Нимросу:
       - Иной раз мне кажется - это вернулся государь Финрод. Рядом с ним - как с эльфом. Вся прежняя мудрость кажется мелкой - а вот сам ты словно бы вырастаешь из собственной шкуры. Раньше только госпожа Соловушка смущала меня так. Когда она пришла в Каргонд - только посмотрела мне в глаза, и словно пронзила до самого сердца.
       - Я помню, - сказал Нимрос.
       - И опять же: я не знаю, как он думает управиться с феанорингами, но едет прямо к ним навстречу и не боится. А что удивительнее всего - я тоже не боюсь.
       - Думаю, почтенный Кейрн, это только сейчас, - сказал Нимрос. - Когда мы встретимся с ними, нам всем будет страшно.
       И он оказался прав. Хотя они и думали о встрече с сыновьями Феанора - а все равно все вышло так неожиданно, что даже лошадь Кейрна попятилась, и у аксанира - человека, в общем-то, бывалого - захолонуло в груди, когда он увидел, что вейдх перед ними - от берега до берега - перекрывает строй конных эльфов, грозных, как горы во время схода лавин.
       Сыновья Феанора, все семеро, в полном боевом облачении - только без шлемов - отделились от сверкающего строя конных эльфийских рыцарей и неспешно поскакали к маленькому отряду дортонионцев.
       Семь благородных гордых лиц, семеро проклятых, меченых Роком... Берен сделал знак рукой - всем оставаться на месте! - и поехал навстречу. Нарушая его указание, тронула с места коня Лютиэн - но остановилась на полдороге.
       Весенний ветер полоскал волосы Маэдроса, трепал черно-красную накидку, наброшенную поверх панциря. Глаза эльфа горели больным огнем.
       - Ты нашел его? - старший сын Феанора железной рукой тронул Берена за плечо. - Прошу тебя, не лги мне, Берен. Я вижу его отблеск в твоих глазах!
       - Нет нужды лгать, лорд Маэдрос. Я нашел его. И потерял, - Берен перехватил поводья левой рукой, а крюком отвел в сторону руку Маэдроса. Железо скрежетнуло о железо.
       - Как... - глядя на крюк, Маэдрос запнулся, угол рта свела мгновенная судорога - и тут же отпустила: - Как это случилось?
       - Когда мы покидали Тангородрим, нам встретился волк, самая большая и сильная тварь из всех, созданных Гортхауром. Я... оказался без оружия. Камень освещал нам путь... Когда волк бросился мне на горло, я подставил под клыки руку... Вот эту. В которой был Сильмарилл.
       Вскинув лицо к беспощадному небу, сжав кулак, Маэдрос крикнул - коротко и страшно. Маглор закрыл лицо ладонью.
       - Я не буду больше искать ваших камней, нолдор, - тихо сказал Берен. - Я исполнил обещанье...
       Слова падали как пустая ореховая скорлупа.
       - Он лжет, Нэльо! - крикнул Келегорм. - Камень на самом деле у него! Пусть скажет, где он, пусть ответит, или...
       - Что "или"? - оборвал его Берен, направив коня прямо в полукружье, которым выстроились братья. - Чем ты грозишь мне, Туркафинвэ?
       Он поднял вверх левую руку и сжал ее в кулак - и отряд нолдор дрогнул, эльфы не удержались, начали оглядываться, ища, кому подан этот таинственный знак и где засада.
       - Вы меня знаете: и ты, лорд Маэдрос, и ты, лорд Маглор, и вы двое. Будь Камень в моей руке, я бы проехал с ним здесь вот так, - Берен еще раз поднял сжатый кулак. - Чтобы все видели: мы с Лютиэн добыли его вдвоем, и ничто нас не остановило: ни вся сила Моргота, ни колдовство, ни предательство, ни стрелы, пущенные в спину. И вам осталось бы только молча смотреть на нас - или попытаться взять Сильмарилл с бою и запятнать себя новым убийством.
       - Я вижу, сауронова наука пошла впрок, - проговорил сквозь зубы Куруфин. - Ты оказался способным учеником. Каким предательством ты купил Камень?
       - Если бы оно было так, сын Феанаро, я бы взял с собой пять сотен стрелков и велел вас перебить, едва увидев - хотя бы ради собственного спокойствия и спокойствия моих детей. Не там ты ищешь предательство, Куруфинвэ. Если уж тебе так охота поглядеть на того, кто для предательства как следует созрел, разверни щит и посмотрись в него. Говорю вам, нолдор, Камня Феанаро нет у меня, и мне больше нет до него дела. Ищите его на пустоши, где носится волк. Среди вас есть азартные охотники.
       - Ты издеваешься? - блеснул глазами Келегорм.
       - У меня всегда был злой язык, Келегорм, ты уж извини. Не все можно оправдать Клятвой, и не все можно искупить, а ты так неколебимо уверен в своей правоте, что вот-вот перейдешь черту, за которой нет пути назад. И то, что тебя ждет за этой чертой - ужасней всего, что ты себе представлял. От того, кем ты был, кого твои друзья могли любить и уважать - ничего не останется, лучшее в тебе будет кричать от боли, а худшее - стремиться приумножать эту боль. Разорванный пополам внутри самого себя, ты станешь катиться от плохого к худшему, стремясь удавить голос своей совести вместе с той половиной тебя, что еще жива; и когда тебе это удастся - будет готов еще один новобранец для Моргота... Поверь мне, Туркафинвэ: я знаю, что говорю.
       - Еще бы, - поджал губы Карантир.
       - Я знаю, что говорю, - повторил Берен, глядя в глаза всем по очереди: надломленному, выжженному изнутри Маэдросу, печальному Маглору, пылающему Келегорму, язвительному Куруфину, обозленному Карантиру, задумчивому Амроду и - кажется, слегка растерянному Амросу.
       Внутри у него колыхнулось что-то темное и холодное: предчувствие отдаленной беды, связанное с сыновьями Феанаро. Беды - для Дориата и всего Белерианда.
       Они снова съехались с Маэдросом - лицом к лицу.
       - Нет Сильмарилла - значит, и нет повода для распри, - сказал Маглор.
       - Есть! - выкрикнул Карантир. - Месть падет на любого, кто хотя бы прикоснется к Сильмариллу! На любого, брат!
       - Тебе, брат, придется для начала скрестить клинок со мной, - Маэдрос снова мельком бросил взгляд на крюк, которым Берен держал поводья.
       Лютиэн подъехала и взяла Берена за руку, безмолвно умоляя заканчивать разговор. Сыновья Феанора молча, но крайне почтительно поклонились ей.
       - Ты женишься на Лютиэн Тинувиэль? - спросил Амрод - и голос его тщательно изображал не более чем праздное любопытство. - Или вас еще рано поздравлять, ведь Тингол не получил Сильмарилла?
       - Мы станем мужем и женой перед всем миром, - твердо ответил Берен. - Независимо от воли короля Тингола, хотя и горько мне будет, если придется ее нарушить.
       - Тогда счастья вам и долгих лет мирной жизни, - Маглор первым развернул коня. - Nai Anar caluva tielyanna!
       - И вам того же, лорды, - Берен, в свою очередь, развернул коня - и, рука об руку, они с Лютиэн вернулись к отряду.
       Эльфийские латники пришли в движение - перестроились в неровную колонну и мелкой рысью поехали на восток. Маэдрос задержался, пропуская колонну мимо себя, и поднял руку, прощаясь. Маленькой молнией скользнул по вороненому металлу блик Солнца...
       - И как он теперь назовет себя, брат? - спокойный вроде бы голос Куруфина таил бешенство - точь-в-точь так говорил Феанор, разогревшись почти до точки плавления. - После женитьбы на дочери Мелиан с него станется именоваться первым Королем людей...
       - Тебе-то что? - все так же, безо всякого выражения спросил Маэдрос.
       - Мне-то? Открой глаза, брат: он не пожелал присягнуть тебе как вассал. И не пожелал принять бой. Он все так же хочет использовать нас, виляя между нами и Ородретом. Наверняка он сместил Хардинга, и я опять не знаю, что у нас впереди. А ты относишься ко всему этому так, словно речь идет не о важнейшей для обороны Белерианда местности, а о каком-то хуторке в горах.
       - Хардинг передал мне его собственные слова: после Финарато у него не будет других сюзеренов, - задумчиво проговорил Маглор.
       - Ха! Это только для того, чтобы нас успокоить. Говорю тебе: его честолюбие простирается дальше. Если Дортонион перестанет быть леном, а сделается королевством, если он объединит под своей властью людей - это еще полбеды! Но век их короток: Беоринг нам союзник, а кем будут его сын, или внук, или правнук? Они хорошие слуги, верные вассалы - но какими они будут союзниками? Посмотри: с равным усердием люди северных племен служат Морготу! Что помешает потомкам Беорингов через век или два заключить с ним союз? А между тем - Хардинг присягал тебе, и если Беоринг исчезнет, никто не будет оспаривать его вассалитет... если он все еще жив...
       - В течение ближайших десяти лет, - заговорил наконец Маэдрос, - или перестанет существовать Ангбанд, или падут все наши королевства и княжества. Я не вижу никакой беды в том, что Беоринг не присягнул мне. Я устал от постоянной вражды со всеми. А если вы, Куруфин и Келегорм, желаете повернуть коней и опять решить дело ударом в спину - посмотрите-ка вверх...
       Братья подняли головы - и увидели одинокую черную точку в прозрачном небе: прямо над ними описывал круги орел, Свидетель Манвэ...

***

       Они расположились на отдых на берегу Малдуина, и после того как разбили шатры, Берен и Лютиэн довольно долго бродили по окрестностям, а Берен что-то рассказывал возлюбленной. Нимрос не знал, что они нашли именно на этом берегу и именно на той полянке, поросшей полынью, куда Берен привел Соловушку. Здесь было что-то важное для него, а еще эти места были на удивление покойны. Так покойны, что даже близость Нан-Дунгортэб, начинавшейся на другом берегу, не пугала.
       Они легли спать, а наутро из-за деревьев вышла эльфийская стража, и Нимрос приметил, что воины одеты намного наряднее, чем эльфы обычно одеваются, выходя на охрану своих границ. Они оказали госпоже Соловушке почести какие подобают принцессе, и подвели ей коня под бархатным седлом, а Берен распрощался с Фритуром, Нимросом и остальными горцами.
       - Через три дня за вами приедут, - сказал он.
       И за ними вправду приехали через три дня...
       - Нам нужны двое свидетелей, - сказал статный черноволосый эльф в серебристой кольчуге.
       - Я свидетель, - сказал Нимрос. Поймал удивленный взгляд Фритура и пожал плечами.
       - Я тоже, - сказал Фритур. - Зачем мы нужны вам?
       - Вы все увидите сами, - сказал эльф. - Сядьте на коней и следуйте за мной.
       У Нимроса от дурных предчувствий сжалось сердце.
       - Ничего хорошего мы там не увидим, - проворчал Кейрн, и Нимрос молча с ним согласился.
       Без остановки ехали почти всю ночь, и лишь под утро, когда Нимрос задремал в седле, остановились.
       - Что теперь? - спросил он, приходя в себя.
       - Ждем, - коротко отозвался эльф.
       Ночной туман лежал в долинах, светясь сквозь ветки. Пахло водой. Они стояли на берегу реки, которая не могла быть ничем, кроме Эсгалдуина.
       Нимрос спустился к воде, умыл лицо и напился. Мар-Кейрн набрал воды во флягу.
       В тумане над водой замаячило темное пятно, тихий плеск разнесся далеко, потому что был единственным звуком, порвавшим тишину этой минуты.
       Лодка.
       Она плыла против течения, без гребцов и без ветрил, лишь один эльф сидел на корме, держась за рулевое весло и легко поводя им вправо-влево, так что лодка плавно двигалась вперед.
       Причалив к берегу, он встал, но не вышел из челна.
       Он не сказал ни mae govannen mellyn, ни "звезда зажглась в час нашей встречи" - потому что они сюда прибыли не с радостью и звезд не было видно на посеревшем утреннем небе. Эльф просто сказал:
       - Я - Маблунг, военачальник короля Тингола. Я был с лордом Береном в час его смерти.
       - Смерти? - изумился Фритур. А Нимрос повторил это слово беззвучно.
       - О, нет, лорд Маблунг, - голос Мар-Кейрна задрожал. - Ты, верно, оговорился. Или это же скверная шутка. Лучше признайся, не то я...
       - Остановись почтенный Фритур! - у Нимроса кружилась голова, но он сохранил способность действовать здраво. - Таким не шутят. Лучше нам последовать с лордом Маблунгом и услышать, что он скажет. Вспомни, лорд Берен призвал нас своими свидетелями. Неужели ты нарушишь данное ему обещание?
       - Тогда расскажи нам по дороге, Маблунг, как так вышло, что наш лорд отправился в гости к вашему живой, а забирать мы его должны мертвого. Я - Фритур Мар-Кейрн, аксанир, - назвался служитель Мандоса.
       - Садитесь в лодку, mellyn, - пригласил Маблунг. - О ваших конях позаботятся. Вы найдете их на этом же месте.
       Лодка мягко оттолкнулась от берега, поплыла между кувшинками. Нимрос от усталости и горя погрузился в оцепенение, похожее на дремоту, но все, что говорил Маблунг, слышал очень ясно.
       - Королю Тинголу было предсказано, что если Берен принесет Дивный Камень в Дориат, Тингол вскорости погибнет, а если погибнет Берен, пытаясь добыть Камень, то умрет дочь короля, Лютиэн. Многие считали, что earnil струсит и откажется от принцессы, от Сильмарилла. Но я видел Берена в тот день, когда он просил у короля руки его дочери, и сразу понял: он не отступит. Однако случилось то, чего никто не мог предвидеть, даже вещая Мелиан: Берен появился здесь без Сильмарилла...

***

       Берен пытался разгадать выражение лица Тингола - и не мог. Точнее, что-то знакомое было в этом выражении, что-то близкое и понятное, но этого "чего-то" от Тингола он никак не ожидал, и потому не мог вспомнить, что же оно обозначает и как называется.
       Опустившись на одно колено, он склонил голову. Лютиэн слегка присела в поклоне.
       С Тинголом у меня все время выходит как в дурацкой сказке, подумал он, поднимаясь. На этот раз - как в той, где Беор Старый подбирал себе умную жену, загадывая сестрам загадки. Как там: прийти на пир и одетой, и нагой; и верхом, и пешком; и с подарком, и без подарка. Вот и я: и с Сильмариллом, и без...
       - Я вернулся, король, - сказал он как можно громче и четче. - И требую то, что принадлежит мне по праву.
       В глазах Тингола на секунду промелькнул... ужас?
       - Ты обещал, что Сильмарилл будет в твоей руке, - ровным, неестественно ровным голосом сказал Тингол.
       - Он там, повелитель. Даже сейчас он в моей руке.
       - Покажи, - голос изменил эльфу, дрогнул.
       Берен поднял левую руку, раскрыл ладонь.
       Рука была пуста.
       Слегка отдернув ниспадающий диргол и рукав, он поднял правую руку, обнажил обрубок.
       По залу пронесся ветерок тихих изумленных восклицаний.
       - Сильмарилл в этой руке, король Тингол. А рука - в брюхе волка, а волк носится Враг знает где. Можешь мне не верить, но я выполнил обещание и Лютиэн уйдет отсюда моей женой. Я вывел ее из Ангбанда - выведу и из Дориата.
       Опустив руку, он понял вдруг, на кого выражением лица похож Тингол: на висельника, у которого из-под ног вышибли подставку - и вдруг оборвалась веревка.
       - Садитесь, дети, - сказала Мелиан. - Садитесь и расскажите нам, что произошло за эти два года...

***

       - Много чего произошло, - проворчал Фритур. - О многом я и сам не знаю. Например, как они сумели добраться до Моргота и выйти из Ангбанда с Камнем.
       - Я знаю, - сказал Нимрос. - Я расскажу тебе... потом...
       - Они и нам рассказали только самое главное, - заметил Маблунг.
       - И что ваш король? Опять послал Берена за камешком? Волчину отлавливать?
       - Не надо так, почтенный Фритур... - Маблунг поднял глаза и Кейрн осекся: в этих глазах стояла истинная, неподдельная боль.
       - Ему было предсказано, - Фритур говорил глухо и в сторону. - Что убьет его волк... И дважды он уходил от Судьбы. На Тол-и-Нгаурот и у Темных ворот... Это был волк? Тот самый?
       Эльф молча кивнул.
       - Его просили отказаться, - Маблунг Тяжелая Рука бросил рулевое весло, зачерпнул воды из-за борта и провел мокрой рукой по своему лицу. - Король просил. И я, и Белег. Лишь Мелиан и Лютиэн молчали...
       - Это было бесполезно, - Фритур бессознательно перебирал на шнурке дощечки с вырезанными рунами. - Если Берен что-то вбивал себе в голову, отговорить его никто не мог. С детства он был таким. Госпожа Тинувиэль это уже знала... Но хоть свадьбу-то справили? - неожиданно спросил он.

***

       - Призываю Варду, возжигательницу звезд, дарительницу Света: будь свидетельницей в том, что по любви, доброй воле и моему согласию выходит моя дочь за Берена, сына Барахира. Благослови их союз именем Единого, дай им радость в верности, мудрость в радости и силу в печали. Пусть союз их будет так же крепок, как тот, что заключен меж тобой и Манвэ.
       - Призываю Манвэ, владыку дыхания Арды, хранителя Истины: будь свидетелем в том, что по любви, доброй воле и согласию отца берет Берен, сын Барахира, Лютиэн Тинувиэль, дочь короля Элу Тингола. Благослови их союз именем Единого, дай им радость в верности, мудрость в радости и силу в печали. Пусть союз их будет так же крепок, как твой союз с Вардой.
       Эту фразу должен был говорить отец жениха, но Барахир был давно мертв, а Фритур не успел бы раньше чем в два дня... Берен попросил Келеборна и Галадриэль побыть его свадебными родителями - они согласились. Уже почти год, как они вернулись в Дориат, прощенные Тинголом по слову Даэрона. Было ли это чем-то вроде мягкой опалы или их собственным желанием - но в Менегроте они не жили, пришлось посылать за ними гонца.
       Рука об руку Берен и Лютиэн встали перед Тинголом. Король протянул Берену тонкое золотое кольцо.
       - Ради чего вы соединяетесь?
       - Ради жизни.
       - Во имя жизни, что дал Единый - прими это кольцо.
       "Кольцо матери" Лютиэн должна была получить от матери Берена или той женщины, которую Берен изберет свадебной матерью. Галадриэль вышла вперед.
       - Во имя возрождения и обновления, что дал нам Единый - прими это кольцо.
       Лютиэн взяла кольцо.
       - Если кто-то знает причину, по которой этот брак не может быть заключен перед лицом Единого - пусть скажет сейчас или молчит потом, ибо сказанное не сделать несказанным, а сделанному не стать несделанным.
       Выдержав должную паузу, Тингол дал знак - и все, кто стоял у подножия Хирилорна, запели песню во славу Единого, Элберет и Манвэ. Слаженным и прекрасным был этот хор - в грезах Берена так пели Айнур при сотворении мира. Потом ритм напева изменился, в хоре зазвучали только женские голоса: осыпая молодых зерном, вокруг них закружились подруги Лютиэн.

Le halman ar nallon,
Naneth Taur ammen,
Ivanneth;
an eredh ar solkh,
an tui ar telkh,
an las ar loth ar оv,
an kuith ar meleth,
le halman or kuith lоn berein
ar kurus numad.
       То была песня во славу Йаванны, дарительницы плодов и цветов, хранительницы жизни и всего живого, призывающая благословение Валиэ на свадебный пир и свадебное ложе.
       И под эту песню Берен впервые поцеловал Тинувиэль как свою законную жену в глазах ее народа.
       Богатый был пир, воистину королевский, и вина, и пива там было много, а хлеба, дичины, сыра и плодов земли - еще больше, а песен и танцев - больше, чем и того, и другого вместе взятого - вот, пожалуй, чем отличаются эльфийские пиры от большинства человеческих. И за песнями и танцами мало кто заметил, как исчезли из-за стола молодые муж и жена, а если кто заметил - не стал обращать на это внимания.
       ...Любовь моя, единственная моя, отчего ты так печальна? Разве не остались позади главные невзгоды, и разве не сумеем мы перенести новые - плечом к плечу?
       ...Люби меня, люби, милый; не теряй времени, потому что каждая минута счастья в наши времена - это серебряная крупинка в золе. Я просила Йаванну о милости - пусть эта ночь станет первой ночью новой жизни, на которую я имею теперь право. Я знаю - это будет сын, мы оба призываем мужскую феа. Она будет гореть огнем, хоть ты и не увидишь его. И, может статься, от этого огня займутся небеса и придет на затемненную землю свет...
       ...Ты мой свет, дыхание мое, стон мой и песня моя. Может, я и не увижу огня, может, не ему суждено осветить землю - но пусть в его чертах отразятся твои черты; большего мне не надо. А если и нет - я все равно буду любить его как тебя, буду видеть в его глазах звезды. Дай ему ту же силу, которую ты даешь мне - об ином я не прошу.
       ...Ему нужна будет сила - милый, как я хотела бы встретить тебя в иное время, не тогда, когда тьма подступает к порогу...
       ...Тьма свела нас вместе - в иное время я не попал бы в Дориат.
       ...Не смей так говорить!
       ...Не на нашу, а на свою беду она свела нас - верь в это, Лютиэн. Иначе не стоит и жить, и дарить жизнь.
       ...Я должна быть радостной в эту ночь. Но я боюсь не за себя. Я смотрю в будущее - и вижу, что оно темно...
       ...А я ничего не вижу, но верю, что день придет опять.
       ...Я научилась у тебя не смотреть в завтра. Я закрываю глаза. Люби меня...

***

       - Свадьбу сыграли, - печально улыбнулся Маблунг. - А на следующее утро пришли дурные вести. Волк, невероятно огромное чудовище. Он пересек границу Дорита и уничтожил одно из поселений. Пятеро эльфов, семья с детьми...
       - А что же часовые? - изумился Мар-Кейрн. - Ваши скорые на руку и меткие часовые? Не стреляли?
       - Стреляли. Он убил и часовых.

***

       Едва уцелевший часовой закончил говорить, все, кто находился в зале, воззрились на Берена.
       - Если это та тварь, которая меня не догрызла, - сказал Берен.- То я вижу лишь один способ остановить ее: порубить в капусту. Я ткнул его ножом, в котором еще было довольно длины, чтобы достать до сердца - а он все еще бегает... Это самый живучий волчище из всех, кого носила земля.
       - Мы загнали его в урочище Таураммал и окружили плотным кольцом, - сказал Белег Тугой Лук. - Если он попробует выбраться, его действительно изрубят в мелкие куски. Но он залег.
       - Значит, Хуан его поднимет. Верно, песик? - Берен потрепал собаку по загривку.
       - Тебе вовсе не обязательно участвовать в охоте, - тихо сказал Тингол. - Я боюсь за тебя.
       - Это потому что я однорукий? Не бойся, король, я отлично управлюсь с рогатиной.
       - Ты - муж моей дочери, и вы поженились только вчера. За эти два года вы претерпели достаточно. Никто здесь не осмелится - да и не захочет - назвать тебя трусом. Не искушай судьбу. Остановись.
       - Хорошо, - неожиданно просто согласился Берен. - При одном условии: если и ты, король, не примешь участия в охоте. Не искушай Судьбу. Если это - тот самый волк - значит, в моей руке пришел Сильмарилл. А если верить предсказанию Мелиан, возвращение Сильмарилла означает твою смерть. Я не собираюсь сидеть тут, зная, что мой тесть отправился навстречу смерти. Останься здесь, в Менегроте.
       Король молча смотрел на него, и Берен спокойно встречал его взгляд. Эльф отвел глаза первым.
       - Ты не можешь, - сказал Берен. - И я не могу.
       - Там будут несколько сотен эльфов, - добавил Маблунг. - Почему волк обязательно должен броситься на кого-то из вас?
       - Нет, - твердо сказал Тингол. - Туда не пойдет никто из тех, кто стережет его сейчас. Только мы. Я - король Дориата, и мое дело хранить эту землю. Мой зять вызвался сам.
       - Я был твоей правой рукой все эти годы, - сказал Маблунг. - Позволь заменить Берену его правую руку.
       - Спасибо, - сказал человек.
       - А мое искусство встретит достойное испытание, - Белег поднялся со своего места и встал рядом с Маблунгом. Тингол протянул вперед правую руку, Берен накрыл ее своей левой - и остальные двое положили свои руки сверху.
       - Значит, - сказал Маблунг. - Завтра утром. Завтра с рассветом мы поднимем его и встретим в копья и стрелы.
       - Нельзя ходить по одному, - Берен тоже поднялся. - По двое. Одному его не одолеть.
       - Тогда, - Тингол тоже покинул кресло. - Выезжаем. Выезжаем в Нелдорет сейчас же. Пора, наконец, завершить все это.

***

       Раннее утро поднималось вместе с туманом. Испарина оседала на плащах, покрывала матовой пленкой оружие, осыпалась с веток и стеблей, когда эльфы проходили сквозь лес.
       Волк был прижат к берегу Эсгалдуина. Переправиться на ту сторону он не мог: обрывистый берег был так крут, что подняться твари негде, а глубина начиналась сразу же, без отмели. На том берегу тоже стояла стража, и на лодках плавали всю ночь с факелами и острогами - волка пропустить не могли.
       Эсгалдуин раздался вширь и залил прибрежные тростники, еще больше сужая полосу заболоченной суши, на которой укрывался волк.
       Хуан чувствовал в воздухе его запах, но ветер сейчас дул с востока, и, когда они переправились вброд через Эсгалдуин, верхнее чутье стало бесполезным. Пес приник к земле, вынюхивая след.
       Он чувствовал себя виноватым. Он оставил их, не пошел в Ангбанд - и Любимый Человек Госпожи лишился руки.
       Но Хуан осознавал и другое: этот волк - самое огромное, быстрое и свирепое создание из тех, что были созданы колдовством Моргота. А значит, сражение с этим волком будет последним в жизни Хуана.
       Пес не боялся смерти. Он боялся, что не одолеет врага - ведь в предсказании упоминалась лишь его смерть, а вот погибнет ли волк...
       Любимый Человек был здесь, и Отец Госпожи был здесь, а сама Госпожа осталась в большом доме. Это хорошо, подумал Хуан. Хорошо думать, что Госпоже не угрожает волк. Если бы еще и Любимый Человек поостерегся...
       Хуан готов был защищать его до последней капли крови - но ведь Любимый Человек дал совсем другой приказ. Он сказал: "Хуан, выследи эту тварь - и гони ее на охотников".
       Хуан выслеживал. Он выловил запах волка в тростниках у самой реки - здесь тварь долго лежала и хлебала воду, потому что в брюхе у нее был огонь. Потом волк пошел к оврагу и бегал там, ища еды. Он поймал сурка, и кролика, и всех его крольчат, но ему этого было мало. Он сунулся было из урочища, но увидел, что окружен, и что его начинят стрелами, едва заметят. Тогда он повернул назад, в лес, и начал путать следы.
       Хуану потребовалось время, чтобы разгадать головоломку. Наконец он понял: в одном месте волк вернулся по своим следам, прыгнул в воду длинным скачком, выбрался на сушу там, где наследить еще не успел - и залег.
       Хуан пошел по воде, внюхиваясь в песок. Слабый запах волка он поймал в полулиге выше по течению, след вел вглубь суши. Хуан бросился туда - и нашел логово...
       Но оно было покинуто. Волк опять обманул: вернулся по своему следу и ушел по воде...
       Куда?

***

       - Ты так и будешь ходить за мной до конца охоты? - спросил Тингол.
       - Хвостиком, - подтвердил Берен.
       - Не боишься поставить меня в неловкое положение?
       - Единственное, чего я боюсь, король - это обнаружить где-нибудь в кустах твой труп. Похороны тестя - плохое продолжение свадьбы.
       - А что ты скажешь о Сильмарилле? Чего ты больше боишься: найти его или - не найти?
       - Я боюсь потерять тебя, король.
       Мгновение-другое Тингол вглядывался в его лицо, и Берен, поняв, что Тингол принимает его слова за лесть, поспешил оправдаться - слишком поспешил...
       - Зачем кривить душой, король Элу? Я не люблю тебя, и ты меня - тоже. Но мы и не обязаны друг друга любить, верно? Твоя гибель опечалит Лютиэн и госпожу Мелиан, лишит защиты Дориат... Поэтому я готов защищать тебя, раз уж не смог отговорить от охоты.
       - Что тебе за дело до Дориата? - спросил король. - Это не праздный вопрос. Если со мной что-то случится сегодня, именно ты будешь моим наследником.
       - Дориат - родной край моей жены, здесь она черпает силу и радость, здесь она родилась и выросла. И потому я отдам за Дориат всю свою кровь.
       - А твоя родная земля? Дортонион?
       - Я попрощался с ней навсегда, король. Любить ее я никогда не перестану, но вернуться уже не смогу.
       - А я боялся, что ты заберешь от меня дочь, - печально сказал Тингол. - Увезешь в свои горы...
       - Что ей там, когда я уйду на Запад?
       Берен произнес эти слова как эльф - без страха, без надрыва и без того фальшивого подъема, за которым прячется опять-таки страх. Тингол вгляделся в его спокойное лицо - и почти не узнавал того дерзкого хилдо, который два года назад в тронном зале нагло потребовал руки Лютиэн. Различие было явственным, ощутимым - но невыразимым даже в оттенках эльфийского языка. Единственное, что было несомненно: Берен действительно какое-то время владел Сильмариллом: отблеск первородного света лежал на его лице, словно он был нолдо из Амана.
       Тингол улыбнулся смертному. Ему очень, очень хотелось начать испытывать к хилдо хоть какие-то теплые чувства, но ничего не выходило. Обида жила на дне души - Тингол все-таки чувствовал себя обманутым.
       - А что, если мы убьем волка и не найдем Сильмарилл?
       - Значит, зверь не страдал заворотом кишок, - пожал плечами Берен. - И в этом случае я порадуюсь за него... и за нас.
       - Твои шутки порой дурно пахнут.
       - Когда поднимется настоящая вонь, поверь, король, мне станет не до шуток...
       - Э-эй! - певуче донеслось от опушки. Берен в ответ свистнул в два пальца и помахал кому-то рукой.
       Охотничьи пары старались не терять друг друга из виду.
       - И все-таки ты рискуешь жизнью там, где рисковать должен я один, - сказал Берен. - Тебе, король, имеет смысл вернуться в Менегрот.
       - Из-за предсказания супруги моей, Мелиан?
       - Не только. Клятва Феанора теперь касается и тебя.
       - С Домом Феанора мы и так во вражде. Между нами кровь.
       - Но никто из вас еще не обнажал друг против друга оружия. Вы просто сторонитесь их, а они - вас. Если Сильмарилл появится здесь - все изменится.
       - Нас защищает Завеса Мелиан.
       - Я бы на нее не полагался. Сквозь завесу прошел я. И он, - Берен ткнул пальцем в направлении урочища, оцепленного тройным кольцом. - С них станется удумать что-нибудь этакое... Например, взять заложниками кого-то, кто выйдет из Дориата - в обмен на Камень.
       - Они не посмеют.
       - Вот как? - Берен усмехнулся. - Один раз Келегорм с Куруфином попытались это сделать. Кто или что помешает им во второй раз? Эти двое безумцы, и обозленные к тому же. Я пересчитал Келегорму ребра, а Куруфину - зубы, они не упустят случая поквитаться. И если они зайдут достаточно далеко, Маэдросу, Маглору, близнецам и Карантиру ничего не останется кроме как их поддержать.
       - Я думал об этом, - сказал Тингол. - Если сыновья Феанора смиренно попросят меня вернуть им Сильмарилл, повинившись за то, что они совершили в Альквалондэ - я отдам им их сокровище.
       - Долгонько же тебе придется ждать, - покачал головой Берен. - В этом-то вся и беда с вами: каждый полагает себя правым и думает, что это ему должны бухнуться в ножки с мольбой о прощении. Что тебе в этом Сильмарилле, король Тингол? Неужели мир не дороже?
       - Я не пойму, на чьей ты стороне, муж моей дочери, - резко сказал Тингол.
       Берен некоторое время молчал, потом заговорил медленно и взвешенно:
       - Король, у меня тоже есть причины не любить сыновей Феанора. Не менее веские, чем у тебя - ибо кровь людей так же густа и солона, как кровь эльфов. Но перед лицом худшей из всех бед я готов если не забыть про старые счеты, то хотя бы отложить их в сторону. И призываю тебя к тому же, не боясь, что тебе покажется, будто я на стороне Феанорингов. У всех нас очень мало времени на разговоры. Может, его совсем не осталось. Сильмарилл дался мне в руки лишь потому, что я собирался его отдать. Тому же, кто хочет им владеть, он принесет лишь проклятие. Первородный свет может принадлежать только всем - в этом его смысл.
       - И ты предлагаешь вернуть его тем, кто запрет его навсегда? В том числе - и тем, кому ты... Как ты сказал? Пересчитал ребра и зубы?
       - Я был на них тогда здорово зол... А сейчас мне их жаль. Может быть, они немного успокоятся... И вернутся к тому, чем были изначально. Ведь и Мелькор не всегда был проклят. И его часть есть в Творении...
       - Достаточно, - оборвал его Тингол. - Больше ничего слышать я не желаю.
       - Как скажешь, - Берен опустил ресницы.
       Тингол не успел сказать больше ничего - из кустов донесся шум. Что-то большое неслось прямо сквозь лещину, не разбирая дороги. Берен повернулся в ту сторону - и сказал несколько слов на талиска, значения которых Тингол не знал, а если бы знал, то все равно не понял бы смысла выражения, поскольку у него, Перворожденного, никакой матери не было.
       Огромный черно-серый волк - Берен впервые увидел его при свете дня - легко перемахнул через саженный куст лещины и бросился на них.

***

       Обманув глупого пса, миновав кольцо глупых охотников, Кархарот почуял удачу: ветер доносил запах того, за чьей смертью он гнался. Кархарот хорошо помнил, как парочка беглецов ушла от него в Железных Горах: а-а, они его обманули, подсунули ему огонь! Но теперь он отомстит - и тогда, может быть, наступит конец страданиям...
       ...Его покинули и предали все. Господин, которого он любил - если это темное обожание можно называть любовью - приказал убить его. Слуги господина травили его собаками; иногда он убивал слуг, разрывал собак и ел их, но чаще их было слишком много и ему приходилось убегать. Он не понимал, в чем дело. Ведь он был верен Господину. Он служил ему и тяжко пострадал, поглотив Огонь из рук врага. А его не стали искать, чтобы помочь. Хотя муки его были несказанными. Его искали, чтобы убить.
       Каждая минута его жизни была наполнена дикой болью, не покидавшей его ни наяву, ни в его снах, которые он видел, когда все-таки падал, сраженный усталостью. Он без конца носился в поисках пищи, поднимался в горы и ел снег, а огонь палил ему живот. И лишь во снах он ненадолго избавлялся от источника своей муки. Он находил ненавистного врага, разрывал его - и кровь его смиряла пламя в животе... Но тут Кархарот просыпался, и все начиналось сначала.
       Будь он обычным волколаком, он бы уже умер. Но Господин наделил его тело невиданными прежде способностями к самоисцелению, и ожог в брюхе все никак не мог его доконать - и никак не мог зажить. Кархарот искал на земле и в воздухе запах врага, но не находил. Враг исчез бесследно с того места, где Кархарот его оставил. Словно бы улетел. Кархарот долго не мог в это поверить он изрыскал все горы вдоль и поперек, много раз чуть не попадался и встречал слуг господина, и убивал их. Но когда зима сменилась весной, он понял, что на севере врага нет. От врага, а главное - от его Спутницы пахло так, как пахло от тварей, которыми Кархарота кормили иной раз. Такие твари жили на юге, оттуда их приводили весной и осенью, когда Пустыню было легко пересечь. И Кархарот отправился в путь на юг.
       Он бежал, давая себе отдых только тогда, когда иссякали силы и убивал, чтобы насытиться, все на своем пути. Он искал врага, и вот наконец ему повезло. Он нашел того, кого искал. С ним был еще один - но это уже не имело значения. Разделавшись с тем, кто подсунул ему огонь, Кархарот займется всеми остальными!
       Тот, ненужный, потянулся к своему глупому оружию. Ха! Кархарот на бегу ударил его грудью, он стукнулся головой о пень и обмяк. Волк и Обманщик остались один на один. В руках у Обманщика была какая-то глупая палка, вроде той, которой он тыкал в Кархарота там, в горах. Глупец! Он не знает, как быстро заживают раны великих волков. Великие волки не боятся глупых палок с железными концами! Они могут сражаться и тогда, когда эти палки внутри - а потом вытаскивать их зубами! Он прыгнет прямо на эту палку, наденется на нее своим телом - и доберется до Обманщика, разорвет его на части, а потом снимется с палки и побежит дальше...
       Кархарот прыгнул, и Обманщик наставил на него свою глупую палку. О! Обманщик опять оказался настоящим Обманщиком - на палке была поперечина, которая не давала Кархароту надеться на древко и добраться до ничтожного человека. Кархарот попробовал соскочить, подавшись назад - но как же ему стало больно! А! Обманщик сделал на своей глупой палке зазубрины!
       Кархарот принялся метаться в стороны, но Обманщик стоял крепко. А! Хитрое ничтожество! Он упер другой конец палки в землю! Кархарот взвыл - и полоснул когтями по древку.
       Полетели щепки...

***

       Нужно было бы оковать древко по всей длине - но Берен боялся, что тогда оружие станет слишком неповоротливым и он не сладит с рогатиной одной левой... Берен вспомнил свою первую охоту на медведя, потом - Бешеный Брод, потом то, что он сказал Айренару об охоте на кабанов. Сейчас ему было не до смеха. Гаур размахивал лапами, не доставая до его лица на какие-то вершки. Белоснежные клыки длиной в две фаланги пальца щелкали в бесплодных попытках дотянуться до горла - и Берен помнил боль, которую эти клыки ему причинили. От страха и напряжения он взмок сразу весь, но стоял твердо, зажав древко рогатины подмышкой правой руки и крепко держа его левой рукой, глядя, как волк беснуется, не в силах его достать.
       - Да когда ж ты сдохнешь? - прошептал он, глядя в медно-зеленые глазищи. И, словно поняв его, волк поднял к небу морду и взвыл, а потом - ударил передней лапой по древку.
       Двухдюймовые когти проложили в древесине три глубокие борозды, полетела щепа...
       Это все, понял Берен. Это моя смерть...
       Краем глаза он видел, что Тингол, борясь со слабостью, пытается найти копье ощупью; он слышал ревущий лай Хуана - уже совсем близко. И он знал, что не успеют ни Тингол, ни Хуан.
       После второго удара древко треснуло, после третьего - переломилось. Волчина обрушился на Берена всей своей тяжестью, обломок древка вонзился человеку в живот, Берен закричал и ударил зверя крюком по морде, но чудовищу это было как с гуся вода. Они покатились по земле, последнее, что успел Берен - это вывернуться так, чтобы уберечь горло. Тварь вцепилась человеку зубами в грудь, полосуя когтями живот и ноги, и все это длилось не больше одного мгновения - потом серо-белый вихрь смял черного волка и во все стороны полетели клочья окровавленной шерсти - и черной, и жемчужно-серой.
       Берен сел, оглядел себя - и увидел, что грудь и живот разворочены. Одежда была изодрана и залита кровью так, что не понять - выпустил ему зверь кишки или нет. Мешанина из клочьев ткани и плоти... Он приподнял разорванную рубашку, прикоснулся ладонью... Боль накрыла волной. Он лег на бок - было плохо. Перевернулся на спину - стало еще хуже. Когда мгла схлынула, Берен увидел себя лежащим головой на коленях Тингола, и лоб эльфийского короля был ссажен о пень. Кругом собрался народ, целая толпа. Берен чувствовал грудью прохладу воздуха и воды - эльфы срезали одежду, кто-то промывал раны. Опустив взгляд, он увидел двух эльфов, руки - по локоть в крови. Он пытался не дергаться, чтобы не мешать им, но не мог остановить сотрясающую тело дрожь.
       "Как же скверно ты умирал, Финрод, государь мой..."
       Несколько раз эльфы делали что-то такое, от чего он непременно закричал бы, если бы мог как следует вдохнуть. Но на это не хватало сил. Эльфы промывали раны настоем каких-то трав, пахнувшим резко и свежо - но сквозь этот запах пробивалось знакомое зловоние. Проклятая тварь была где-то близко, совсем близко... Однако шума драки между двумя исполинскими зверями уже не слышалось... Губы Тингола шевелились, но он говорил слишком тихо... Да нет... Это просто кровь так шумела в ушах.
       Берен хотел сказать эльфам, что старания напрасны: у Кархарота на зубах столько трупного яда, что хватит на весь Дориат и еще останется на Бретиль. Он уже чувствовал, как отрава ползет огнем по его телу. Он вдохнул поглубже - и потерял сознание.
       Видимо, ненадолго: чистое полотно, которым зажали раны, еще не успело пропитаться кровью насквозь. Эльфы расступились, пропуская кого-то. Хуан. Пес не мог идти. Он полз, передвигая лапы по очереди, прекрасная жемчужно-серая шерсть слиплась от крови и грязи, висела лохмами, свалялась с прошлогодней листвой... Пес умирал.
       - Берен, - голос Хуана звучал все так же низко и глухо. - Хозяин. Прощай. Хуан умирает. Что мог. Сделал. Убил его. Прости. Хуан не успел.
       - Иди сюда, - прошептал Берен. - Отдыхай.
       Пес подполз ближе, ткнулся носом в плечо Берена. Тот осторожно, чтобы не задеть друга крюком, обнял его правой рукой за шею. Какое-то время они лежали так, потом золотые глаза валинорского пса остекленели, отяжелела большая лобастая голова и дыхание пресеклось. Эльфы осторожно отодвинули его в сторону.
       - Ройте могилу, - тихо распорядился кто-то.
       - Берен, - сказал Маблунг. - Ты не выживешь. Даже эльф не выжил бы. Твоя кровь отравлена.
       Он кивнул ресницами: знаю.
       - Тебя перевязать?
       Ему предлагали выбор: быстро истечь кровью или мучиться столько, сколько они смогут длить его жизнь.
       - Да.
       Он хотел увидеть Лютиэн.
       - Камень, - это был вопрос. Эльфы поняли.
       - Здесь, - сказал Тингол. Две горячие капли сорвались с его ресниц и упали на лоб Берена. Король Элу плакал. Все плакали, с отстраненным удивлением умирающего заметил горец. Странное дело: ему одному совсем не хотелось плакать над своей потерянной жизнью. Она была не очень длинной - но славной. "Хорошо, да мало!" - сказал бы старый Мар-Реган, обтирая усы и бухая чашкой о стол.
       Появился Маблунг, неся Сильмарилл. Эльфы, расступаясь, ахнули сквозь слезы - так прекрасен был Камень в ладони Тяжелой Руки. Сильмарилл. Фиал Света Неискаженного.
       Маблунг взял левую руку Берена и вложил в нее Камень. У королевского военачальника глаза тоже были на мокром месте.
       Свет согрел, отступила дрожь, и боль сделалась меньше. Берен прижал Сильмарилл к груди.
       - Все, - сказал он. - Долг мой избыт, король... И судьба завершена... Мое испытание кончилось... Твое - начинается...
       Он протянул Камень Тинголу. Эльф покачал головой, но Берен нашарил у себя на плече его руку и разжал ладонь. Королю пришлось подхватить Камень, чтобы он не упал.
       За этим усилием последовал новый прилив боли и слабости. Берен сжал зубы так, словно держался ими за жизнь. Ему нельзя было умирать сейчас, не попрощавшись с Лютиэн.
       Носилки готовы, сказал Белег. Шорох, возня. Подхватив под руки и под колени, его быстро переложили на носилки из копий, охапки камыша и двух плащей. Еще несколько плащей набросили сверху - эльфы отлично знали, как мерзнет тот, кто потерял много крови. В губы ткнулась фляжка, у вина был привкус малины...
       В глазах темнело. Кто-то склонился над ним, лицо было уже неразличимо, но перед самыми глазами моталось нехитрое украшение из медвежьих зубов.
       Белег...
       - Что ты говоришь? Чего ты хочешь, Берен?
       Неужели мой голос стал таким слабым?
       Эльф нагнулся к самым его губам.
       - Быстрее, - собирая все силы, шепнул Берен. - Бегом.

Death of Beren
***

       Маблунг замолчал.
       Гулко заплескалась вода - Кейрн увидел, что они проплывают под мостом. Словно уловив его мысль, Маблунг переложил руль - и лодка свернула к берегу. Кейрн толкнул Нимроса в бок, и бард очнулся.
       Множество народу стояло по берегам реки. Эльфы. Серые эльфы Дориата...
       Лодка зашуршала днищем по песку, Маблунг легко перебежал с кормы на нос, соскочил на берег и закрепил конец носового каната о ствол дерева. Кейрн тоже выбрался из лодки - значительно более неуклюже: затекли ноги. Следом, едва не опрокинув лодку и набрав воды в сапоги, вышел Нимрос.
       Светало. Вода, отражая наливающееся зарей небо, сделалась светлее берегов. В лесу, пробуя голос, проснулись птицы. Фритур увидел, что вокруг уже не лес, а сад. Но сад этот показался ему недобрым. Эта прекрасная земля принесла его лорду смерть.
       Он готовился увидеть Берена мертвым, пытался заранее представить себе его безжизненное лицо - и не мог. Чье воображение способно представить застывшее пламя? Сколько он помнил лицо сына Барахира - оно всегда было живым и страстным, как огонь.
       Этот сад был прекрасен - и опасен одновременно. Такой похожий, такой притягательный - и такой непонятный народ эти эльфы... Ах, Берен, Берни, Ирхараз, Талискаран... Зачем ты искал своему пламени такого ветра? Разе ты не видел, что он заставит тебя взметнуться лишь на короткий миг - а потом погасит?
       ...Это было дерево над всеми деревьями, видное издалека, осеняющее своими ветвями и реку, и подножие высокой и одинокой горы, сквозь которую вода проточила себе дорогу. У корней дерева стояли эльфы - много, много... И Кейрн знал, что они должны идти туда, и знал, что они там увидят.
       Эльфы расходились перед ними, склоняли головы - и мужчины, и женщины. Ни Нимрос, ни Кейрн, никогда не видели так много эльфов сразу.
       - Мы заберем его тело, - сказал Фритур в спину Маблунгу.
       - Хорошо, - отозвался эльф. - Если сможете.
       В его словах не было угрозы, была только горечь. Маблунг вывел их в круг и отошел в сторону.
       Он сидел на коленях, спиной к ним - высокий, но согнутый горем эльф со снежно-белыми... Нет, - седыми волосами. Король Элу Тингол, Серебряный Плащ
       - Мы, - Фритуру на миг заперло горло. - Мы прибыли, Элу-король... Мы хотим забрать тело Берена, сына Барахира...
       - Да, - безжизненным голосом сказал эльф. - Конечно. Идите сюда...
       Он поднялся, глядя на землю перед собой. Рядом с ним возникла - да, именно так, не подошла, а словно из воздуха вышла - женщина. Сама Мудрость, Красота и Сила. Майя Мелиан. Нимрос поразился, а Фритур на нее даже не посмотрел, он упал на колени там, где только что стоял Тингол.
       Здесь же был и Сильмарилл - на бронзовом треножнике для ламп, он сиял, как... Кейрн не нашел слов. Этот волшебный блеск был подобен всему, что дает жизнь и радость - живому огню, солнцу, звездам и радуге - и ни на что не похож. Ничто из виденного прежде, не могло сравниться с этим светом - но все можно было с ним сравнить. Это было чудо, это было сияние нездешнего мира - но чем-то знакомое и родное до боли в груди. Так, не видя океана, нельзя его представить себе, но увидев, понимаешь, что все озера, реки и ручьи - отражения и подобие океана... Ради этого стоило жить.
       Но стоило ли умирать?
       ...Видно его принесли на этих носилках, застланных камышом, что лежат чуть в стороне. Принесли, положили здесь, у подножия этого дерева, а Лютиэн, наверное, тут и была... Ждала их с охоты...
       Дождалась.
       Он успел ее увидеть. Об этом говорила застывшая на лице улыбка, не стертая даже предсмертной мукой. Он успел коснуться ее руки, они в последний раз сплели пальцы в этом подобии объятия - а потом его дух отлетел.
       - Ее девы обмыли и одели его, убрали волосы... И положили здесь. Когда мы несли его, она шла рядом и держала его ладонь. Так, не разжимая руки, легла рядом с носилками на траву...
       ...Черные пряди волос перепутаны с космами лугового мятлика...
       Так они и лежали вдвоем - рука в руке, голова к голове - точно на брачном ложе. Вот тебе и свадьба. Свадьба, ради которой Фритур сюда ехал...
       - Ярн, - позвал он, коснувшись искалеченной руки Берена. - Ярн, что же это такое... Слушай, ты же обещал вернуться... Что ж ты - каждый раз обещаешь и каждый раз... Нехорошо ведь... Ну, брось ты это... Смотри - твоя королевна без тебя убивается... Как же это так - я, старый пень, все живу да живу, а ты... Давай, сделай это. Сколько раз ты ее обманывал, эту ведьму безносую - обмани еще раз. Не могу я без тебя вернуться. Как я людям в глаза посмотрю? Как я твоей матери в глаза посмотрю, когда за тобой на Запад уйду? Как я Барахиру в глаза посмотрю?
       - Лорд Кейрн, - сказал Нимрос.
       - Я лорд Кейрн уже почти семь десятков лет, - горько проронил старик. - От рождения. От того дня как мы перешли через Мглистые Горы, род наш - Кейрны. И что с того, хиньо? Чего ты от меня хочешь?
       Он вскочил.
       - Сколько крови было пролито! Сколько мук принято, сколько сил истрачено - ради чего? Ради этого? - он показал пальцем на Сильмарилл. - Красивый камешек, не спорю. Элу-король, тебе он как, нравится? Ты доволен? Скажи - оно того стоило?
       - Замолчи, хэлди, - сквозь зубы сказал Нимрос. Он видел, что каждое слово Фритура - как нож в сердце Тингола. Если эльфийский владыка и заслужил кары за свою гордыню - то он уже понес эту кару.
       Кейрн, видимо, тоже это понял - и умолк.
       - Заберите его, если хотите, - сказала Мелиан. - Заберите - и покиньте нас. Или останьтесь и скорбите вместе с нами.
       Фритур опустился на колени рядом с телами.
       Они были оба одеты в белое, как видно - в свои свадебные одежды. Диргол Берена и плащ Лютиэн были сколоты одинаковыми серебряными пряжками. Их засыпали сверху цветами. Странно, подумал Кейрн. Они лежат уже два дня, и эти дни не были холодными. И мухи просыпаются рано - была бы пожива; а здесь нет ни единой... И тела их остались какими были при жизни - ни единого признака тления... Словно живые - если бы не эта бледность.
       Рука в руке, голова к голове...
       Фритур коснулся переплетенных пальцев, представил себе, как разгибает их, закоченевшие - по одному... Его передернуло. Сделать это - было выше его сил. Молодой бард смотрел молча. Он все понимал. Не для того они, пройдя через боль, огонь и кровь, соединились в жизни, чтобы в смерти их разлучили.
       Фритур поцеловал Берена в лоб и, отстегнув свой нож, положил ему на грудь. Потом подошел Нимрос и, прощаясь, достал из заплечной сумы невиданную прежде вещь - круглый темный кристалл величиной где-то с голову младенца.
       - Вы похороните их здесь? - спросил Кейрн. - Как есть?
       - Мы построим гробницу прямо над ними, - сказал Маблунг. - Вот камни для нее.
       - Должна быть... наподобие лодки, - выдавил из себя старик.
       - Я знаю, - опустил голову Маблунг.

***

       Мелиан, любимая, как же так? Ведь ты сказала - если Сильмарилл придет, первым погибну я! Отчего же лежит бездыханной наша дочь?
       Это моя вина... Я должен был успеть взять свое копье и пронзить зверю горло или сердце... Но от удара слабость одолела меня; руки мои дрожали и ноги отказали мне, Мелиан! Он был сильнее и страшнее всего, что я видел и мог себе представить. Он был сама смерть, и я, ничтожный гордец, отправившийся на эту охоту, чтобы бросить ей вызов - я не смог встретиться со смертью!
       Вместо меня встал он...
       Ты знаешь, внутренности волка были почти все сожжены - но его рука осталась целой. Она рассыпалась, когда Маблунг взял Камень. Вот он, Сильмарилл Феанора... Он сказал, что долг его избыт и судьба завершена - мое же испытание только начинается. Молчи, Мелиан, не слушай Музыку, не говори мне о будущем! Моего будущего нет - Лютиэн покинула нас! Зачем мне эти руки, если я не смог удержать ее? Зачем мне этот камень? Зачем мне эта корона, и этот дворец, и все королевство - мир погиб для меня! Ты ошиблась, Мелиан. Или Айнур что-то переврали в своей Музыке. Все вышло наоборот: Лютиэн погибла с приходом Сильмарилла, а я, никчемный владыка, жив...
       Ее сердце не вынесло и разорвалось - но и там она будет скорбеть о нем. Он же не эльф, и до конца мира ни будут в разлуке! Зачем, любимая, скажи...
       Нет, лучше молчи. Молчи, Мелиан!

***

       Барахир говорил: "Не бойся смерти, сынок. Пока ты есть - ее нет. Когда она придет - тебя не будет..."
       Отец ошибался. Миг небытия был краток, а потом сознание Берена снова противопоставило себя глухой и слепой черноте: я есть. Я умер - и все-таки есть.
       И тогда - появилось все остальное.
       Здесь было не темно и не светло, здесь было... никак. Серебристо-серая мгла, словно в тронном зале Тингола - но какая-то плотная и непроницаемая... Это было не то место, которое он увидел, когда ему было дано проникнуть взглядом в сердце земли, это было что-то другое. А потом рядом возник еще кто-то.
       Женщина.
       Закутанная в невесомую серую ткань, она приблизилась неслышно и взяла Берена за руку. И - мгновенно - он вновь ощутил себя. Обрушилась память и боль - не телесная, тела-то уже не было - но столь же сильная...
       Женщина обрела лицо. Лицо без возраста: он не мог бы сказать, есть ли на нем морщины, темного или светлого цвета кожа, каков рисунок бровей... Только глаза впечатались: пронзительно-теплые - так смотрела мать, когда думала, что он спит и наклонялась к постели, чтобы поцеловать в лоб - он не позволял таких нежностей, когда бодрствовал. Но, притворясь спящим, можно было себе позволить... И сквозь завесу опущенных ресниц увидеть ее глаза... Почти такие же.
       Госпожа Ниэнна? - угадал он.
       Просто: Ниэнна. Следуй за мной.
       И так - с каждым?
       С каждым.
       И хватает времени?
       Здесь нет времени.

       ...Сколько раз это было - нет времени. Нет времени спать - нужно вскочить в седло и ехать биться. Нет времени хоронить павших - нужно бежать. Нет времени любить - нужно скрываться... Нет времени страдать - нужно освободиться от ремней...
       А теперь слова обрели новый смысл: нет времени. Просто его нет - и все...
       Серая мгла расступается - и вновь смыкается позади. Если бы не скорбная фигурка, если бы не туманно-серый плащ - он бы потерялся здесь.
       Насквозь...
       Чертог Мандоса - где он, этот чертог? Где пол, стены, потолок? А впрочем - зачем, ведь ни одна родная душа ему не встретится. Легким дыханием, далеким шумом он ощущал чье-то присутствие - наверное, другие смертные феар... Через эти покои должны были проходить тысячи - он не хотел всматриваться и вслушиваться...
       Насквозь...
       Он различил впереди ворота - высокая узкая дверь, без створок и петель, даже просто арка. К чему двери, если феар не задерживаются здесь?
       Здесь должна была быть толпа, но он вышел за ворота - один. Каждый выходит сюда один. Каждый здесь - один...
       Один на один - с чем?
       Он сделал шаг - и оказался на краю.
       Пламя и холод. Звезды и тьма. Любовь и страх.
       Солнце находилось под ним - нестерпимо яркая корона, рваные края, встрепанное пламя - вовсе не ровный круг, каким оно видится с земли. Луна была над ним - наполовину погруженный во тьму серебристо-мертвенный, изрытый оспинами шар. Звезды были кругом - разноцветные, немыслимо большие, неисчислимые.
       И был - ветер. Воздуха не было, но ветер был. Солнечный - бил всего сильнее, трепал волосы. Звездный - доносился отголоском далеких штормов.
       Осталась малость: сделать последний шаг, подставить раскинутые руки солнечному ветру - и улететь сгустком чистого света - куда? Какая разница? Берен знал - счастье этого полета не сравнимо будет ни с чем, пережитым до сих пор и непережитым за все те годы, которые смерть отняла...
       Там, в конце пути... Будь он в оболочке тела, осознание этого прожгло бы его до слез: дом. Настоящий, вечно меняющийся и неизменный дом его души. Тот самый, из-за которого он так мучительно завидовал эльфам: пасынок Арды - ее детям...
       Оказывается, дом у него есть. И дом его зовет. Сквозь бесконечное пространство Берен слышал этот призыв всем существом - и уже почти откликнулся, почти шагнул...
       А как же мои предки? Как же люди, ушедшие туда, в мрачный чертог без памяти и света?
       Их час придет. Тебе позволено идти раньше. Иди же.

       Он отступил и сел на край пропасти.
       Прости, Высокая. Я не могу. Я обещал ждать.
       Жди,
- она кивнула ресницами и исчезла.
       Он ждал. Сколько? Ах, да, здесь же нет времени...
       Берен?
       Еще не обернувшись, он уже знал, кто это и почувствовал теплый толчок радости: даже здесь встреча с другом - это встреча с другом.
       Финрод...
       Он увидел эльфа таким, каким запомнил его тем вечером на балконе его дворца в Нарготронде: босиком, в расшнурованной рубахе, с распущенными волосами и без украшений. Это было хорошо - он боялся увидеть его таким, каким видел в последний раз - в подвале Тол-ин-Гаурот. А каким его видит Финрод?
       Говорили, что здесь каждый одинок. Как же так?
       Кому суждено - встречаются. Идем. Тебя ждут.

       Будь у него живое сердце - оно забилось бы бешено.
       Ты вовремя. Еще немного - и я бы прыгнул.
       Через стену?
       Какую стену?

       Миг - и Берен увидел ее. Мерцающая бездна исчезла, вместо нее - сколько хватало глаз - выросла стена: серый мрамор, потемневший от дождей, увитый плющом...
       Миг - и все стало по-прежнему.
       А что видишь ты? - глаза эльфа зажглись прежним интересом. Нолдо, для которого знания дороже всех богатств.
       Даже здесь. Даже сейчас...
       Берен открылся для осанвэ - смотри, Ном! - и на миг Финрод увидел звездную бездну его глазами. Потом все исчезло - для обоих. Осталась лишь серебристая мгла.
       Там - мой Дом, Финрод. Я завидовал тебе, как сирота-приемыш завидует родному сыну... Оказалось - зря: у меня есть Дом. Просто, чтобы попасть туда, нужно пройти все до конца. А я не могу. Я кое-что не доделал...
       Он почувствовал, что рассказывать Финроду о том, что произошло после его смерти - не имеет смысла: эльф уже все знает.
       Откуда?
       Идем...
       На этот раз - действительно чертоги. Теряющиеся в полумраке ряды мраморных колонн, и - никого, только они двое...
       Они двое - и мерцающий в невообразимом отдалении далекий свет...
       Далекий свет - и щемяще-прекрасная мелодия, облекающая своды, обозначающая их...
       Обозначающая их - там, высоко, не разглядеть: она отражается от потолка, обвивает балки и льется вниз тоненькой струйкой, хрустальным дождем, осыпается яблоневым цветом...

Пойманный в смерть, точно в ловчую сеть,
Я слушал, как пела печаль...
Не знал я, сломав этой жизни печать,
Как больно умеешь ты петь...
       Высокий трон и неподвижная фигура в багрянице одежд. Ни эльф, ни человек не могут сидеть так неподвижно, не могут смотреть так пристально.
       Намо...
       Высокий трон - и тонкая золотистая фигурка у ног Валы - Владыки Судеб.
       Тинувиэль...
       Она умолкла - в тот миг, когда Финрод ввел Берена в круг света.
       Ты просишь о невозможном.
       Разве мы не совершили невозможного? Разве Валар по силам меньше, чем эльфам и смертным?
       Это не в моей власти.
       Тогда к чьим ногам мне пасть?
       Подожди...
       Вала прикрывает веки. На века? На миг?
       Здесь нет времени...
       Эхо мыслей Владык проносится по бесконечным залам сквозняком.
       Владыки...
       В смятении?
       Что-то происходит... Что-то...
       Огромный зал уже не пуст. Серой, цвета потускневшего серебра статуэткой возникает у колонны Одинокая. В темно-красном, почти черном, с золотой искрой - Вайрэ? А из ниоткуда, сгущаясь, как туман в капли росы, шагают в круг света новые тени.
       Первая - плащ когда-то был алым, одеяние - черным; пылают глаза и сомкнуты густые, крыльями изломанные брови. Берену не нужны подсказки, чтобы узнать его...
       Вторая - лазурные с серебром одежды, русые волосы схвачены серебряной заколкой, бледное и благородное лицо хранит отпечаток старой боли... На миг Берену показалось, что перед ним Фингон...
       Третья - темный шелк волос, бездонная синева глаз, безупречный овал лица, белое платье с алым пятном под грудью...
       Четвертая - пепельные волосы, иней на ресницах, навсегда вмерзшее в глаза страдание, и кажется - даже ткань платья застыла коробом, ломается от движений...
       Пятая - серебро кос, темные глаза, длинные ресницы и маленькие пяльца в руках...
       Шестая - королевская осанка, широкие плечи, мудрость и печаль в глазах... Берен мимоходом огорчился, что не увидит здесь ушедших предков - а каково ему видеть приходящими сюда своих потомков: одного за другим, одного за другим?
       Седьмая тень... Знакомое лицо, глаза, которые при жизни были полны пламени, сейчас погасли. Разлука, которая продлится до конца времен, положила между бровей резкую складку. На руке - плетеный браслет, подаренный смертной женщиной.
       Восьмая тень. Почерневший от копоти и запекшейся крови, рассеченный во многих местах доспех, и волосы такие же, как у братьев, - рассыпались по темному металлу и навсегда прилипли к напряженному лбу. Глаза - суровые, стальные, по которым он и получил свое имя и свою судьбу - теперь опустошены и блуждают, точно в поисках потерянного сокровища...
       Девятая тень. Охотничья одежда, волосы стянуты на затылке серебряной тесьмой, насмешка в глазах...
       Нэндил?
       Оглядевшись, Берен увидел и остальных десятерых... И Финрод увидел их - тоже...
       Он был в вашей власти, и вы пощадили его. Почему?
       Это была не моя судьба... Я не должен был убивать его, я должен был - и хотел - принести надежду. Для всех...
       И даже для него?
       И даже для него. Прости, Нолофинвэ. Прости, Феанаро. Прости, Король - у меня не получилось...

       Другая тень выступила вперед:
       Почему ты просишь о том, в чем было отказано мне?
       Потому что могу просить...

       Грозный, слишком яркий для этого места блеск глаз высокого огненного нолдо:
       Я должен ненавидеть вас - но не могу. Вы покусились на мои Камни - но вы вырвали один из рук Моргота. Не знаю, хорошую или плохую сослужу я вам службу - мое слово скорее помеха, но все же... Намо, Великий - я прошу за них! Здесь или где-то еще - пусть они будут вместе.
       Я слышал тебя, Феанаро.
       Скорбные, благородные черты Нолофинвэ на миг трогает улыбка.
       И все-таки он был повержен. Дважды позор: повержен девой и пощажен своим смертельным врагом! Эта рана будет саднить больнее, чем нанесенные мной. Я прошу за них, Высокий! Во имя наших любимых, тоскующих в разлуке - исполни просьбу дочери Тингола.
       Ты понимаешь, о чем просишь?
       Я прошу дать надежду всем, кто ждет нашего возвращения.
       А ты знаешь, кто в силах дать такую надежду?
       Но ведь вы - звено между Ним и этим миром!
       Я слышал твою просьбу, Инголдо-Финвэ...
       Печальный взгляд Мириэль.
       Я ошибалась. Но теперь я хочу избрать жизнь. Я прошу за них, Судья.
       Твои слова услышаны, Мириэль Сериндэ... Но Силы хотят услышать, что скажешь ты, Инголдо Финарато Атандил. Ты, принявший в их деяниях не последнюю часть...
       Мучительно молчание мыслей Финрода.
       Просить за них - все равно что просить за себя. Я не могу. Прости, Высокий. Пусть будет так, как решит Он, к кому мы все взываем. Пусть исполнится Его воля.
       Твои слова услышаны, Инголдо Финарато.
       Мысль Нэндила звучит бронзово и ясно, как голос - при жизни.
       А я не такой гордый, как мой король. Мне будет приятно знать, что мы умерли не зря. Мы просим за них!
       Тысячи, - ужаснулся Берен, услышав хор:
       Мы просим за них!
       Тэлери, зарубленные в Альквалондэ, и нолдор, застреленные там же, погибшие в волнах, поднятых скорбью Уинен, синдар и авари, убитые в схватках с орками Моргота, замученные в подземельях Утумно, нандор из народа Денэтора, истребленные в дни сумерек Средиземья, опять нолдор - замерзшие и ушедшие под лед в Хэлкараксэ, павшие в битвах, сгоревшие на Ард-Гален, насмерть забитые орками-надсмотрщиками, умершие своей волей, не вынеся издевательств и мучений... Тысячи и тысячи - как один:
       Мы просим за них!
       Слушайте! - медным огромным гонгом.
       Тени умолкают, и невыносима тишина...
       Инголдо Артафинде. Ты чист и незапятнан, вся твоя вина смыта твоей кровью. Чертоги Мандоса не удержат тебя более - ты будешь первым из тех, кто вернется в Валинор из Чертогов, в жизнь из смерти.
       Лютиэн Тинувиэль, ты пришла с просьбой, и выбирать тебе. Ты можешь сейчас покинуть Чертоги Мандоса и воплотиться в Валиноре. Скорбь и печали оставят тебя, душевные раны заживут, и о страдании ты забудешь.

       Да, Лютиэн. Соглашайся. Ты - достойна...
       А ты?

       Солнечный ветер, безбрежный океан пространства - и Дом...
       Берен - Смертный, и никто не в силах лишить его Дара. Но если ты захочешь - мы вернем вас обоих в Эндорэ, где вы проживете срок, положенный Смертным, а по окончании его - оба ступите на Путь Людей. Для родных и близких, для всей Арды ты умрешь навсегда и не воплотишься здесь более.
       Серебряным колокольцем в повисшей душной тиши:
       Я выбираю - это!

Предыдущая глава Эпилог

Обсуждение

 


Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam

Na pervuyu stranicy Свежие отзывы

Хранители Каминного Зала