Глава 3.

17 мая, пятница.

       Первым к церкви пришел, как ни странно, Марк - на полчаса раньше срока - и полчаса нервно мерил шагами ее ступени. Маленькую эту церковь - свою любимую - предложила, конечно же, Мария; название ей было Храм Благовещения Непорочной Девы. Аллен вообще узнал за сегодняшнее утро немало интересного, например, что на ночь церкви не закрываются, чтобы любой мог прийти за утешением когда угодно, и поэтому же там в ризнице каждую ночь дежурит какой-нибудь священник - или, на худой конец, служка или монах. Но чаще всего все-таки священник - вдруг, например, кому-нибудь ночью надо будет срочно исповедаться?
       Встречу они назначили, однако, не ночью, а вечером - по окончании последней мессы. Позже всех прибежал не выспавшийся и абсолютно безумный Аллен, который, однако, умудрился поутру сдать свой зачет. Когда он, шатаясь, с красными бессонными глазами явился к преподавателю, с трудом припоминая, как все-таки называется сдаваемый предмет, каменное сердце профессора не выдержало при виде человека, который столь ревностно учился ночь напролет. Правда, Аллену пришлось выслушать речь о том, почему все же дневная форма обучения носит имя дневной, а также согласиться с предложением в следующем году попробовать иногда ходить на занятия. Зато наградою за муки стала свобода.

       - Сидите здесь и ждите, - слова Марии гулким шепотом истаяли в полутемных сводах. Изнутри храм оказался много больше, чем снаружи - совершенно пустой, с одинокой лампой, горящей над алтарем. Друзья опасливо сели на самый краешек длинной скамьи. Мария, сменившая резиновые тапочки на громко стучащие туфли, прошла в ризницу, и ее длинная тень спешила за ней. За приоткрывшейся дверью Аллен успел разглядеть стол и золотистый круг от настольной лампы, и человека в белом, склонившегося над письмом. Мария что-то тихо спросила, дверь захлопнулась.
       В сумраке пахло свечами и ладаном, и еще каким-то смутно знакомым с детства "церковным" запахом, который не поддавался определению. Аллен с легким замиранием сердца смотрел на едва различимые картины крестного пути по стенам, на строгие фигуры статуй у боковых алтарей. И на Крест, конечно. На Крест.
       Во всем храме только он был ярко освещен - были видны даже красные потеки на пяти ранах Распятого, все линии Его страдальчески сведенных судорогой мышц. Только лицо с сомкнутыми веками, чуть склоненное на плечо, поражало своей безбольной, сияющей безмятежностью, смутно напомнившей об Алане - но не как картина может напоминать о прекрасном месте, а скорее наоборот - как прекрасная земля вызывает память о своем отображении. Аллен почувствовал, как в сердце ему проникает знакомая тупая боль - но сейчас она была почему-то облегчающей. "Наверно, так за Него умирали мученики - им хотелось просто разделить это страдание", - шевельнулась внезапная мысль. Аллен встал и тихонько пошел ближе, но по дороге к распятию вдруг струсил и свернул к боковому алтарю. Оттуда ему в сумраке улыбнулась Дева Мария - нет, пожалуй, все-таки не ему, а высокому белому ангелу с простертыми к ней в приветственном жесте руками. Юноша неуклюже опустился на колени на холодные плиты перед двумя статуями, погруженными в свою навечно застывшую мистерию разговора, и закрыл глаза.

       Он хотел помолиться, но понял, что не умеет. Он несколько раз, сбиваясь и шевеля губами, повторил единственную молитву, которую знал - "Отче наш", а потом неожиданно для себя понял, что уже молится своими собственными словами, и устыдился их, но других у него не было.
       "Господи, Ты знаешь, я совсем не умею молиться. Прости меня, пожалуйста, я не научился, я никогда не пробовал научиться - но я надеюсь, что Ты все равно слышишь меня, Господи, и поможешь нам, если мы не замыслили ничего неправильного. Пусть мы узнаем Правду, Господи, пусть мы поймем, чего ждешь от нас Ты - я хотел бы только этого, если Тебе не сложно. То есть Тебе, наверное, ничего не сложно, но я совсем запутался в словах, Господи, и надеюсь только, что Ты видишь мое сердце и понимаешь, что я имею в виду. Помоги нам, пожалуйста. Пусть там, в ризнице, у них все будет хорошо. Пусть все будет... правильно, Господи. Прости меня, если что не так..."
       Сгорая от стыда за свою душевную немоту, ибо у него не только верных слов, но и верных мыслей, кажется, не осталось, Аллен открыл глаза и посмотрел наверх. Из-под купола на него ласково взирал крылатый барельефный лев, его человеческие и почему-то очень знакомые черты обрамляла пышная шевелюра резной гривы.
       "Где я видел этого льва?"
       Поглощенный чувством беспричинного узнавания - на редкость яркого и чистого deja vu - Аллен медленно встал на ноги и только тогда заметил, что молился на плитах в полуметре от обитой бархатом низенькой скамеечки для преклонения колен. На чистых его штанах теперь белели два больших пятна известковой пыли. ("По таким можно узнавать ревностных католиков после мессы", - усмехнулась часть его разума, но сердце его молчало и в пикнике не участвовало). Стараясь ступать беззвучно, Аллен прошел по рядам обратно, - почему-то ему было неловко поворачиваться к большому деревянному распятию спиной, и он все время оглядывался через плечо - и тихонько сел рядом с Марком.
       Тут дверь ризницы с треском распахнулась, и оттуда стремительно вылетела Мария. За ней не менее стремительно показался дежурный священник в длинной белой одежде - "альбе". "Все, конец, сейчас нас отсюда выкинут" - пронеслась бешеная мысль, и Аллен вжался в спинку скамьи. Двое быстро прошли мимо них, только Мария на ходу обернулась и одарила друзей сияющей улыбкой, подняв ладонь в быстром жесте - "порядок"! Священник тоже обернулся и кивнул юношам, Аллен успел разглядеть черные, постриженные в кружок волосы, овал белого, совсем молодого лица - и оторопело подумал: "Да он же мой ровесник!" Прозвучали стремительные шаги, ухнула тяжелая входная дверь, и недоумевающие Марк с Алленом остались одни в вечернем храме.
       - Как ты думаешь, нас прямо сейчас отлучат от церкви или сначала пристрелят Марию? - склонившись к уху Аллена, спросил его неунывающий друг.
       - Он же не старше меня... - невпопад ответил тот, моргая глазами, как совенок на свету. Стереотип старого, убеленного сединами и неизменно сурового святого отца переживал в сознании поэта полный крах.
       - Предавать кого-нибудь анафеме можно в любом возрасте, - утешил его Марк, однако язык его, казалось, жил отдельной жизнью от глаз, устремленных - внезапно понял Аллен - туда, вперед, на деревянное раскрашенное распятие.
       Некоторое время они ждали в полной тишине.
       Вместо ушедших двоих вернулось трое. Третьей была какая-то высокая девушка в черном; она шла впереди, замыкающей же была Мария. Она поманила двух друзей следовать за ними, и одновременно вскочившие Аллен и Марк едва не опрокинули скамью. По пути в ризницу Аллен улучил момент и шепотом спросил, удержав Марию за руку:
       - Что это за лев? Вон там, под самым сводом?
       - Евангелист Марк, - так же быстро отвечала она, и в голове его пронесся дикий образ гривастого человеко-льва в длинной рясе, с пером в когтистой лапе. - То есть, его символ, - впрочем, тут же пояснила Мария, уже входя в маленькую комнатку с распятиями и какими-то полками по стенам, залитую теплым желтым светом лампы под маленьким абажуром.

       Отцу Йосефу из прихода Благовещения Девы Марии лет было немного больше, чем казалось на первый взгляд - а именно двадцать четыре. Рукоположен он был всего два года назад, примерно в то же время, когда Аллен поступил в Университет. Два года он служил Церкви усердно, как только мог, и постарался найти в своем сердце искателя Истины верные слова, когда вчера утром к нему подошла Клара, послушница монастырской общины святой Анны, и попросила наставлений и помощи в истолковании бывшего ей видения.
       Дело в том, что ей, кажется, явился Святой Грааль.

       Утром, перед самым рассветом, когда душа, полупроснувшись, замирает между сном и явью, она увидела, не раскрывая глаз, как в небесах открылись высокие золотые врата, и ангел в одежде из утреннего света, с перистым сиянием вокруг восторженно-юного лица выступил из них. И была в ладонях его серебряная чаша, похожая на широкий потир, и была та Чаша прекраснее всего, что видели Кларины смертные глаза. Не было на ней украшений, ни резьбы, ни драгоценных камней: только узкий обод по краю, изображавший, как показалось ей, картины Крестного Пути; но серебро само так сияло, что озаряло даже ангельское лицо. И был в Чаше белый свет, исходивший из нее многими лучами не опаляющего огня. И сказал ангел, вознося Чашу над собой, что се - зрите, Кровь Христова возвращается в мир, пусть же возрадуются те, кто почитал мертвой земную надежду. Что должно делать теперь, Господи, Господи? вскричала Клара, исполняясь радости и благоговейного страха ("Теперь, отец Йосеф, я точно знаю, как это - "Ввысь сердца возносим ко Господу", я поняла, что имеется в виду"). Но не прозвучало слов более, чем уже было сказано, и увидела девушка, что перед нею нет более огненных врат, а вьется песчаная дорога среди зеленой травы, вереска и солнечных проталин, и мальчик с восторженным светлым лицом, в полотняных штопаных лохмотьях, смеясь, повернулся к ней спиной и поспешил босыми ногами прочь, прочь, а в руках он уносил ту же Чашу - только была она теперь маленькой, из темной грубоватой глины - разве что тот же белый свет стоял над нею живым мерцающим облаком...
       И проснулась Клара, и увидела, как розово-золотое рассветное солнце заливает лучами ее постель.

       - ... Я сказал ей, что подумалось мне тогда - что это откровение Господа для нее лично. Ведь недолго осталось до того дня, как Клара принесет обеты и станет невестой Христовой - а для любого, кто ступает на путь такого призвания, мне кажется, кровь Господня будто впервые приходит на землю...
       - Может быть, там и не было слов "Кровь Господня", - закусив губу, вспомнила Клара. - Теперь я думаю, что сказано было - "Святой Грааль". Как я могу не помнить? Ведь слова совсем непохожие... - девушка недоуменно нахмурила брови.
       Аллен от возбуждения даже вскочил. Они впятером сидели вокруг маленького стола, и своей нежданной экспрессией Аллен едва не произвел большие разрушения, почти опрокинув стул Марии.
       - Я знаю! Слушайте, это же Sangreal!
       - Что? - удержавшись за крышку стола, Мария не без усилия вернулась в прежнее положение.
       - Sangreal, слово такое, если разложить на составляющие одним способом, получится Сан Греаль, то есть Святой Грааль, а если другим - Sang Real, Королевская Кровь, или, может быть, Истинная - это одно и то же, хотя я больше верю в Царскую, Кровь Господина... То есть Грааль и кровь - это одно и то же, только на другом языке... Но ведь видения бывают не на языках, правда же? Вернее, они как-то из сердца всех языков, как Святой Дух на Пятидесятницу... - вконец запутавшись в собственных объяснениях, Аллен смешался и с предельной осторожностью сел, но все его уже отлично поняли.
       - Мнение специалиста, - насмешливо прошептал Марк. Клара вопросительно взглянула, не расслышав, и он поспешно замотал головой: - Нет, это я так, пустяки...
       Аллен все смотрел на лицо Клары и не мог понять, вправду она очень красива или ему просто так кажется. Одно точно - лицо у нее было на редкость запоминающееся, хотя бы своей потрясающей, полупрозрачной бледностью. Уж на что Аллен был незагорелый - и то рядом с ней казался мавром. Даже хрупкие кисти ее рук млечно-голубовато светились поверх черного балахона. На совершенно белом, болезненно тонком лице под широкими черными полосками бровей темнели глаза, обведенные вокруг голубой тенью. Волосы, наполовину скрытые тканью, у Клары тоже были темные - на редкость черные и блестящие, как грачиное оперенье. Самое странное, что Аллен всегда считал вершиной очарования светловолосых и светлоглазых девушек.
       - Отец Йосеф, - спросила Клара, и голос ее тоже удивлял своей красотой, - что же вы думаете теперь? И что нам нужно делать?
       Молодой священник обвел глазами людей, застывших как дети перед родителем в ожидании его слова. Аллену на миг стало страшно и одновременно смешно. (Главное - найти, на кого переложить ответственность. Объясни нам, взрослый дядя, как печь куличики. Как говорит пословица, "дайте мне поводыря, и я закрою глаза"...)
       - Нам нужна, наверно, только истина. И мы теперь должны думать, ждать и молиться о правильном решении... все вместе. Как вам кажется?
       Они молчали.
       - Раз уж нам нужен совет, давайте поступим как святой Франциск делал в дни сомнения. Помолимся и откроем Библию. Это ведь живое Слово Божье, и может быть, нам будет что-нибудь сказано через нее.

       Маленькая Библия уже лежала на столе, пестрея множеством закладок. Собственно говоря, до того, как в церковь явилось трое Граалеискателей, отец Йосеф был занят написанием завтрашней проповеди.
       Библию по общему молчаливому согласию открыла Клара. Перед этим она закрыла глаза и сложила руки на груди, и так замерла на несколько минут. Негромким, прерывающимся голосом она прочла строчку, которой касался ее полупрозрачный палец.
       - "...излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши, и юноши ваши будут видеть видения, и старцы сновидениями вразумляемы будут; И на рабов Моих и рабынь в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать". Отец Йосеф, дальше читать? Тут конец страницы...
       Йосеф покачал головой и принял у нее книгу. Помолчав в молитве, он перекрестил Библию и поцеловал ее, после чего и открыл.
       - "Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти; Но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святой, и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли".
       Третьим стал, к своему глубокому удивлению, Аллен. Руки его чуть дрогнули, соприкоснувшись с прохладной кожаной обложкой. Следуя примеру Клары, он зажмурился и попробовал помолиться, но у него не получилось. Только одна назойливая мысль колотилась в голове, не давая сосредоточиться ни на чем другом: "Господи, при чем тут я? Почему я, Господи? Почему? Чем я так хорош или так плох, что это случается именно со мной?"
       Усилием воли отогнав от себя все это, Аллен с трудом прочитал по памяти "Отче наш" и резко - а, была не была! - распахнул книгу и наугад ткнул пальцем.
       - "Посмотрите, братья, кто вы призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; Но Бог избрал немудрое мира, чтоб посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное"...
       Первая реакция Аллена была настолько сильной, что даже благоговейное молчание остальных и врожденный страх перед священниками не могли его сдержать. Уронив голову на стол, прямо на раскрытую Библию, он расхохотался так, что затряслась вся ризница. Марк, потянувшись, слегка пихнул его в бок; "В чем дело?" - недоуменно воскликнула Мария. Один Йосеф не казался удивленным и смотрел на него со спокойной полуулыбкой.
       Аллен выпрямился, вытирая невольно выступившие слезы.
       - Извините... Я не хотел... Просто нам, кажется, очень ясно объяснили, кто мы такие. По крайней мере мне было доходчиво сказано, что я за тип, раз уж мне пришло в голову об этом так сильно волноваться. Получил и расписался. Спасибо.
       - Это я мог и так тебе сказать, не надо было зря беспокоить Господа Бога, - пробормотал Марк, но под взглядом Клары осекся и - впервые на Алленской памяти - покраснел.

       27 мая, понедельник.

       Граалеискатели опять собрались на квартире у отца Йосефа. Мария разливала остывший чай; чашки стояли повсюду в этой маленькой комнатке, служившей молодому священнику спальней и кабинетом - на полу, на подлокотниках кресла, на углу письменного стола - в опасной близости от расположившихся повсюду книг.
       - Марк, отогни угол ковра - если прольешь свой чай, Йосефа съест живым его тетенька, - скомандовала Клара, распоряжавшаяся здесь как у себя дома. Самое странное, что Марк не ответил ей какой-нибудь шуткой, но послушно переставил чашку на голый пол. Страшная "тетенька" была никем иным, как Йосефовой квартирной хозяйкой, и нрав у нее и впрямь был нелегким; в частности, она запрещала гостям задерживаться здесь после одиннадцати вечера. О священниках она хранила устойчивое мнение, что они все пьяницы, не явные, так тайные, и имела обыкновение иногда так прибираться в Йосефовом кабинете, что он потом не мог доискаться половины своих книг и записей. Просьбы вообще не утруждать себя и не заниматься уборкой она упорно не воспринимала. Звали эту престарелую даму Сусанна Христофора, и никто, кроме лишь Йосефа, не мог понять, как вообще с ней возможно уживаться. Зато сам молодой священник считал ее очень милой старушкой, и съезжать от нее вовсе не собирался.
       - Она ему, наверно, помогает развивать смирение, - говорила Клара, когда они шагали вечером по темной улице, изгнанные из теплой квартиры очень принципиальной, хотя и очень милой старушенцией.

       - Думаю, иначе быть не может, - Йосеф встал из-за стола и с чашкой в руке прошелся по комнате. - В более раннем "Житии Иосифа Аримафейского" аббатство на Стеклянном Острове основал все-таки он сам. Даже если это всего лишь легенды Авильонской обители, в любом случае она носит Иосифово имя и может считаться его домом с большим правом, чем любое другое место. В варианте "Жития", который я нашел вчера вечером, Иосиф окончил свои дни в Святой Земле, в Саррасе, а до Авильона добралась только часть его последователей.
       - Да, и помазанный Иосифом король был с ними, и самое главное - в любом случае с ними была Чаша, - встрял Аллен, сидевший с поджатыми ногами на ковре. - Это очень известная история, она и в "Преданиях" есть. Тоже мне, тайна прикровенная... Хотя, конечно, "Житие" - это вам не баллада, - добавил он, смилостивившись. - "Житию" доверять, пожалуй, можно.
       Вся компания активно и не первый день обсуждала план дальнейших действий, упиравшийся в таинственный "Дом Иосифа", куда вроде бы нужно было отправляться. В первый раз, когда священник пригласил всех к себе домой, Марк устроил из этого целое шоу с попытками искать Грааль на антресолях и в посудном шкафу его маленькой двухкомнатной квартирки в снимаемом приходом Благовещения доме для священства. Но Марковы старания в итоге не увенчались ничем, кроме молчаливого неодобрения Марии, и был сделан вывод, что в виду имелся все-таки другой Иосиф и другой дом. Кажется, единственным разумным ответом являлось древнее аббатство, по легенде основанное Иосифом Аримафейским, тайным учеником Христа, собравшим в сосуд Последней Вечери Иисусову кровь после снятия с креста.
       - Йосеф, как ты думаешь...- спросила Мария. (С некоторых пор граалеискатели начали везде, кроме как в церкви, называть священника именно так - на "ты" и без добавления слова "отец" - настолько оно не вязалось с этим невысоким, тихим и приветливым человеком, которого та же Мария была попросту старше) - как ты думаешь, что там осталось, на острове Авильон? Есть там какие-нибудь стены, свод - или так, просто развалины?
       - Стен вроде крепостных там никогда и не было,- пожал плечами Йосеф. - Авильон - это ведь островок посреди озера на самом маленьком из Стеклянных Островов, и озеро от чистой зеркальной воды в центре к берегам переходит в непролазные топи. В крепости не было нужды - если бы кто-нибудь вздумал напасть, его войско просто увязло бы в болотах.
       - Отлично, - одобрил Марк. - А болота понимают, где друзья, а где враги? А то мы имеем отличный шанс "пасть на пути", как любит выражаться наш славный рыцарь Персиваль...
       - Неужели ты думаешь, что за все эти годы туда не ходили люди? - от возбуждения Аллен даже пропустил мимо ушей "славного рыцаря". - Аббатство сгорело шестьсот с лишним лет назад, и его развалины - одно из самых священных мест вполне просвещенной страны. Ты думаешь, мы будем первыми, кто ступит на его землю?
       - Ну, кто знает, - протянула Клара. - Вот ты, к примеру, "купель Хальена" видел? При том, что ты носишь имя в честь этого героя?
       - При чем тут?...- смешался Аллен. Так называемая "купель Хальена Святого" была местом на реке Вейн, куда вайкингский вождь загнал свое войско, дабы подвергнуть его принудительному крещению. Вообще-то Аллен с прохладцей относился к таким спорным святым, как рыжий завоеватель, поубивавший людей больше, чем было им крещено; но место все-таки считалось благословенным, хотя бы из-за древнего монастыря, неподалеку от него некогда построенного...
       - Это здесь при том, что святые места часто пребывают в забвении. Не удивлюсь, если на Стеклянных Островах все знают, что есть у них такой Авильон, обитель их "логрского апостола", но не был там никто уже лет пятьдесят.
       - Зато Грааль целее будет, - ввернул Марк и тут же понял, что сглупил. Йосеф разрешил тяжелое и слегка затянувшееся молчание, повисшее между Марком и двумя женщинами:
       - Даже если мы просто проведем день в развалинах на святом месте, я думаю, мы и не найдя что искали не уйдем без ответа. Кроме того, Чаша должна быть именно явлена - и если ей судьба вернуться, не лучше ли вернуться именно в свой прежний дом?
       - А если и уйдем без ответа - получим за это самое изумительное путешествие в своей жизни, - мечтательно добавила Мария. - Наверно, там потрясающе красиво. Вереск, серый мох, туманы...
       - И болотные комары, - не сдержался Аллен.
       - Воин Христов, ты боишься? - с улыбкой процитировала Клара святого Франциска. В дверь "кабинета" постучали, и знакомый сварливый голосок проскрипел:
       - Господин отец Йосеф, без пяти одиннадцать. Вашим гостям пора собираться.
       - Да-да, мэм, - откликнулся Марк, - чай допиваем и идем. - При этом он, пока не видел Йосеф, сделал рукой угрожающий жест - будто ловит кого-то и сжимает в кулаке. Аллен одним глотком выпил оставшееся содержимое своей чашки и сунул в рот пару маленьких печений. Дома печенья не предполагалось, в лучшем случае там его ждал плавленый сырок.
       Йосеф, извиняясь за Сусанну или, может быть, за поздний час времени, бывший, несомненно, камнем на его совести и его личной виной, развел руками.
       - Ничего, приходите завтра в ризницу - я дежурю после мессы... Попробуем начертить маршрут.
       - У меня есть карта, - подал голос Аллен. - Она, правда, братова - но это не страшно... Я ее принесу. И, кстати, как у нас насчет срока?
       - Завтра, завтра, - Мария кивнула на стенные часы. - Сэры, надеюсь, меня кто-нибудь проводит?
       - Да, конечно, - отозвался Аллен, покосившись на Клару, и Марк приободрился.
       - А меня не надо, тут близко, - Клара взяла с кресла свою сумочку, и Аллен с мстительным удовольствием отметил, что бывший солдат снова помрачнел.