Йосеф объявился на рассвете. Выбрался наружу, шатаясь от усталости, добрел до костра и, не желая никого будить, уснул прямо на земле, положив голову на бревно. Там его и нашел ранняя пташка Гай, и лагерь огласился радостными криками. Йосеф проснулся, смущенно протер глаза и спросил, впрямь ли нужно немедленно идти, а так же нет ли какой-нибудь еды или чаю. Мария стремительно выскочила из палатки и накормила его, беспрестанно ругая за сон на земле и при этом называя его на "вы", что сочеталось очень странно.
- Вы, отец Йосеф, раздолбай... Будут потом почки болеть, еще не то запоете... Быстро пейте свой дурацкий чай и проваливайте спать, чтоб я вас больше не видела...
Потом Йосеф действительно отправился спать, а проснулся только за полдень. Вдвоем с Марком они отправились в город - во-первых, в церковь, договориться с местным священником о поминовении упокоенных, а во-вторых, конечно же, в баню. С ними отправился и Аллен - он любил смотреть на незнакомые города, а кроме того, нацелился помыться еще раз - впрок. Кто знает, когда в следующий раз так повезет?..
Городок Монт-Файт произвел на Аллена сильное впечатление своим "горским колоритом". Ему понравилось все - и островерхая "сарацинская" молельня, и открытый рынок, и чумазые полуголые ребятишки, играющие в "орлянку" прямо возле церковных стен. Солнце, впервые за несколько дней, грело жарко, и Аллен испытал даже некое желание скинуть рубашку и присоединиться к ним.
Йосеф с Марком пошли в церковь (называлась она "Церковь св. Михаила Архангела" и была хоть невелика собой, но тщательно ухожена, с очень красивым садом внутри ограды). Аллен же, почему-то смутившись незнакомого священника, направился вместо храма к рынку: оставшиеся двести пятьдесят марок жгли ему карман, и он жаждал сувениров. Смутно осознавая, что должен сдерживать сорочьи черты своей натуры, он тем не менее грезил некими ритуальными подарками, типа поясов и гребней, для Роберта и Клары. И, конечно же, не забудьте о местном вине.
Маленький старичок сгорбился у пустого прилавка. Плечи его тряслись. Аллен бодро прошел мимо, но уже через несколько шагов явственно понял - что-то не так, и обернулся. Да, старичок в самом деле плакал, но так тихо и безнадежно, как плачут только от полного отчаянья.
- Дедушка, что случилось? - Аллен тронул его за плечо, старичок резко вскинул голову. - Я могу чем-нибудь помочь?
Тот покачал головой.
- Да чем тут поможешь, сынок... Деньги у меня вытащили... Жить теперь не на что...
- Вот гады, - с чувством высказался Аллен, чувствуя, как уши его заливает жаром. - И что же... теперь не поймаешь?
- Какое там, - старик даже усмехнулся. - Это ж рынок. Ищи теперь... стаявший снег. Да брось, сынок. Пойду я. Развесил тут сопли, понимаешь... Жалко, что и помочь-то некому, один я...
- А... сколько денег? - глупо спросил Аллен.
- Да... сколько было, все пропало. Триста. Спасибо, сынок, что заботишься, а то ведь и не подойдет никто... Пьян, думают, дед, туда и дорога...
Лицо Аллена залила горячая краска. Обдирая руку о тугой карман джинсов, он выворотил на свет божий все свои сбережения, сунул деду в руку сотенную бумажку. Рука была скрюченная, с синими веревками жил. Старая рука.
- Вот... немножко. Я... это... пошел.
Старик попытался было что-то сказать, на лице его отразилось такое изумление и благодарность, что Аллен просто физически отшатнулся, наступил кому-то на ногу и, не извинившись, ринулся прочь. Щеки его горели, и он еще не отошел настолько далеко, чтобы понять причину этого. Очнулся он в рыбном ряду, поскользнулся на холодной чешуе и окончательно пришел в себя. В руке что-то было: он взглянул - это были деньги. Сто пятьдесят марок.
Тут он и понял все, что произошло, и, увидев себя со стороны, ответил на вопрос - отчего так горит лицо. От стыда. От стыда. Как он торопливо отделял одну купюру от других, как комочком засовывал ее в стариковскую ладонь.
"Эй, не желает ли кто приобрести честь? Есть одна дешевая, честь некоего Аллена Персиваля Августина. Сто марок - все удовольствие".
Аллен развернулся и поспешил прочь, огибая заваленные рыбой столы. Побежал обратно.
"А что, если его там нет? Что ты будешь делать тогда?" - "Не знаю. Отдам эти деньги нищему". - "Почему же именно этот старик? Ты ведь знаешь, что нужно найти именно его. Почему?" - "Я не знаю. Это так было подстроено". - "Ха-ха, кем?" - "Я не знаю. Я провалил экзамен. Господи, пожалуйста, пожалуйста, позволь мне пересдачу"...
Слава Богу, он все еще стоял у пустого прилавка. Смотрел на сотенную бумажку в своей руке. В остальном даже поза его не изменилась. Сердце Аллена ухнуло.
- Вы еще здесь... Как это хорошо.
Старичок уставился на него, как на привидение. Стараясь не разреветься от облегчения ("Спасибо... Спасибо, Господи, что позволил мне..."), он подошел и положил деду в руку все, что принес. Руку он отдернуть не успел, а напрасно - дед вдруг схватил ее, и Аллен не сразу понял, что тот собирается сделать - пожать, что ли? - но он ее поцеловал. Аллен отдернул руку, как ужаленный, и пролопотал что-то невнятное - "Да вы что... Все будет хорошо..." После чего понял, что немедленно, сейчас же должен раствориться в толпе. Что он и сделал без особого труда.
- Аллен, ты на рынок ходил?
- Ну... да, - максимально беззаботно ответил младший брат старшему и попытался насвистывать какую-то песенку.
- Купил что-нибудь?
- Да... так, ничего. Просто посмотрел.
- Слушай, сколько у тебя денег осталось? Мы тут решили сложить все в общую кассу. Чтобы не было каких-нибудь единоличных покупок, вроде того твоего вина. Хорошо, что ты не успел закупить сувенирчиков - а то я знаю твои способности...
Ох, не знаешь, подумал Аллен отчаянно, но сейчас ты меня убьешь. Прощай, милый братик, мне пришел конец.
- Ты знаешь, у меня... больше нету денег.
- Где твои деньги?!..
- Украли, - быстро соврал Аллен, отводя взгляд, и тут же, вспомнив обет, поправился: - То есть неправда. Я их сам отдал.
- Кому?!..
- Одному... человеку. Вернее, старичку. Которого ограбили.
Аллен и не заметил, что на их спор собралась вся компания, и теперь все пристально наблюдают за ними, глядя серьезными глазами.
- Какой... старичок?
- Ну не знаю, - беззаботный тон выродился в идиотский. - Старенький такой. Я его не видел раньше никогда. Он там плакал.
- То есть ты хочешь сказать, что от твоих трехсот марок ничего не осталось? - подала голос Мария. - И от твоего билета на Острова, стало быть, тоже? А ты знаешь, знаменитый благотворитель, спаситель старичков, сколько у нас всего денег? Может, пойдем тоже милостыню попросим?..
- Мария, - Йосеф предостерегающе тронул ее за рукав...
Наконец через полчаса бурное обсуждение вопроса стало сходить на нет. Аллен отдал в общую кассу, доверенную Марии, несколько бумажных марок и пригоршню мелочи. Поступок его заслужил самые разные отзывы, только один Йосеф воздержался от обсуждения, выразившись коротко: "Сделано, что сделано, и Господь наш это оценит. Говорить тут не о чем". Прения были прекращены командирским решением Роберта, который никогда не ругался о том, чего не исправишь; и Аллен, чувствуя себя изгоем общества, отошел в сторонку и растянулся на траве. Все это время он спрашивал у своего сердца, правильно ли он поступил, но не получил иного ответа, кроме чувства "успешной пересдачи", на краткий миг посетившего его на рынке. Сейчас голова его была совершенно пуста.
Рядом на травку присела Клара.
- Эй...Ты как?
- Да нормально. Может, мне теперь ничего не есть? Как ты считаешь?.. Я серьезно...
Но Клара не ответила, она думала со чем-то своем, и на лице ее лежала тень.
- Клара... Клара!.. Ты обиделась? О чем ты думаешь?..
- Обиделась? За что бы это? Нет, ты что... Я грущу, потому что мне кажется - я бы так не смогла. Не смогла бы, конечно.
- Ох, мне тоже так казалось про себя, - честно признался ей друг. - Знаешь, что я понял важное? Никогда не знаешь, что ты можешь делать, пока не сделаешь. Иначе получается... Как учебник по теоретическому плаванью. Без воды. Нет, а ты точно не считаешь, что я подлец?..
Дела Йосефа в городе сложились как нельзя более удачно. Они прекрасно поговорили с отцом Паулом, настоятелем (и единственным священником) в храме Архангела Михаила, и вечером должно было состояться отпевание всех безвинно погибших в Файтских пещерах. С одним лишь условием - утомленный одиночеством отец Паул хотел, чтобы Йосеф ему сослужил также и на мессе. Тот, конечно же, ему не отказал, и к вечеру вся компания, за исключением "стража палаток" Роберта, отправилась в Монт-Файт. На улицах Аллен то и дело оглядывался, боясь увидеть того старичка, вернее, быть увиденным тем старичком; но "пересдача", кажется, завершилась полностью, и опасная встреча, по счастью, не состоялась.
- А, собственно, что они такого плохого сделали, эти люди? - разглагольствовал Марк на обратном пути. - Ну, трубы ремонтировали... И контрабанда тоже - грех, конечно, но не такой уж страшный, чтоб из-за него делаться неупокоенными...
- Дело не в том, - задумчиво предположил Гай. - Может быть, они просто так сильно обиделись на обстоятельства своей смерти, на этот обвал, что обида перешла на самого Бога... Понятно же, что хуже не бывает, чем на Бога обидеться...
- А остальные могли и от страха делаться неупокоенными, - закивала Клара. Последнее время она часто соглашалась с Гаем - в чем бы то ни было. - Призраки могли как бы забирать их к себе... Подчинять страхом...
Аллена передернуло. Он достаточно легко мог себе представить, как ходил бы там сейчас рядышком с рабочим с пробитым черепом, а его бедное тело, умершее от разрыва сердца, валялось бы где-то в темноте...
- Йосеф, а ты как думешь? - спросил Марк, но священник только покачал головой.
- Я знаю наверняка. Каждый из них очень много говорил, и особенно - про то, что случилось в момент смерти... О чем вы сейчас спорите. Но это - тайна исповеди. Лучше смотрите, какие облака!.. Кажется, погода наконец наладилась...
16 июня, воскресенье. Пятидесятница
- Ребята, нам ужасно повезло, - глаза Гая возбужденно блестели. - Это и в самом деле разрушенная церковь! Йосеф, там даже есть алтарь! Свод, правда, почти весь обрушился, но это пустяки. Кто бы мог подумать, что мы будем праздновать Пятидесятницу в церкви?! Йосеф, ведь ты будешь служить мессу?
- Конечно, он будет, - ответила Клара за священника. - Зачем бы еще он красную ризу вез? А я могу поработать за хор, если хотите: гимны попеть, "Veni, Sancte Spiritus" и все такое...
- Конечно, хотим! - обрадовался Марк и на краткий миг стал совсем открытым, каким его знал только Аллен. - Вот это праздник у нас будет! Не хуже, чем у артуровских рыцарей, правда? Надо еще не начинать трапезы, пока не случится чудо, как они делали в Логрисе...
- Пойдемте же! - торопил всех Гай. - Недалеко осталось, вон до того поворота!
- Пожалуй, чудо случится, когда Гай всех куда-нибудь все же приведет, - Марк, вернувшийся к своей обычной манере говорить, встал и расправил плечи. - По крайней мере, так мне кажется последние часа три...
Церковь из красного кирпича даже сохранила дверной проем и несколько стрельчатых, красиво зарешеченных окон. В двух из них, похоже, раньше были витражи.
Скатерть (на самом деле - широкое Мариино полотенце) расстелили недалеко от входа, и Роберт с Алленом принялись сервировать праздничный стол. Они открывали банки консервов, резали хлеб, расставляли кружки. Для причастия в Монте была куплена специальная бутылка вина - как раз такого, о каком мечтал Аллен. Йосеф и Клара тем временем готовили церковь к празднику: Клара нарвала лесных цветов и положила их на алтарь и перевила ими решетки окон, Йосеф расставлял свечи и покрывал алтарь. Остальные спешили до темноты поставить лагерь, насобирать хворосту для костра. Наконец все было готово, священик одел красное облачение, и вместо звона колоколов Клара запела высоким и чистым голосом, который сделал бы честь и ватиканскому хору. И тогда - в тот ли момент, или несколько позже - случилось то странное преображение мира, о котором потом никто из граалеискателей не мог связно рассказать.
Во-первых, был свет. Он шел через вечерние зарешеченные окна и был куда ярче свечного: Аллен видел длинные тонкие лучи, встречавшиеся над алтарем; Мария - светящийся туман, поднявшийся от земли; Клара говорила, что светился Йосеф и хлеб в его руках; Гай возражал, что свет шел сверху, через рухнувший свод; Марку казалось, что это светится церковь, каждый ее кирпичик; а Роберт сказал, что просто вдруг сделалось очень светло ("Или у меня так обострилось зрение, что я видел, почти как днем?") Только маленькие посеребренные чаши причастия - потир и патена - остались неизменными, будто были настолько собой, что им некуда было меняться. В общем, это был свет, и он светил.
Во-вторых, была музыка. Никто не заметил того момента, когда она началась, но позже Марк напел ее мелодию, и все, даже "глухой" Аллен, согласились, что слышали именно ее. Но Клара слышала орган, Гай - флейту, Марк - трубы, Роберт - "что-то струнное", а Аллен и Мария считали, что мелодию выводил человеческий голос, очень высокий, но непонятно чей. Мария склонялась к тому, что он был мужской, а Аллен - что женский, похожий на Кларин. Но одно неоспоримо - музыка была, и она была прекрасна.
И, наконец, в-третьих... Аллен видел Льва. Он шел на задних лапах, и широкие золотистые крылья были сложены у него за спиной. Он нес колокольчик и звонил в него перед причастием, служа священнику, как министрант. Лев был белый, и широкое лицо его напоминало человеческое. При всем этом лев был на мессе совсем не в том смысле, в каком Аллен и остальные граалеискатели, даже не в том, в каком здесь были музыка и свет - лев на самом деле находился очень далеко отсюда, и Аллен понимал это очень ясно, даже когда тот проходил, едва не задевая его гривой. Клара видела, что Йосеф стоит по колено словно бы в крови - но это была не кровь, а цветы, алые розы, целое поле роз. Мария видела ребенка, маленького мальчика, который прислуживал священнику как министрант. Гаю казалось, что вокруг алтаря растут деревья и сплетают церкви свод из ветвей. Роберт сказал странно: "Я стоял на мессе в большой толпе. Я видел - не глядя - что вокруг нас стоят рыцари, в доспехах, с опущенными лицами; все они пришли на мессу, и было их множество. А может быть, и нет... Я не знаю". О том же, что видел Марк, не рассказал он никому, и сразу после мессы, когда все отправились к трапезе, еще слишком исполненные виденным, чтобы говорить, он ушел в лес, не сказав никому ни слова.
Вскоре он вернулся, и посмотрев на него, никто не стал его расспрашивать. Он сел на траву и вместе со всеми приступил к еде.
- Йосеф, - нарушила общее молчание Клара, и все посмотрели на нее. - А что видел ты? Мы все рассказали, а ты... молчишь. Ведь ты видел?..
Священник молча кивнул.
- Что? - жадно спросил Аллен, и все невольно улыбнулись.
- Свет. Не знаю - свечной или небесный. Но понимаете, главное, что я видел - это то, что я делал. Мессу. Чашу в своих руках. То, Что в чаше. - Он как-то по-детски улыбнулся: - Наверно, это можно назвать видением. По крайней мере, большего я не видел никогда. Может быть, увижу. Хотя и этого - неизмеримо много. Вы понимаете?..
Они понимали. Они понимали даже больше - что завтра утром, когда их разбудит солнце, они с трудом смогут вспомнить, что они видели и видели ли что-нибудь. Но сегодня еще было сегодня, и никто из них не пошел спать в палатку. Завернувшись в спальные мешки, они улеглись под открытым небом возле ступеней лесной разрушенной церкви из красного кирпича и стали один за другим отходить ко сну.
Аллену приснилось, что он стоит в саду алых роз. Каждая из этих роз была прекраснее всех земных богатств, ибо светилась своим собственным светом, и казалась живой, как сама жизнь. Наверное, о самых прекрасных вещах можно рассказать только самыми старыми и простыми словами, но удастся это в тот день, когда мир будет обновлен. До той же поры удел любого - немота.
И Аллен захотел одну из этих роз, захотел сильнее жизни. Он наклонился и сорвал цветок, не боясь шипов, и шипы пронзили ему ладонь и отворили кровь, но в том не было боли.
И сзади он услышал грозное рычание, похожее на гром, и обернулся. За спиною его стоял белый лев с золотыми крыльями, и на лице его был гнев.
"Зачем ты сорвал ее? Этот сад принадлежит не тебе".
"Простите меня, господин. Я сорвал ее, потому что захотел этого всем сердцем".
"Знаешь ли ты, что это за розы и что это за сад? Знаешь ли, Кто хозяин этого сада?"
"Мне кажется, что хозяин его - Тот, кто сотворил меня и тебя, господин. А что это за розы, я не знаю, но я не видел ничего прекраснее их, и теперь забрать этот цветок у меня можно только вместе с моей жизнью".
"Чем же ты заплатишь за розу?"
"Мне кажется, что у меня нет никакой достойной платы, и я сожалею, господин".
"Ты прав, эту розу нельзя ни купить, ни украсть, ибо она пила свет Истинного Света, того, что сияет во Граале, и имя ей - Любовь. Она может быть только получена в дар, а за дар, беден он или богат, не нужно платить. Он просто есть или нет. Любой дар даруется для радости, но не за плату, так и эта роза. В сердцевине же ее сокрыта такая радость, что нет человека, могущего выдержать ее. Вы зовете ее Смертью".
"Смерть ли она воистину, о господин?"
"И это - ее имя, хотя тому же имени люди дают и иное значенье. Но не думай об именах розы. Думай о том, Что она есть, сынок".
Услышал Аллен, что голос льва смягчился, и возрадовался, что может взять розу. И спросил лев:
"Что же ты сделаешь с этим даром, если получишь его?"
"Не знаю, господин. Но кажется мне, что если роза лишь тогда является собой, когда она - дар, то я подарю ее тому, кого я люблю".
"Ты прав, сынок; если бы ты оставил ее себе, она бы увяла. Кого же ты любишь?"
"Святой Грааль. Но Ему не нужна роза, мне кажется, что она - и так часть Его. Еще я люблю Господа, но ничего о Нем не знаю и боюсь, господин. Может быть, правильнее всего я люблю Его через Святой Грааль".
"Кого же ты любишь из равных себе?"
"Брата. Клару. Моих друзей, что идут со мной. Мою мать. И... себя. Я не могу солгать".
"Оглянись".
Он оглянулся и увидел их. Они стояли за оградой, его друзья, делившие с ним путь, и лица их были смертельно бледны, будто им не хватало той жизни, что билась в розе в его руках. Под глазами Клары пролегли синие тени, и острая жалость пронзила Аллену сердце. Он хотел вложить розу в ее бескровную руку - но увидел лицо Марка и то, как он смотрел на нее, и в тот же миг отдал розу ему.
Марк шевельнулся, кровь прилила к его лицу - и он вложил розу в пальцы Клары. Она же отдала ее Марии, что стояла рядом. Мария долго медлила и наконец отдала розу отцу Йосефу. Он же, ничуть не колеблясь, протянул ее Гаю. Гай любовался ей сколько-то, поцеловал и протянул Аллену, и Аллен взял ее. Был еще один, кому он хотел подарить дар, но его не было здесь.
"Где мой брат?" - спросил Аллен, обернувшись, но не было рядом с ним льва, и сада тоже не было, и не было более ничего, только роза в его руках. И она начала увядать, ее прекрасные лепестки дрогнули, ибо ждала она новых рук.
"Где мой брат?" - вскричал Аллен, и страх сделал его слова ветром и унес в мир яви. "Я отдам ему розу! Верните мне его!"...
...Проснувшись от собственного крика, Аллен сел в спальнике и ошалело помотал головой. Руки его все еще держали пустоту, но из них более не текла кровь. Над головой сияли ясные звезды, но на востоке небо уже светлело. Роберт посапывал рядом в спальнике, повернувшись к брату спиной.
Вот он, подумал Аллен, еще дрожа от волнения, лег обратно и обхватил Роберта рукой, прижимаясь к нему покрепче. Вот он, здесь, никуда не делся. И не денется. Никогда.
Тот на миг проснулся от прикосновения, пробормотал что-то невнятное, вроде "Да-да, братик, спи, все нормально", перевернулся на другой бок и снова засопел. Тепло его тела здорово успокаивало, и Аллен тоже заснул - спокойно и без снов, чтобы завтра поутру на вопрос Клары "Что тебе снилось?" ответить, нахмурив лоб:
- Что-то очень важное, я не помню... Кажется, там был лев. А может, и нет. И какие-то цветы...
- Вот и мне тоже, - ответит Клара задумчиво. - Кажется, я куда-то шла... А может, и нет. Это все было очень важно... но вспомнить - нет, не могу.
