Глава 2.

       Утренний свет лег на их лица. Первой открыла глаза Клара; поморгала, вспоминая, где она, потом села, по привычке пытаясь поправить свои длинные волосы. Руки ее схватили пустоту. В это время проснулся Йосеф, а за ним - почти одновременно - заворочались остальные. Марк, оставшийся без бритвы, за ночь слегка оброс щетиной и теперь недовольно потирал подбородок. Аллен, щурясь на светло-серое пасмурное небо, попробовал понять, что же здесь не так. Потом понял: барка более не двигалась. Они стояли. И наступил день.
       Гай, который первым встал на ноги и бросил взгляд за борт, вскрикнул от радости и изумления. Ладья замерла, носом ткнувшись в песок, и волны отлива, обнажившие валуны и дно в желтоватых скользких водорослях, вздыхали у кормы. За полосой песчаного берега вставал зеленый лес под прозрачным серо-облачным небом. Они прибыли.
       Гай первым перемахнул через борт, и мокрая галька, до отлива бывшая дном, хрустнула под его ногами. За ним спрыгнул Аллен. Он ступил несколько шагов, вдыхая древесный резкий воздух, который, казалось, можно пить, как воду - и чуть не упал. Оказывается, он здорово отвык ходить по твердой земле.
       Марк подхватил Клару и передал ее с высокого борта на руки стоящим внизу. Как-то само собой было ясно, что прежняя их одежда останется на корабле, и Клара ступила на новую землю (...и увидел я новую землю...) в длинном монашеском балахоне, перепоясанная веревкой. Последним спустился Йосеф; он зацепился за резное ограждение борта мечом - и спрыгнул неловко, едва удержавшись на ногах. Барка, такая тяжелая и материальная при свете дня, неуклюже замерла в полосе прилива, слегка накренясь. Погасший фонарик на носу косо висел в безветренном воздухе. Надпись более не горела, деревянные резные буквы казались старыми и тусклыми. Парус безжизненно обвис и был сероватым, как небо. Не было ветра, только высоко в небесах летели быстрые облака через туманную дымку - там, в царстве высоких ветров. Йосеф почтительно поклонился пустому кораблю, замершему на пустом побережье, и, повернувшись, безмолвно пошел вслед за Гаем туда, где темнел неподвижный лес.
       По дороге Аллен извлек из-за голенища деревянный гребень - один из даров корабля - и принялся раздирать им лохматые светлые волосы. Марк хмыкнул, наблюдая это зрелище; пожалуй, Аллен и в посмертии первым делом озаботился бы своими волосами! Зато расческа вдохновила Йосефа, и он попросил друга ее одолжить.
       Пожалуй, счастливее всех в этот день оказался Гай. Лес был его стихией, его колыбелью и домом, и он испытывал почти райское наслаждение, ступая под его волшебный свод. По очертаниям берега он почти уверился, что барка доставила их на один из Стеклянных Островов, но если это было и так, то остров сей был из какого-то иного мира. Столь огромных, нетронутых людьми и одушевленных лесов не могло оставаться в мире Гая во времена, выпавшие ему на долю. Деревья здесь дышали и переговаривались, нити паутинок и мох протягивали от земли до верхушек крон сеть какой-то своей, нечеловеческой магии, и одиноким путником оказаться было бы просто невозможно - настолько внимательно сам воздух смотрел на тебя, воспринимая каждую клеточку твоей кожи и каждый шелест дыхания. Гай растворялся в этом мире, он пил воздух, о котором мечтал еще до рождения, и мог бы просто так идти и идти всю жизнь, не помышляя более ни о чем... В лесу неожиданно поднялся теплый ветер, напоминая о снах, когда ты медленно раскидываешь руки, отталкиваешься от земли - и плывешь, задевая нагой грудью за верхушки трав... Гай так и попробовал бы сделать - но он был тут не один.

       - Слушай, - неуверенно окликнула его Клара, подбирая длинный подол, мешавший ей идти без дороги. - Ты не знаешь, где мы?.. И... куда мы идем, ты можешь сказать?..
       - Не-а, - счастливо откликнулся Гай, останавливаясь на миг и лаская жесткой рукой кору огромного удивительного дерева. Это был красный тис (хотя никому из его спутников это название ничего не говорило), и был он так велик, как никогда не вырастают деревья этой породы. Вообще лес, Фэйри-лес, как в душе своей уже успел назвать его Странник, поражал сочетанием несочетаемого. У корней тиса - кажется, это был багульник, да какой огромный, - почти по пояс, и запах от него поднимался головокружительный, дурманя и зовя прилечь. Длинные руки плюща обвивали ствол, но среди широких и вполне привычных листьев сияли огромные бело-розовые цветы, шестигранные чашечки, как у вьюна.
       - Не, не знаю я, куда мы идем. Думаю, что если это все же Стеклянные Острова...
       - Конечно! - ответ пришел с неожиданной стороны, и, обернувшись, они увидели Йосефа, опирающегося ногой на развилку широкого ствола. Белое, строгое и радостное лицо его было запрокинуто в ветреное небо. - Разве вы не поняли? Конечно, это Остров Сердце Туманов. Это место - то, как он выглядит в вечности. Инюсвитрина с миллионом жителей мы здесь не встретим, разве что - Карлеон...
       В разрывы могучей кроны падал свет. Он пятнал белую одежду Йосефа, бледно бликовал на лезвии меча.
       - Так ты думаешь... - радостно начал Аллен, смысл слов их вождя медленно входил в его сердце, но они несли и страх.
       - Да. Это - Логрия, но та, что стоит на Пути.
       - И Авильон...
       - Но ведь он всегда - в сердце Острова! - воскликнул Гай, едва ли не подпрыгивая. Аллен внезапно понял, как тот выглядел в детстве - тот прошлый облик его ясно проступил сквозь новые черты. - Нам нужно идти - просто держась направления на середину, это... - он немного повертел головой, прикидывая: - ...это на восток. Пойдемте!..
       - Хоть бы выйти на дорогу, - тихонько посетовала Клара, отцепляя от подола зеленые длинные семена неизвестного растения. Тревожно и почти по-человечески закричала какая-то птица - тут только Аллен понял, что лес очень тих, в нем совсем не звучит птичьих голосов. Голос близкой воды бормотал, выводя свою странную жалобу, и Гай направил шаги туда, разводя перед собой руками не то нити летней паутины, не то - плотное дыхание леса... Ветер, ветер...

       Ко второй половине дня они вышли к руслу темной, быстрой реки и пошли вдоль нее, ища, где переправиться. Длинные локоны речных трав быстро трепетали в ее течении, Гай попил ее воды и предложил остальным. Вода на вкус заметно горчила. Дивило только одно - что в этом одушевленном, плотном мире они не видели еще ни одного неосторожного зверя, вышедшего на их дорогу, ни одной птицы. Только одна, с голосом темно-печальным, то и дело окликала их, невидимая средь ветвей. Аллен впервые позавидовал Гаевским зеленым одеждам - сам он, ярко-красный, чувствовал себя в тревожном лесу чуть ли не мишенью. Вполне привычные тяготы быстрой ходьбы слегка притупили ощущение потока волшебства, влекущего всех по своему руслу. Йосефу мешал идти непривычный меч, Клара быстро, как всегда, утомлялась.
       Гай, шедший впереди, радостно вскрикнул. Он указывал перед собой, на мелководье, речное дно в мелких камешках, среди которых горбились крупные серые валуны.
       - Смотрите, брод! Можем перейти!

       Но когда Йосеф, шедший последним, коснулся ногой песка на том берегу, из леса, подступавшего к самой воде, появились они. Так слаженно, будто давно уже ждали их, затаившись, а теперь просто выступили на свет. Их было семеро, в одинаковых черненых доспехах, и кони их были гнедыми.
       Аллен так поразился, почему-то не ожидая увидеть никаких людей, кроме лишь них пятерых, что даже не почувствовал страха. Снизу вверх с детским любопытством смотрел он на рыцарей, молчаливых и, кажется, скорбных, и думал, сам того не замечая, о Роберте. О том, что если б у него были такие латные ноги, ему на последнем турнире не порубили бы голень. И о том, что его брат легко и правильно обратился бы к этим людям, как равный к равным. И что если бы один из семерых сейчас поднял забрало и оказался бы Робертом, он не удивился бы, просто пошел бы навстречу. Эта мысль была такой яркой, что Аллен почти увидел - серые глаза, твердая линия скул, щеточка усов...
       Словно бы в ответ на острое желание, один из рыцарей тронул коня и поднял с лица забрало. Нет, он не был поход на Роберта, совсем не был. Черной бородой и суровыми чертами он напоминал Эйхарта Юлия, да так сильно, что Аллен вздрогнул от неожиданности.
       - Приветствую вас, сэры, в пределах Молчащей Земли. Сожалею, что долг вынуждает меня вас задерживать. Клянусь вам честью, что ни я, ни мои рыцари не желаем вам зла. Ответьте только на один вопрос.
       - Мы ответим, говори, - Йосеф вышел вперед, обращаясь к пришлецу с холодной учтивостью, и то, что он говорит за всех, не могло никого удивить.
       - Среди вас есть благородная дама; мы хотим знать, девственна ли она.
       Аллен вздрогнул; Марк, сильно покраснев, выступил из-за его спины, собираясь что-то ответить, но Клара опередила его. Она едва ли не горделиво вскинула голову, бледные губы ее дрогнули.
       - Да, я девица, и целомудрие свое я посвятила Господу. Теперь же скажите, что вам до того?..
       Чернобородый рыцарь нахмурился. Кажется, он и хотел, и боялся услышать то, что услышал; до того, как ответить, он обменялся быстрыми взглядами со своими безмолвными спутниками. То ли Аллену послышалось, то ли и правда перед тем, как он начал говорить, с губ его сорвался горестный вздох.
       - Я сожалею, благородная девица, но мы должны исполнить обычай этого края. Каждая девственница, проезжающая здесь, должна отправиться с нами в замок и наполнить серебряное блюдо своей кровью.
       - Что?!!
       Это воскликнул Аллен. Марк сжал кулаки и подался вперед; он словно бы не видел, что они стоят впятером против семерых латников, а у них на всех есть только один меч. Гай заслонил Клару собой, за считанные секунды догнав ее по бледности. Йосефова правая ладонь легла на рукоять меча. Голос его, когда он заговорил, был высоким от гнева.
       - Позор и бесчестье для христиан исполнять такой нечестивый обычай! Кроме того, эта девица тяжело больна, и потерять столь много крови будет для нее смертью. Вы можете взять ее от нас силой, но знайте, что хотя нас и меньше, и нет у нас оружия, все же истина на нашей стороне.
       - Не исключено, что вас станет меньше, - процедил Марк с такой бешеной яростью, что Аллен на миг увидел его таким, каким не представлял никогда: мужчиной и воином, солдатом в грязном камуфляже, на чьих руках в его двадцать с небольшим лет уже была - представь это как данность, маленький поэт! - была кровь. На щеках у Марка горели красные пятна, и воздух перед его глазами дрожал от ярости.
       Аллен услышал свой собственный голос, пришедший будто со стороны. Он никогда не был смелым, но происходящее здесь и сейчас, ветреным днем, у лесной переправы, - просто не оставляло места для страха. Может, и правда, что многие отважные поступки совершаются из трусости - но сейчас Аллен не ощущал себя ни смелым, ни трусливым. Он про себя вообще забыл.
       - Чтобы взять эту девицу, вам придется до этого убить всех нас. Пробуйте, если хотите, но знайте, что мы будем драться.
       Драться... Нужно подобрать хотя бы какую-нибудь палку. Или камень. Не руками же он собирается передушить всех этих железных воинов?.. Но дело было в том, что ни душа его, ни тело не верили до конца, что в этом иллюзорном мире умирают по-настоящему...
       Еще один из рыцарей открыл лицо. В совсем молодых глазах его стояло просто-таки бешеное отчаяние. А они не хотят нас убивать, внезапно понял Аллен, еще бы - мало в том чести и радости... По лицу рыцаря - Аллен увидел это с четкостью дурного сна - бежала тонкая струйка пота.
       - Добрые сэры, - это снова заговорил старший, - я воистину знаю, что этот обычай недостоин христианина, и не меньше вашего страдаем мы, исполняя его. "Так не исполняйте же!" - тихо воскликнул Гай, но никто не услышал его. В голосе бородатого латника звучала неподдельная боль, заставляющая его слушать:
       - Поверьте, что не хотим мы вашей смерти, ни смерти прекрасной девицы, но увы, пали мы жертвой злого чародейства и неразумных обетов. Должно быть, во ад ведет меня и моих вассалов этот обычай, но нет спасения лишь для клятвопреступника!
       - Плевать мы хотели на ваши обеты, - негромко и страшно сказал Марк. Он чуть пригнулся, как перед прыжком, и глаза его из серых стали почти черными. Один из шести младших рыцарей тронул коня, перехватывая для удара длинное копье. Йосеф шагнул вперед, вытягивая меч из петли.
       - Стойте! - это воскликнул голос единственного человека, никак не участвовавшего в действии. Клара решительно рванулась из-за спин людей, закрывших ее собой, и теперь стояла меж двумя отрядами, готовыми ринуться друг на друга. Аллен поразился алому румянцу, расцветшему двумя розами на ее бледной коже. - Остановитесь. Вы все, кажется, забыли спросить меня.
       И, повернувшись к главе темных рыцарей, возвышавшемуся над ней, как башня, она спросила, и голос ее был как вода, как клич прекраснейшей из птиц высоко в небесах:
       - Могу ли я знать, для чего в замке нужна моя кровь и каким обетом вы связаны? Я думаю, что имею право это знать, и готова на многое, чтобы не погиб никто из моих спутников. Лучше одному погибнуть, чем пятерым.
       Бородатое лицо тронул свет облегчения. Поправляя постоянно съезжающее забрало, латник заговорил, и голос его слегка дрожал. Рассказ его, как смог позже восстановить Аллен, выглядел примерно так, разве что в нем было много слов витиеватых, старинных и странных, которых Аллен и его друзья попросту не понимали.
       - Благодарю тебя, прекрасная девица, за то, что готова выслушать нас, и за то, что являешь заботу о своих спутниках и о нашем спасении. Твоя кровь нужна нам, чтобы обмазать ею раны нашего господина, властителя Молчащей Земли. Три года назад постигло его плачевное увечье, за то, что нарушил он данный ему закон; и теперь раны его не заживают. Страдания его ужасны, и земли его тоскуют весте с ним - вот уже три года не живет здесь никакая живность, даже птицы не вьют гнезд в плачущем лесу, и рыба ушла из вод наших рек. Опустошен этот край и полон голода и страданий. Мы же, семь вассалов его, дали клятву, что сделаем все, лишь бы избавить нашего господина от мук и вернуть жизнь ему и своим землям. Но не в добрый час поклялись мы, и не один Господь был свидетелем сему обету; ибо в тот же час явился к нам старец и прорек, что должно сделать нашему властителю, дабы закрылись его раны. Увечье его надобно обмазать кровью девственницы, которая лишь к Господу обращала свое сердце, и сделать это должны двое целомудренных мужей, чьи руки не запятнаны кровью. Страшны были те речи, и трижды прокляли мы свой обет и свою верность, но не осталось нам пути, кроме как исполнять, что сказано...
       - И как, много вы девушек уже... использовали? - неучтиво поинтересовался Марк, так и прожигавший их глазами.
       - Восемь, - чуть слышно признался один из молодых рыцарей, красный от стыда, как рак. - Видно, ни одна из них не хранила чистоты помыслов. А может быть, дело было в тех парнях, которые обмазывали...
       - А может быть, этот... старец просто сказал вам ерунду? - это предположил Гай, стоявший рядом с Кларой. Он казался напряженным, как пружина. - Злые колдуны, они, знаете... редко правду говорят. Что, если вы и эту девицу убьете, как тех - ну, может, не все из них умерли, но Клара умрет наверняка - а ваш замечательный господин все равно не поправится?.. Что вы тогда будете делать?
       - Пытаться и далее, - ответил чернобородый рыцарь, и слезы текли по его лицу. - Тот старец не был злым колдуном, но одним из тех, кому открыто тайное знание. Тому, кто говорит с деревьями и ведает тайны огня, нет корысти говорить ложь. Лгать им не дозволено.
       - И все равно, - голос Аллена дрогнул и чуть не сорвался. - Мне жаль вашего короля. Но это - моя сестра. Мы не можем идти дальше ценой ее крови, неужели вы не понимаете?!..
       Кто-то из рыцарей опустил голову. Клара стремительно обернулась к Аллену, глаза ее сияли.
       - Послушай, брат... Как же я раньше не догадалась!.. И вы все - разве вы не поняли? Все это, что сейчас происходит - это правильно. Как видение, как хижина Насьена, как барка, в конце концов. Это еще одна веха на пути! Йосеф! Хотя бы ты это чувствуешь?!..
       Священник, белый, как мертвец, шагнул к ней, отводя руку с мечом в сторону. Поразительно, заметил Аллен в своей полуслепой отрешенности, как правильно он держит оружие - будто делал это всю жизнь.
       Все молчали, прикованные к Кларе взглядами и сердцами, она сейчас была центром, (..."Клара - наше сердце"...), и двигалась в замкнутом кругу, как некая пророчица. Глаза, руки, лицо, - все существо ее сияло.
       - Йосеф, Аллен... Вы не помните?.. Я же уже видела это все, и даже вон тот серый камень лежал у воды, - это уже происходило со мной когда-то, или не со мной - с другой какой-то девушкой... Но вы двое там были! И ты, Гай, тебя я тоже помню. Я не знаю, что это такое, но знаю только - это правильно.
       Оборвав свою горячечную речь, она отвернулась от друзей к людям, пришедшим за ней, и голос ее стал тихим и твердым.
       - Сэры, отвезите меня туда. Я хочу видеть этого человека. Тогда я скажу о своем решении.
       - Клара... - голос Марка был хриплым, и, взглянув ему в глаза, Аллен явственно понял, что его друг стоит на грани безумия.
       - Нет, Марк. Молчи. Вы все - не говорите ничего. Я решаю это одна.
       Тяжело, как камень горного обвала, латник ударился о землю при прыжке. Это спешился старший из рыцарей, предлагая девушке подняться в седло, и сам подсадил ее. Она вцепилась в густую темную гриву, стараясь держаться прямее, и скорбная кавалькада двинулась вперед, возглавляемая чернобородым человеком, ведущим в поводу коня. Далее следовали двое из конных рыцарей, ехавших шагом. После них шло четверо пеших, которым было предложено проследовать с ними. До принятия Кларой решения им всем была обещана полная безопасность и учтивый прием. Замыкали колонну четыре всадника, и тяжкие шаги коней за спиной напоминали Аллену о неких каменных или железных караульных.
       "Нас ведут в тюрьму, - настойчиво билось у него в голове, - нас ведут в проклятый замок, откуда нет возврата. Они хотят убить нас всех, они разобьют сосуд с нашей кровью, и возврата никому не будет". Однако душа его была слишком молода, и по-прежнему ему казалось, что они - герои сказки о Граале, а в сказках не умирают. Не умирают насовсем.
       Не умирают так, как умер его брат. Однако это не мешало неким медленным планам проворачиваться в его разуме и снова уходить во мрак: надо броситься вперед... выхватить у одного из них меч... и дальше что?.. Нет, взять меч у Йосефа... И ударить... Кого? Куда?... "И крови не прольем"... Откуда это? Ненавижу стихи. И ненавижу свою проклятую память, которая их подсовывает вместо нормальных мыслей...
       А ветер, ветер дул, и шумел прекрасный лес, и цветущий вереск светился вдоль дороги белым и нежно-лиловым, и ветви поперек пути протянул остролист, усыпанный красными ягодами... Так не бывает в земных лесах, но шуми, старый бук, шуми, ясень ясных дней, и ты, дрожащий тонкий клен, погладь резным листом по щеке девушку, которая спешит умирать... Пусть она запомнит, как прекрасен Господень мир, как пахнет летний лес, какие дымчато-голубые ягоды кивают вдоль следов подков, как веет ветер в бледных небесах... Пусть она заберет вас с собой, куда бы она ни шла; пусть она сделает все правильно.

       ...Аллен думал, что возненавидит этот замок, едва увидав. Но все получилось наоборот: замок ему неожиданно понравился. Он был белым, светло-серым и золотым, со многими хрупко-прекрасными тонкими башенками и флюгерами, - а вода во рву казалась совсем белой из-за бледного неба. Один из рыцарей протрубил в большой хрипловатый рог, и мост, скрипя, опустился перед пришлецами. За воротами замка, в широком внутреннем дворе, молчаливые слуги увели коней, черные рыцари увели куда-то Клару, которая улыбалась друзьям и обещала скоро вернуться, а их самих один из провожатых повел совсем другим путем и оставил одних в широком пустом зале, где был только огромный холодный камин и резные скамьи вдоль стен. Центр зала окружали белые колонны, и среди них, кажется, бил высокий фонтан. Гай пошел к нему освежиться, но не смог протиснуться меж колонн, стоявших, как густой лес. Только вода, звеня, билась о камень, и прохладные брызги касались лица. Арка, через которую они вошли, изображала два белых дерева, переплетшихся кронами.
       В другое время Аллена привлекла бы вся эта красота, но сейчас он мог только тревожиться за Клару и ждать. Он не знал, сколько времени прошло в ожидании; слуга принес им вина, и они попили, причем не евший ничего со вчерашней ночи Аллен крепко опьянел от пары глотков. Кроме того, проснулся его зверский голод. Теперь он, пожалуй, не думал больше, что он в плену собственных иллюзий - настолько реально пустой желудок требовал у него хоть что-нибудь предпринять. Остальные если и имели сходные чувства, то вида не подавали, и Аллен чувствовал себя низменным рабом собственного тела, страдающим "о своем" в день всеобщего траура. От этого его ожидание, увы, легче не становилось.
       Клара вернулась внезапно, как порыв ветра. Глаза ее сияли из-под монашеского капюшона, она напоминала королеву среди любящих блистательных подданных. Она вошла быстро и как-то радостно, и свита спешила за ней - немалое число рыцарей, не меньше пятидесяти, и несколько дам. Одна из дам, светловолосая, вся в белом, несла огромное серебряное блюдо на вытянутых руках. Аллен вздрогнул - так сильно она походила на Лару, какой та была на многочисленных фотографиях.
       - Я сказала свое слово! - Клара начала говорить, еще только приближаясь, и высокий свод отразил ее слова, как колокол. - Друзья, я видела короля. Я решила. Прошу вас принять мое решение, оно верно.
       Аллен знал, что она скажет, едва увидел ее; сильная боль едва не свалила его с ног, и только сейчас, только сейчас пелена пала с его глаз, и он понял, что все, что происходит, происходит до конца. Это - живой мир, и люди в нем умирают по-настоящему. Он услышал звон фонтана о камни, услышал дыхание каждого из рыцарей, застывших в ожидании последнего слова, чувства его обострились, как... у человека без кожи. И - он увидел две светлые слезинки, катящиеся из распахнутых глаз Клары, слезинки о том, что умирать больно и страшно, даже когда правильно, и когда ты - не человек более, а герой истории, роль, отведенная в драме более великой, чем ты можешь представить... Когда ты отдаешь себя Пути, следует помнить, что Путь возьмет тебя целиком. Возьмет и поставит на место, для которого ты лучше всего предназначен. Но самое главное, что и тогда ты остаешься собой. Просто человеком, которому очень страшно.
       У кого из нас хватит мужества отдать себя и при этом остаться собой до конца?..
       Когда-то это все уже было, вспомнил Аллен, ясно поняв теперь, о чем кричала ему сестра у вод бегущей реки. Может быть, не со мной. Но есть что-то еще, кроме нас, что-то большее, какие-то священные места, которые занимают разные люди. Это важно, может быть, важней всего на свете. Они при этом - один и тот же человек, но каждый остается собой. Это как Папа Римский - место его одно, и имя месту - Апостол Петр, но при этом каждый первосвященник - человек. И за то, что он сделает, стоя на этом месте, он ответит один на один, когда придет его час. Но я не смогу, я слаб, я не смогу просто стоять и смотреть.

       Здесь уже стояла другая девушка, и она тоже была мне сестра.
       ...Но смерть остается смертью, и каждый умирает по-настоящему.

       Клара выпростала из широкого рукава свою руку, полупрозрачную, с синими жилками, и положила на край серебряного блюда. Глаза ее, огромные, черные на белом, состояли, кажется, из одних зрачков. Она обвела глазами лица друзей, стоявших перед ней. Выплескивающийся из ее глаз огонь, наверно, мог осветить весь мир. Ей было очень страшно.
       Марк смотрел на нее, не отводя взгляда. Сейчас он был близок к смерти, как никогда. Как никогда даже на войне. Сейчас все силы, все благородство своей души, все, чем он был - он использовал на то, чтобы просто стоять и не делать ничего.
       - Что же вы стоите?.. Отворите мне кровь. Я хочу, чтобы это... был один из вас.
       Широкий серебряный кинжал лежал на блюде. Его теперь держали двое рыцарей. Лара, или кто она там была, отошла в сторону, и ее не было видно. Свет из высоких окон стал совсем золотым - должно быть, к закату появилось солнце. Зал лежал в золоте, и Клара улыбалась.
       - Братик...
       Аллен отвел глаза. Это было слово Роберта, и это Роберт спас его, вернув его туда - свет, ветер, сомкнутые руки в незапамятный сияющий день: "Мы будем давать обеты..."
       - Это не могу быть я, - одними губами ответил он, и Клара поняла его.
       Марк что-то прошептал и двинулся. Аллену показалось, что он сейчас упадет, но он продолжал стоять.
       - Отец Йосеф...
       Священник медленно протянул руку к ножу. Его руку в движении остановила другая. Более темная и жилистая. Рука Гая.
       - Позвольте... мне.
       Ему не было ответа, и дрогнувшие пальцы сомкнулись на кинжале. Клара перекрестилась и опустила правую руку на серебряный край. Аллен закрыл глаза.

       ...Когда он вернулся, блюдо уже почти наполнилось кровью. Нет ничего краснее крови, подумал Аллен отстраненно, и так было всегда. И кровь свою отдать не жаль. Я никогда не хотел быть пророком, и никто не хотел, потому что пророчества сбываются. Я знаю, почему не надо говорить много слов. Не потому, что слова ничего не значат. Напротив, потому, что они значат слишком много.
       Он смотрел на белое лицо Клары, которую поддерживали сзади двое рыцарей. Один из них был Эйхарт с черной бородой. Другой - кажется, капитан с теплохода.
       Губы девушки шевелились. Наверно, она молится, подумал Аллен сквозь тяжелый туман в голове, пришедший на смену бешеному обострению чувств. Но по губам ее он прочел иное.
       "Кто тут слаб, кто силен - видно, только не нам... Кто алкал, кто страдал, кто упал, чтобы встать..."
       Только разве что смерть. Я не знаю о ней. Я не знаю ничего, милая сестра, но если ты посмотришь на меня еще раз, я буду помнить об этом.

       Ресницы Клары дрогнули. Свет ее темных глаз прошелся по ним лучом, с трудом узнавая. Потом взгляд ее упал на алый огонь в серебре, огонь, вытекший из нее, кровь пятерых.
       "Розы", - прочел Аллен по ее губам - или просто услышал мысль. "Розы, я видела их тогда. Пятидесятница. Розы. Так вот что я видела тогда."
       Потом глаза ее снова сомкнулись, и она стала оседать вниз.
       Послышался тяжкий звук падения тела. Это упал Марк.
       - Идем, - сказал чернобородый рыцарь. Он был без шлема теперь, и Аллен видел, что голова его совсем бела от седины. Тяжелое блюдо драгоценной жидкости он держал перед собою, на недрожащих руках.
       Йосеф шагнул к нему, оглянулся на Аллена. Тот, еще не веря, что это и впрямь должен быть он, оглянулся на Гая. Гай, глядя на него серьезно и грустно, покачал головой. Тогда Аллен стиснул зубы и встал рядом со священником. "Да, братик, - улыбнулся Роберт где-то за кулисами его сознания, - иди, сделай все правильно. Знаешь, я давно хотел тебе сказать одну вещь. Никто не может причинить нам зла".
       Старый воин - таким Эйхарт станет лет через двадцать, если доживет - двинулся вперед, неся драгоценную ношу. Йосеф и Аллен - рука об руку за ним, и путь их вершился в молчании.

       Ступеней было не меньше сотни, и каждый шаг гулко отдавался в узком коридоре. Свечи, сотни свеч горели по стенам, и каждая стремилась нарисовать идущим свою собственную тень, и сотни теней шли вокруг троих идущих, пока вершился их путь. Дверь бесшумно отворилась в маленький полутемный зал. Здесь было одно окно, высокое и узкое, а за ним - только ветреное небо, бледный сумрак после заката. Еще было несколько канделябров со свечами, чей свет затрепетал на сквозняке. Было низкое широкое ложе в пурпуре и белизне, и на нем ждал Увечный Король.

       Аллен с шумом втянул воздух, и только безумным усилием воли смог не закричать. Небо, сверкая, обрушилось на него всей своей тяжестью, и он чудом смог удержаться на ногах.
       Это был его отец.
       Его отец.