Реклама

Na pervuyu stranicu
Kaminniy ZalKaminniy Zal
  Annotirovanniy spisok razdelov sayta

Аллан П.Кристиан

Поход семерых

Часть 2

Глава 5.

       ...Неподалеку от замка протекала река. Погрузившись по грудь в быструю шумящую воду, они долго и жадно пили - и с каждым новым глотком смерть отходила от них еще на шаг. Аллену казалось, что они могут выпить всю реку до дна. Потом он окунулся с головой, смывая с тела темничную грязь семи бесконечных дней. Семь дней и семь ночей провели они в узилище, и спасение подоспело едва ли не в последний момент.
       Не стыдясь своей наготы, Аллен вышел из воды. Руки его, даже сквозь живую влагу, стекающую с них, все еще пахли пергаментом, сухой землей - к которой он был так близок. Он посмотрел на двух своих спутников и понял, что сам, наверное, таков же - они страшно исхудали, Гай оброс рыжеватой щетинистой бородой. Губы у них были черные, глаза слезились от яркого света. То, как выглядели трое друзей, и впрямь определялось пословицей "краше в гроб кладут", но это не имело почти никакого значения.

       Когда они, шатаясь и едва держась на ногах, покидали замок пленения, Аллен поразился запустению, коснувшемуся этого места - будто они провели в узилище не менее сотни лет. Не было видно ни души, да что там - казалось, что в этом замке никто не живет уже давным-давно, так обрушились оконные арки, и плющ, пробиваясь меж каменных плит, оплел пожелтевший мрамор колонн. Серые лепешки мха, похожие на странный лишай, виднелись там и тут на арке разбитых ворот. Подъемный мост, тяжелый и темный, с подточенной жуками древесиной, был опущен, обрывок ржавой цепи свисал в пересохший ров. Свод местами просел и обвалился. Замок Повелителя Мух умер, а может, и не жил никогда.

       У реки их ждали кони. Ни Йосеф, ни Гай не посмели отказаться от предложения подняться в седло; кроме того, идти на своих ногах они явно не могли. Конь, подошедший к Йосефу, был белым, как снег; Аллену достался рыжий и легконогий, с коричневой гривой (почему-то этот конь казался ему смутно знакомым - может, Аллен его видел во сне?) Скакун Гая был темно-гнедым, с длинным шелковистым черным хвостом. Спаситель их, который, несмотря на старость, оказался на редкость крепок телом, помог каждому из них подняться в седло. Особенно тяжело пришлось Йосефу, которому мешал то меч, то подол длинной альбы, а от резкого движения у него закружилась голова, и он едва не сверзился с седла с другой стороны.
       К Иосифу же подошел его конь - светлый, как серебро, с колокольцами на поводьях; и старец изумительно красивым движением (которое смог оценить, увы, только Аллен) взлетел в седло, и ему ничуть не помешала длинная одежда.
       - Не бойтесь ничего, следуйте за мной, - сказал он, поворачивая к Искателям лучащееся радостью лицо, - вас ожидает трапеза, которая напитает вас так, как никогда доселе.
       Он тронул коня и с места выслал его в галоп; как же мы поскачем, подумал Аллен отчаянно, я не могу и своим телом-то владеть... Но конь его, видно, знал, что делать, и пошел сменой, пропустив перед собой белого скакуна Йосефа - и галоп его был так мягок, что Аллен на миг вернулся в детство - ощущение не то качелей, не то дачного гамака, не то просто материнских рук... Мир замелькал и слился в цветную полосу, Аллен пригнулся к спине лошади, думая только об одном - не потерять, не потерять сознания, и время превратилось в ветер скачки, выдувающий влагу из его летящих волос.

       - Здесь.
       Туманная ширь болот расстилалась перед ними; туман над водой был густ, как молоко, как дым бесплотного костра. Кое-где из него виднелись искривленные стволы деревьев, черные сквозь белизну; был час синеватых сумерек, и небо и земля сливались в полосах тумана. Зеленые огни светляков светились в траве, покачиваясь на кисточках цветов, творя свой вечерний танец.
       Они спешились; Иосиф расседлал коней, и они, свободные, исчезли в сумерках, и из вересковой дымки донеслось их радостное ржание - уже совсем издалека. Они играли на широкой равнине острова Сердце Тумана, их тонкие морды ласково соприкасались - радостные волшебные кони, служащие своим друзьям по своей свободной воле. Они были легкими, как фэйри, и прекрасными, как вода, и они принадлежали этому миру и растворялись в нем.
       Иосиф безмолвно ступил на тонкую, едва заметную тропу среди туманной топи. Если бы Аллен был тем же собой, что когда-то в тоске поднимался по лестнице в майский день, в нереальном городе Магнаборге, он бы возроптал. Тело его просило пощады, глаза подводили - он почти не видел тропы, туман плыл и качался перед его взором. Но теперешний Аллен, перекрестившись, ступил на колыхнувшуюся под ногами зыбкую твердь - и пошел вперед, щупая ногами дорогу. В непроглядном клубящемся сумраке он видел перед собой белую фигуру Йосефа, идущего перед ним, и думал только об одном - не сойти с тропы. Будь что будет, не сойти с тропы.

       Я не знаю, Господи, что Ты готовишь мне. Я знаю только, что Ты благ; все, что Ты ни сделаешь со мною, будет истинно. Мне нечего подарить Тебе; все, что есть у меня, и так Твое. Я не боюсь того, что ждет у конца тропы; не боюсь болотных огоньков, которые мигают по сторонам, маня меня за собою. Свет их - мертвый свет, но я еще стою на тропе. Я боюсь смерти, но теперь это не сможет ничего изменить. Я боюсь смерти, потому что не знаю о ней, потому что не понимаю, что она такое. Но мне кажется, что истинное лицо ее иное, чем я могу даже представить - и это все потому, что Ты благ.
       Этот путь прям, и я - слепой, который может только чувствовать, где свет, но не знает, каков он. У меня нет ничего, кроме пути; а путь существует только для того, чтоб его потерять - ибо он иссякает, когда приводит к цели. Я знаю, почему так: путь не может быть сам по себе - целью, но Цель имеет в себе и путь. Тело мое не умирает - нет, это душа, кажется, сжигает его своим огнем. Когда путь кончится, я открою глаза, и помоги мне Господь.

       ...Когда тропа кончилась, история Аллена, человека девятнадцати лет, рыцаря Грааля, тоже сошла на нет. То, что он увидел в конце пути, было слишком священно, чтобы описывать его смертными словами, и слишком открыто и обнажено, чтобы не быть величайшей из тайн. Он увидел Сердце Мира, бьющееся и живое, и время скругляло свой путь, коснувшись его.

       - Через Христа, со Христом и во Христе, - Иосиф из Аримафеи вознес над головою Чашу, из Которой исходил лучистый свет, коим жил мир. Хоры молчали, и все, кто был там - ангелы, крылатые звери, смертные люди - преклонили колена. Свет стал невыносимо ярким - настолько же ярче дневного, насколько солнце ярче свечи - но он не жег глаз, раскрывая им истинное обличье мира. И обличье это было прекрасно, ибо оно было - свет. Священник поднес Чашу к губам и причастился из Нее Истинной Крови, и протянул Ее второму - тому, кто сослужил ему. И второй Иосиф, коему имя также было Галаад, принял Ее и коснулся губами Света, и Свет напитал его.
       Лицо его стало таким, каким и должно было быть в Замысле лицо человеческое. Свет осиял его изнутри, и Аллен не смог смотреть на него, ибо сердце его разрывалось от любви.
       - Се - Агнец Божий, берущий на себя грехи мира. Блаженны званые на вечерю Агнца, - белая облатка вознеслась над Чашей, и слуга Божий держал ее обеими руками.
       - Господи, я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, - ни Гай, ни Аллен не знали, говорят ли они вслух или же только голосами своих душ, - но скажи только слово, и исцелится душа моя.
       И явилась фигура мальчика меж ними, и лицо Его было светлее любого пламени на земле. На ладонях и стопах его алели кровоточащие раны, и был Он наг, но облечен таким великолепием, к которому вечно стремятся люди, облекая себя одеждами. И пятая рана была в сердце Его, и в ране цвела кровь. Мальчик улыбнулся им, и сердце Аллена раскололось от радости, но осталось живым. И тогда Он вошел в маленькую белую облатку, и воздух в храме запел.
       - Тело Христово.
       Амен, истинно, отвечали двое алчущих Истины, - и вкусили ее, и сладость той облатки превосходила по сладости саму жизнь.
       Трубы и флейты запели в Алленском теле, и солнце взошло в нем и осияло его, и он увидел все, к чему только стремилось его сердце - то была Роза, и Роза вошла в него, и он сам стал ей.

       ...Они стояли в пустой сияющей церкви, а может быть, той церкви и не было - просто был Свет. Три юноши и древний старец, держащий небольшую глиняную чашу в руках - а над чашей легким облаком стоял светящийся туман.
       - Отче, - голос Галаада чуть задрожал, - верно ли понял я весть Грааля? Я испытал столь сильную радость, что плоть моя сгорела в ней, и я более не могу оставаться на земле.
       - Да, брат. Тебе позволено уйти сейчас, ибо миру более не вместить тебя. То мог лишь Господь, а ты войдешь в Жизнь вечную и увидишь То, чего не вынесла бы смертная плоть.
       Галаад опустился на колени. Он сильно дрожал, и слезы текли по его щекам - то плоть не могла вынести совершенной радости его духа. И тогда, только тогда Аллен понял то, чего не знал - он понял, каково истинное лицо ангела по имени Смерть. Как выглядел он до того, как враг рода человеческого извратил людские глаза и сердца - и каково было его имя.
       Имя его было Зов.
       Лицо его было - Радость.
       Человек идет вверх по дороге Радости, и доходит до Предела. Отгибая лепестки розы, он заглядывает в сердцевину. Ведь люди должны были бы умирать от радости, крикнула душа Аллена, просто идти выше - к горам, я знаю теперь... Он плакал, и плакал Гай, но слезы их были не о Галааде.
       Он повернулся к ним - человек, которого они любили, за которым они шли - но слова не вмещали его прощания. Он улыбнулся им и перекрестил их, и это осталось с ними навсегда.
       - Вы слышали, что Грааль также зовут Пределом Стремлений. Сейчас вы стоите на этом Пределе, и можете просить. Ибо все, чего желают ваши сердца, есть в Чаше, и она напитает вас.
       Галаад на миг закрыл глаза.
       - Я прошу о том, чтобы каждый, ищущий Истины, смог бы ее обрести.
       Свет из глиняного сосуда ясно освещал старческое лицо. Иосиф плакал, и слезы его, упав на землю, продолжали светиться и там.
       - Брат мой, милый брат, разве не знаешь ты, как я бы хотел этого сам. Как страстно жаждет этого наш Господь, отдавший за это Свою кровь. Но увы нам, увы - ни молитвы всех святых, ни страдания самого Христа не приведут к истине душу, которая не идет к ней сама. Все, что можем мы сделать - это оставить открытой ту дверь, запоры с которой снял ты.
       - Тогда, - тут голос Галаада дрогнул и стал на миг голосом преджнего Йосефа, - я хотел бы встретить там, куда я направляюсь, свою мать и отца.
       - Будет им по слову твоему, - и Иосиф поднял чашу над головой. Белая звезда изошла из нее, и одновременно она была алой розой. - Ты встретишь их там, твое желание исполнено. Я лишь не знаю, узнаешь ли ты их.
       - Это неважно, - прошептал Галаад, вознося свой меч, как распятие, и целуя его. Потом он вонзил его лезвием в землю и поднял лицо.
       - Благодарю Тебя, Господи. Благодарю Тебя.
       Стопы его коснулись белых ступеней, ведущих в небеса; некоторое время они еще видели, как Галаад легко поднимается по ним вверх, потом, обернувшись, он махнул им рукой - улыбающийся, совсем молодой темноволосый человек с серыми глазами - и не стало его более в мире.
       Старец обернулся к двоим рыцарям Грааля, чьи глаза ослепли от слез, а сердца - от радости, сильной, как боль.
       - Каких даров Грааля попросите вы, о радость моя и моя надежда?
       Аллен неловко опустился на колени.
       - Я хотел бы только одного - уйти. Так же, как ушел Галаад.
       Иосиф покачал головой, морщинистое лицо его было сурово.
       - Нет, сынок. Твое время еще не пришло. Ты можешь послужить Господу, оставаясь на земле.
       - Что...что же я должен делать?.. - лицо Аллена исказило отчаяние.
       Иосиф чуть заметно улыбнулся.
       - Писать. В твою плоть много излито от Святого Духа, и только ты можешь сказать обо всем, что видел, обо всем, что случилось на пути в Дом мой - так, чтобы эта весть осталась у людей. Этот твой дар сохранил тебя, Искатель, для обретения.
       - То есть... я дошел только потому, что я - поэт?..
       - Для Господа нет "только потому". Ты дошел потому, что дошел, но во славу Грааля должен довести свое служение до конца. Едва закончив его, ты получишь свое право уйти.
       Аллен помолчал, думая. Он воистину готов был употребить все, что горело в нем, на свое служение; да, честь и горечь эта его больше не терзала. Он думал о том, какого же дара ему попросить у Грааля.
       - Тогда... я прошу: пусть все, чья кровь пролилась на моем пути, тоже окажутся там. Пусть они увидят Святой Грааль, как я его увижу, когда уйду... И пусть мы там встретимся.
       Иосиф тихо засмеялся. Лицо его залучилось возвышенным весельем, похожим на благоговение.
       - Твоя просьба опоздала, сынок. Они хорошие люди, и с ними все кончилось хорошо. Твой брат, твоя сестра, твоя мать и твой друг - они уже в Сердце Мира, и ты встретишь их там, когда придет твой срок.
       Аллен поднялся с колен, горячая радость наполнила все его существо. Предательство его умерло в этот миг, чтобы никогда ни воскреснуть - так умирает смертная смерть, соприкоснувшись с жизнью вечной. Дерево, под которым он стоял - это был каштан, и каштан тот цвел, и ярко горели в сгущавшемся сумраке его белые свечки.
       - Есть ли у тебя иные просьбы? Право просить осталось с тобою.
       - Нет, господин. У меня, кажется, все есть, мне не о чем просить. Впрочем, нет... ох, простите меня, но пока я буду писать... Я не хотел бы быть один.
       - Просьба твоя будет исполнена.
       Священник вознес чашу над головой, и в свете ее из тени каштана вышел Лев. Он был белым, и шерсть его даже на вид была шелковистей, чем лебединый пух, а сложенные за спиной крыла тускло блестели золотом.
       Он улыбнулся Аллену, по выражению лица чем-то неимоверно напоминая ему отца, и мягким, сильным движением распахнул крылья.
       "Садись мне на спину".
       И Аллен понял, и засмеялся от радости. Он обнял и поцеловал Гая, своего брата по Пути, а потом сел на спину льву, ухватившись за его густую гриву. Лев по-кошачьи оттолкнулся мягкими лапами - "Держись крепче, летим", - и в перьях его зазвенел упругий теплый воздух.
       "Лети-и-им!.."

       Небо!..

       ...Свет Чаши почти угас. То легкое сияние в темноте, которое еще оставалось, высвечивало внимательный взгляд Иосифа, устремленный на последнего из трех. Гай стоял перед ним, опустив руки, и молчание было меж ними.
       - А ты, друг?..
       - Я все знаю, отче. Мне больно, но я готов. Не смотрите, что я плачу - я не умею иначе быть счастлив.
       - Ты выдержишь?..
       - Я постараюсь. Таково мое служение, и дело не в том, что я хотел бы иного. Дело в том, какое место - мое.
       - Ты прав, друг мой. Ты отважный и верный человек, и сердце мое пребывает с тобой едва ли не больше, чем с двумя другими. Ты - моя надежда.
       - Спасибо, отче. И - я знаю, что никто на свете не сможет мне помочь. Только Господь.
       - Все же попроси о даре. Это право остается за тобой.
       - Тогда... - лицо Гая стало вдруг отчаянно смущенным, словно он просил о чем-то неисполнимом, - пусть Грааль пошлет мне жало в плоть. Это поможет мне... оставаться немощным и помнить об этом.
       - Это может быть исполнено, - чаша в старческих руках почти совсем угасла, - но я не хотел бы этого для тебя. Твоя плоть - и без того жало для души твоей; ты можешь быть настолько попустителем и мучителем для себя, чтобы оставить все как есть. Просто радуйся, ибо ты познал радость.
       - Ты прав, отче. Я попрошу о другом, о том, чего истинно хочу. Когда я буду говорить с людьми... Я хотел бы, чтобы ты всякий раз был со мной.
       - Да сбудется по слову твоему, и для меня то будет великой радостью, - святой старец поднял чашу над головой и накренил ее. Белый свет перелился через ее край и хлынул в воздух таким ясным сиянием, что оно залило весь мир, обозримый глазами. Свет залил все, все стало светом, и Гай полетел куда-то в него, задохнувшись светом каждой порой своей кожи.

       ...Гай открыл глаза. Голова его кружилась, в глазах плавали зеленые пятна. Был день - но не ясный, а серенький, с небом в туманном дыму, как часто бывает летом на Стеклянных Островах.
       Это были голоса - людские, настоящие, и язык, на котором велась торопливая речь, Гаю показался незнаком. Но уже через мгновение он осознал, что это англский - англский, которого он не знал никогда в жизни, а теперь понимал каждое слово.
       - ...А справа вы можете наблюдать очень любопытный крест, так называемый "ритуальный крест святого Иосифа", по сей день представляющий из себя загадку для исследователей. По степени сохранности материала - местного белого кварца - можно предположить, что он относится к самому конце Древних - началу Средних веков, ко времени постройки аббатства. Однако достоверно известно, что подобная упрощенная форма в те времена не использовалась; нам остается только гадать о происхождении этого предмета, а также о том, почему он совершенно не пострадал при пожаре и разрушении аббатства, и устоял в развалинах окружавшей его некогда часовни...
       Я мог бы вам рассказать, подумал Гай, прислоняясь затылком к полуобвалившейся стене, я ведь знаю наверняка. Это Йосеф воткнул его тут в землю, вот он и стоит. Правда, тогда это был меч. Но это неважно, это совершенно неважно... Мечи иногда превращаются в кресты, это же известно давным-давно.
       - Мистер! Мистер! - это экскурсоводша, очевидно, заметила его и сочла, что ему плохо. - С вами что-то не в порядке, мистер?.. О... Что с вашим другом?.. Что-то случилось?..
       Гай перевел взгляд к подножию стены. На мертвого человека в мятой белой одежде, лежащего в неловкой позе на каменистой земле. На Галаада, в чьих темных волосах запутались ярко-белые цветочные лепестки.
       - Да, случилось, - ответил он на чистейшем англском, без тени акцента, скрывая улыбку, невольно зацветшую у него на губах. - Мой друг мертв. Очевидно, это разрыв сердца.

Предыдущая глава Следующая глава

2000


Обсуждение

 


Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam

Na pervuyu stranicy Свежие отзывы

Хранители Каминного Зала