Нет, кем-кем, а трусом он не был. Всего один раз утратил он мужество - когда орки сулили ему медленную смерть. А кто бы не струсил на его месте? Хорошо им, сотни лет не покидавшим пределов Гондолина. Легко судить тем, кто ни разу не бывал на его месте.
       И потом, когда его приволокли к самому Черному Врагу... Его-то взгляда выдержать не мог никто. Самые сильные и стойкие ломались. Кому это знать, как не владыке Тургону! Недаром беглецов из Ангбанда в Потаенное Королевство не пускали. Даже Хурина, бывшего любимца Тургона...
       Да, он хотел убить Эарендиля! Зачем ему это человечье отродье - на память о том, что когда-то Идриль - его Идриль! - принадлежала другому? А Туор все равно должен был погибнуть - наверное, он и погиб. Кто мог выжить в том аду? Иначе было бы несправедливо... Это Тургон во всем виноват: зачем он отдал Идриль - человеку? Она ведь судьбой была предназначена ему, Маэглину! Где это видано, чтобы дочери Бессмертных сходились с этими... однодневками?
       Отец его дружил с гномами. Вернее, не дружил - эти мрачные подземные создания даже между собой, и то не дружат. Но Эол относился к ним, как к равным. Маэглин в юности про себя думал, что отец, верно, сутулится оттого, что хочет больше походить на этот приплюснутый народец. Не любил он отца. Мать - да, любил, а отца он боялся. Отец никого не любил, даже супругу свою. А нолдор так просто ненавидел. А Маэглин всегда, с детства знал про себя, что он - нолдо. И знал - от матери - что нолдор называют себя Высшими эльфами. И Маэглин был согласен с этим. Да, нолдор - высшие (о том, что сам он - полукровка, старался не вспоминать). Синдар, конечно, тоже эльдар, но все же не видели они света Деревьев, а потому нет в них истинной мудрости и Света Амана. А прочие эльфы... Впрочем, их в Гондолине почти не было. А что касается людей и прочих смертных тварей - велика ли разница между ними и неразумными животными? Чему они могут научиться за свои жалкие пятьдесят-шестьдесят лет? Правда, Туор знал и умел многое. И любви к нему это Маэглину не прибавляло.
       Но бояться он Туора не боялся! И смерти он не боялся - врут те, кто станет говорить иначе! Когда Туор застиг его на пороге своего дома, он сражался, как раненый медведь - и не его вина, что проклятый смертный оказался сильнее! Но, падая со стены, Маэглин успел вспомнить проклятие отца: "Ты умрешь той же смертью!.."

       Боль ушла. Ушли гнев, страх и ярость. Остался лишь призыв - словно кто-то властно звал его к себе. Маэглин знал, что можно и ослушаться, но почему-то ослушаться не хотел и покорно пошел на зов.
       Он шел сквозь туман. Туман послушно расступался перед ним, но не видно было ни земли под ногами - а может, он ступал по каменным плитам? - ни стен, если здесь были стены... Маэглин шел навстречу зову, и это было как в детстве, когда отец звал его к себе, чтобы наказать за проступок, и ему ужасно не хотелось идти, но он все же шел.
       И внезапно туман расступился окончательно. Он стоял в высоком мрачном зале, и тяжкие своды дикого камня нависали над головой. А у стены стоял трон и на нем восседал тот, кого эльфы Амана называли Мандосом. Но теперь Маэглин вспомнил его истинное имя, тайное имя, которое не любят произносить в мире живых: владыка Намо. И он остановился посреди зала и медленно, неохотно, словно повинуясь приказу, поднял голову и посмотрел в глаза Намо.
       И начался медленный, тяжкий разговор. Маэглин повторял все то, что сотни раз твердил себе, наливаясь медленной злобой. Но все эти доводы разбивались о каменный взгляд владыки Судеб, и Маэглин понимал, что все это была - ложь, ложь, ложь! Он всю жизнь лгал себе. Он знал, что Идриль не любит и никогда не полюбит его. Он мог бы выдержать пытки, которыми грозили ему орки. Он мог бы промолчать о том, что он из Гондолина. Он мог бы хотя бы не напрашиваться в помощники к Морготу. А все, что было потом...
       Сколько раз хотелось ему пасть на колени и взмолиться о прощении, о пощаде! Да, он все осознал, он уже все понял! Не надо больше! Но и этого не было дано ему. Пытка продолжалась. Он знал, что это не кончится, пока владыке Намо не станут известны все мельчайшие движения его души. Хотя нет... Маэглин чувствовал, что Намо они уже и так известны. Нет, до тех пор, пока они не станут ясны и видимы ему самому. Пока он не... не очистится от всего, что было. Но он был горд. Он не хотел смотреть внутрь себя.
       И вдруг все кончилось.
       - Ты не готов, - прозвучал низкий, раскатистый голос - и Маэглин вздрогнул: он лишь теперь осознал, какая тишина стояла в зале все это время. - Ступай. Я позову тебя после.
       И снова поплыли вокруг клубы тумана...