...То, в чем ты признался - не новость для меня. Это рок нашего Дома. Он пророс судьбами смертных, как трава прорастает сквозь кости павших. Ее мать выбрала супругом того, в ком была половина этой крови. Сама она выбрала того, кого эта кровь уведет за круги нашего мира. Она будет вынуждена принять смертную долю. Что мне сказать ей? Любовь всегда подобна смерти. Мой вечер приближается неумолимо. Я остаюсь одна. Все мои братья погибли из-за смертных. Они любили их - и разделили их удел. Этот замысел настолько ясен, неумолим и безупречен, что нет смысла обманывать себя, сопротивляясь ему.
       Мое грядущее одиночество - моя расплата, моя непроросшая трава.
       Ты счастливее меня. Меня, которую смертные зовут Андунэфаэль, западным блеском. Но я знаю другое значение этого прозвища - закатный блик. Последний проблеск былой славы и былого могущества, последний свидетель, последняя ветвь Золотого дома. Ветвь, которая больше никогда не зацветет.

       ...Когда твоего народа еще не было на свете, у меня было четыре брата. Все они были похожи на меня, златовласые принцы, любители книг и сложных решений. Все они были стремительны и любопытны, и лица их сияли, как рассвет. Наша мать - дочь белых Гаваней - больше всего любила море, и в каждом из нас жила песня воды. Цвета моря носили мы - белые, как пена, синие, как волны, серые, как рифы, золотые, как брызги на свету. Мои младшие братья носили золото и были подобны пламени. Мой средний брат носил серое и был подобен сгустку тумана. Мой старший брат носил синее и был подобен подводной бездне. И наши голоса летели над прибоем, сплетаясь на дорогах ветра.
       Голоса моих братьев я до сих пор слышу в струях воды. Они доносятся до меня из прошлого, с другого берега земли, через лиги морской соли, что нас разъединяет. Я смирилась с потерей. Она была трехкратной, по числу камней, что были причиной древней войны, по числу колец, сокрытых моим народом. Мои младшие братья погибли первыми. Один из них любил женщину твоего народа. Он был первым, кто познал наш рок. Их судьба не осуществилась, и он погиб в огне с ее именем на устах, а с ним - все его союзники. Мой средний брат погиб туманным утром, когда северный ветер разметал гранит его владений. Он был привязан к воину твоего народа, и этого воина любила его дочь. Для защиты своего покровителя и его чертогов этот воин возвел каменный мост через непроходимую реку - и именно этот мост стал дорогой врага. Из его соплеменников никто не остался в живых. Так наш рок осуществился вторично. Мой старший брат вышел живым из огня и отрекся от своих чертогов. У него не было ни дочери, ни возлюбленной. Он погиб страшнее всех.
       Ты знаешь эту историю, о ней сложено много песен, в которых звучит вся тоска и вся надежда падшего мира. Ни одна другая песня не будет столь горька, столь пламенна и столь легка. Для меня же ни одна не будет столь безутешна.
       Я хочу рассказать тебе о моем старшем брате, потому что в той, которую ты любишь, течет та же кровь, а в тебе - кровь того, кто предал его земле.
       Из всех моих родичей его я любила больше всех. Я так любила его, что не могла найти себе супруга - любой в моих глазах проигрывал ему либо в весельи, либо в уме, либо в решимости. В детстве я хотела быть похожей на него, я овладела всеми его привычками, его искусством стрельбы - чтобы сопровождать его на охоте, искусством гранить камни - чтобы быть ему подспорьем и соперницей, его искусством молчания - чтобы делить с ним тишину. Он умел читать по воде прошлое и будущее, он прозревал настоящее - и я тоже обучилась этому. Он умел вызывать к себе любовь - и эта наука далась мне наиболее тяжело. Он был единственным, кого я любила только сердцем, с закрытыми глазами, бездумно. Поэтому я не видела, каков он на самом деле.
       Край, который вы называете Прекрасным и Блаженным, в который для вас закрыты пути - он влечет вас тем, что недостижим. Для нас он был домом, и был обыденным, хотя и родным. Я провела в нем счастливую юность, и я была богата. Но прекрасной и недостижимой для меня всегда была только эта земля - на которой мы стоим сейчас под неверным светом ночного светила. Я стремилась сюда - и думала, что мой брат разделяет мои мысли. Но мои вопросы об этом он всегда оставлял без ответа. Один раз мы сидели на высоком берегу, глядя на море - скалы сверкали под нашими ногами, рифы золотились в свете, что шел отовсюду и ниоткуда - свет Благословенного края столь ярок, что в нем нет теней - нет ни тьмы, ни ночи, ни сумерек, этот свет разлит в воздухе, словно аромат - и я спросила: "Почему мы не можем покинуть этот берег и увидеть земли, в который родились?" Мой брат ответил: "Мы можем все, но в землях за морем нас ждет смерть." "Она ждет нас там, чтобы мы не смели ступить туда, испугавшись ее?" "Ты разве боишься?" - спросил он. "Нет, потому что я знаю, что смерть нам не грозит, это не наш удел." "А я думаю иначе, - возразил он, - я думаю, смерть обитает там оттого, что там ее родина, также как здесь - родина бессмертия. Пока здесь наш дом - мы принимаем бессмертие столь же естественно, как саму жизнь. Если нашим домом станут земли за морем - мы подчинимся смерти. Это не угроза, это закон." "Откуда ты знаешь? Тебе рассказал об этом отец нашего отца?" "Нет, я просто это знаю. Мое сердце говорит мне это." "Сердце может ошибаться". "Когда твое сердце заговорит, сестра, ты поймешь, как отличить ложь от правды. Для меня абсолютная правда - то, что в землях за морем я узнаю смерть. Я видел ее." "На что она похожа?", - спросила я, хватая его за руку - меня вел страх и интерес, поскольку никто кроме него не говорил со мной о смерти, она не была частью нашего мира. "Она похожа на одиночество, - сказал он, - и это меня с ней примирило". Я ничего не поняла, и просила растолковать, но он засмеялся, мотнув головой - и наваждение рассеялось.
       ...Для вас наш дом - звездный свет, вы сопрягаете нас с холодными светилами и сумраком ночи. Но никто из моих родичей до определенного часа не видел звезд. Мы родились в свете. Чтобы увидеть звезды - нужно было отойти очень далеко от полуденного города, дорога занимала много лиг. Смотреть на звезды с кем-то - значило уехать с этим кем-то из дома и провести с ним достаточно времени, чтобы понять, кто вы друг другу. Это было путешествие в темноту и тайну cобственного сердца. Когда желали ясности или объяснения, или правды - отправлялись смотреть на звезды. В каменистые пустоши севера, в заселенные лишь ветрами пределы... Мой брат часто ездил туда один. А потом он ездил туда с девой, чьи кудри были подобны кольцам дыма - и так я узнала, что в сердце моего брата вошла любовь.
       Я тоже ездила с ним туда. Ездила, чтобы говорить о смерти.
       - Почему нам не живется, брат, как всем прочим? - говорила я, пока многоярусный свод ночи, полный небесных огней, падал на меня. - Почему ни в ком, кроме тебя, я не могу найти собеседника? С нами что-то неладно?
       - Что с нами может быть неладно? - шептал он, и волосы его шевелились под вздохами ветра. - Нам интересна смерть как одна из составляющих мироздания. Мы не убийцы и не преступники. Это бескорыстный интерес...
       - Может быть, это злорадный интерес? Легко говорить о том, что никогда не испытаешь.
       - Легко, - он заслонял лицо рукой, копируя певцов печальных баллад, что поют о бурях и несговорчивости возлюбленных, и, выпростав другую руку в пустоту, затягивал: - О! Сколь она ужасна! Худая гибель с желтыми глазами, что рвет мою измученную плоть, о! смертный ужас, о! зубовный скрежет, о! мука немоты неотвратимой, творенью искаженному сестра - приди, приди к кому-нибудь другому! Я тот, на ком сломаешь ты клыки... - и хохот наш был зол, громок и вызывающ.
       - Ты первый поэт на этом берегу! - кричала я, смеясь - ты лучше Макалаурэ! Покажи его!
       - Ты скажешь ему - да, нет, не знаешь? Скажешь ему, что я езжу смотреть на звезды, чтобы быть похожим на него!
       - Никогда! Хоть его братья всемером заявятся просить об этом! Давай, покажи его!
       - Дева приветная, тени видение, в пене горящая... - величаво вставал он, поднимая руки и шевеля ими, словно призывая всех в свидетели, - смерть моя светлая, смерть беспричинная, смерть настоящая... Где ты, откликнись, сверкни на мгновение золотом кос своих, жемчугом рук своих, жаром колец своих...
       - ...колен своих!
       - Кто певца перебивает, тот вина не допивает, и обиженным бывает... Гибель полночная - дева сияния, сумраком скрытая - смерть непорочная, дай мне лобзание, всеми забытому...
       - ...чаша - испитая, сердце - разбитое!
       - Слезы - пролитые, песни - избитые...
       Мы смеялись так, что казалось - сорвется дверь небес - и падали в траву, во врата земли, и жалели, что некому оборвать нас, мы были свободны и искали этой свободе пределы. Потом во внезапной тишине никто из нас не смел дышать - по разным причинам. Братья Макалаурэ презирали нас. Их отец был родным братом нашему - но они презирали нас. Из-за матери. Мы мстили. Что же до детей другого брата нашего отца - они вели с нами странную дружбу, основой которой были жалобы на старших родичей. Ни о чем, кроме этих обид и лошадей, говорить с ними было невозможно. Они вечно торопились. А потом искали в нас сообщников. Мы мстили.
       - Скажи, - привстала я, - ты смог бы спеть это перед Владыкой Судеб? Чтобы посмотреть, что он ответит?
       - Даже не пытайся, - увернулся он. И вдруг замер: - Кстати... ты видела палаты Владыки Судеб? Видела?
       - Видела. Они пусты.
       - Но ты видела, какие они огромные? Для кого? Для кого они предназначены здесь - уже сейчас?
       - Для кого?... Действительно - для кого?..
       Гонимый равниной ветер прошел по моей спине - и мне почудилось, что мои волосы тоже шевелятся, словно водоросли.
       - Слушай, - продолжал мой брат, - есть одна вещь, которую я не могу понять... Это имена Изначальных Владык. Их царства словно находятся не здесь или еще отсутствуют... Где царство Владычицы Скорби? О чем она скорбит? Где царство Владычицы Исцеления и Забвения? Что надобно забыть? От чего исцелиться? Где царство Владыки Покоя? От чего можно устать? Где царство Владыки Памяти? Ничего не происходит...
       - Еще произойдет! Ты сомневаешься? Не здесь. Там.
       ...Мы замолчали. Ветер скользил по нашим телам и в порывах его звезды мерцали, мы слышали их пульс. Он грел меня, пока в висках не застучало.
       - Я не хочу вечность сидеть здесь, где ничего не происходит! Где нечего помнить и не о чем даже скорбеть! Я не хочу вечность созерцать Макалаурэ и его напыщенную родню, завести супруга и до скончанья дней торчать на причале, потому что все, кроме моря, режет мне глаза! Жизнь беспричинная, в пене горящая... достанься же кому-нибудь другому!...
       - А мне - нет, - сказал мой брат.
       - Что - нет?
       - Мне не режет глаза родня Макалаурэ... И будущая супруга. Я хочу вечность торчать на причале. Какой ужас...
       - Ужас. Ты совсем со мной не заодно!
       - Да ты просто не любишь никого... Того, кто привяжет тебя к причалу...
       - Спасибо! Мне такой даром не нужен. Любовь - это больше, чем дом, это совместное путешествие подальше от причала... Совместное. Прыжок в открытый мир.
       - Такая любовь может закончиться только...
       - Чем? - и, поскольку он замолчал, я взяла его за рукав: - Чем?
       - Нет, ничем...
       - Нет, скажи - мне важно знать, что ты думаешь об этом. Именно ты.
       - Я думаю, что любовь - и есть дом, не больше и не меньше. Была бы меньше - это не стоило бы сердечного жара, не стоило своего имени. А больше - это разрушение... всего.
       - Какой дом ты имеешь ввиду, брат? - мне стало не по себе, и голос мой дрогнул.
       - Дом как все. Как мир. Как Творение.
       - Я имела ввиду другое.
       - Я понял. Но то, что ты сказала - очень интересно... очень смело.
       - Ты услышал совсем иное... Что любовь может вести к разрушению мира...
       - Я этого не говорил.
       - Значит, ты всем доволен, ничего не желаешь и ни к чему не стремишься?
       - Ты хочешь знать - нужен ли мне для счастья другой берег?
       - Да.
       - Нет.
       - Да, нет... А я хочу оказаться там вместе с тобой! Я все равно буду там. Но я хочу быть там вместе с тобой.
       - Давай лучше я покажу тебе Макалаурэ...
       ...Я вижу, что все то время мы кружили вокруг да около, топтались на одном месте, где был зарыт клад - и не видели его. Если бы нас слышал кто-то еще - он все понял бы раньше нас, сразу - и только мы брели по лезвию, смотря вокруг, а не под ноги.
       - О чем ты говоришь со своей избранницей, когда ездишь сюда? - спросила я на обратной дороге.
       - О разном... О будущем.
       - Она понимает тебя?
       - Не знаю. Я понимаю ее.
       - Ты говоришь с ней так же, как со мной?
       - Не думаю, что ей по нраву фиглярство.
       - Значит, не по нраву... За что же ты любишь ее?
       - Она нежна, чиста, весела и очень добра. Одним словом, она прекрасна.
       - Пять эпитетов для хвалебной песни... оставь ее кому-нибудь другому...
       - Тебя кажется - этого мало для любви? Давай, скажи мне.
       - Отчего же, это в самый раз. Тебе нет дела, что у нее за душой, вы смотрите на звезды, беседуя об устройстве будущего дома, ей нет дела до того, что за душой у тебя, уверена - она считает, что ты очень добр, весел, нежен и прекрасен. Вы понимаете друга, соприкасаясь поверхностями... Да, именно это я и хочу сказать. Тебе от нее нужно только тело.
       - Это обвинение, не так ли?
       - Нет, я рада... Это значит, что когда она тебя утомит, ты придешь ко мне поговорить по душам. Я подумала было, что потеряю собеседника...
       - Что-то мне не нравятся твои настроения, сестра. Где-то ты со мной не честна... Знаешь, где? Ты ревнуешь.
       - Я!?
       - Ну давай, признайся. Ты поехала выяснить, какое место тебе останется в моей жизни, когда я дам обет. Ах, любовь побольше дома, ах, любовь сильней покоя... Ты испытываешь меня? Зачем?
       - Не знаю... Не знаю...
       - Ладно, оставим это.
       - Ладно, возможно, я сама не знаю, что творю. Но послушай - если ты ищешь в любви утешения - то от чего? Если спасения - то от кого? Не от себя ли самого? Если ищешь мира - то где ты сам? В мире ли? А если ищешь соединения - то она должна принимать в тебе все, без оговорок. Она должна понимать тебя, иначе дом ваш будет с изъяном.
       - Арда тоже с изъяном...
       - Давай, закончи - каждый из нас, все до последнего тоже с изъяном. Порченные тела спасает этот край, а порченные души - постоянное присутствие Изначальных Владык. Все пошло наперекосяк еще в глубокой древности, и это прекрасное оправдание, чтобы ни за что не отвечать!
       - Уймись, прошу тебя. Кто должен, ответит. Все за все ответят. Один уже отвечает... Который источник Порчи.
       - Много с того толка... Сделанного-то не воротишь. Вот он отвечает - а мне тревожно, на сердце непокой... Смута у меня на сердце.
       - Ищешь во мне союзника?
       - Конечно. Смута на двоих - это лучше, чем на одного.
       - Утешься, сестра - ты меня смутила. Я не уверен ни в чем, а более всего - в моей возлюбленной. Надеюсь, мои терзанья доставят тебе немного радости.
       - Не сомневайся.
       ...Мы вернулись в белый свет, но тревога моя не рассеялась. Странная игра слов... Для людей "белый свет" - это весь мир, мир живых... Наш мир был в два раза живее, наверное, или в два раза больше - там свет был действительно белый и был золотой... Но золотого ныне не поминают всуе.
       Много раз свет менялся и смешивался, а я была тревожна... Я ждала, когда мой брат обручится, но время шло - и ничего не происходило. Гонимая предчувствиями прочь, я ходила к морю и слушала ветер. Волны были густы, тяжелы и вялы, они выносили на берег пустые раковины. Я входила в воду, чтобы глядеть в ее глубь, но видела лишь карее дно. И вода была карей, соленой, пустой, она бормотала только одно - "Ты дала брату дурной совет. Он не обручится. Она попросит его подождать. Потому что кто сомневается - тот ни на что не годен".

       Я стояла в прибое, когда услышала его шаги - они прогремели для меня громче труб. Он вошел в воду и забросил в волны кольцо. Он улыбался.
       - Что ты подарил рыбам, брат? - спросила я. - Не обручальное ли кольцо?
       - Она не приняла его, - он зачерпнул воды и вылил себе на лицо. - Я сделаю ей другое.
       - Когда?
       - Когда она скажет.
       - А что она говорит теперь?
       - Говорит, что надо подождать и разобраться в своих чувствах.
       - Чему ты улыбаешься?
       - Тому, что ты оказалась права. Если б ты была не права, вышло бы, что ты желаешь мне худа, и тебя пора сажать рядом с источником Порчи.
       - Узнаю нашу кровь - кто желает мне худа, должен быть изолирован.
       - В тебе, сестра, одно меня гнетет - ты полностью лишена жалости.
       - Ну, ты вовсе не жалок. И не вздумай...
       - Как знать, как знать...
       ...Он никогда не был жалким. И я не хотела иметь повод жалеть его. Это значило бы, что он несчастен. Или слаб. Первого не могло бы вынести мое сердце, второго - моя гордость. И без того было достаточно тех, кто не упускал случая ставить нас на место. Особенно с тех пор, как источник Порчи бродил на приволье по всему краю, и наша родня внимала его речам. Мой брат тоже ходил к нему. Но вернулся разочарованным.
       - Слишком много слов о силе и могуществе. Все, что он говорит, сводится к мощи. Это довольно скучно.
       - А для него это неотторгаемая часть собственной природы, он же сам - Могущество...
       - Я совершенно его не понимаю, но хуже то, что его отлично понимают наши братья. Он их учит власти над телом земли.
       - А тебе не интересно.
       - Да уж, после твоих речей меня все как-то к душе, к душе...
       - Ну - власть над душой это как раз по части нашего Могущества. Надо было не теряться.
       - Я и вопросил... мне не понравился ответ. Ну что это за ответ - власть над душой лежит через власть над телом? Хоть и поет он о мастерстве и душе подземных недр, о том, что этому у нас научатся идущие следом, над которыми мы станем истинными королями, слов из данной песни не выкинешь.
       - А братьям нравится.
       - Братьям нравится.
       Подчинить тело - завладеть душой: этому учил нас Враг. Среди белого света и света золотого. И никто не понимал. Шел по лезвию - а не понимал. Мы с братом были как два заговорщика. Мы посещали увеселения, словно не о чем тревожиться. А тревожных знаков было все больше.
       Наши родичи на увеселениях были впереди всех. Их одежды были роскошны, осанки горды, речи насмешливы. Они первыми начали украшать себя гербами и оружием. При зравствующем главе Рода они соревновались в первенстве перед его глазами и перед его наследием. На них было больно смотреть.
       - Ты видел наших обидчивых тихонь, видел? Словно тетерева на току!
       - Оставь. Они утомились овладевать телом земли и желают развлечься.
       - Посмотри на отца Макалаурэ - что это у него на голове?
       - Звезды небесные... нет... это те самые камни...
       - И твои друзья ими поглощены... Смотри, они даже не замечают нашего отца!
       - Оставь моих друзей в покое. Им нелегко.
       - Очевидно, нам надо вышить по десятку гербов на каждого, чтобы стать для них достаточно заметными.
       - Неужели ты на это способна?..

       Тем временем начались хвалебные речи, застолья и танцы. Золотое вино ударяло в головы, завязывались споры, змеились недобрые усмешки, одежды в танцах свистели, как клинки. Что-то худое назревало, и было тягостно ждать часа, когда оно вызреет и упадет. Младшие сыновья братьев нашего отца схватились в силовом поединке - их семьи соперничали, и последним выходом этого соперничества были узаконенные драки. Они зашли дальше, чем можно было ждать - родичи кинулись их разнимать, но ввязались сами - и на глазах всего народа два Дома встали друг против друга. Все мои братья немедленно бросились в гущу - а старший впереди всех. Тогда, подняв руки и вынув из ножен свежескованные мечи, вышли Главы Домов. Они вышли, чтобы урезонить своих детей, но казалось - еще миг, и они бросятся друг на друга, защищая потомство. Они долго топтались втроем в тесном круге, откуда доносились лишь вскрики. Наконец, Главы Домов развернулись - и круг распался. Многие вздохнули с облегчением, и залили облегчение золотым вином. Лицо моего брата было мрачным. И тут встал Макалаурэ - его родня расчистила ему место. Он был бледен и одет в алое. Его было видно издалека - но его родня расчистила место, чтобы никто не усомнился, кто здесь владыка умов и сердец. Макалаурэ бросил наземь кубок. Родня решила продолжить соперничество на новом поле. Песнь Макалаурэ была о верности Государю, лишениях во имя этой верности и радости служения.
       Он пел прекрасно, с ним нечто случилось, отчего песни его стали жестки и солоны, из них пропали слезы напоказ и вздохи напотребу. Но жесты его остались прежними. Он пел с опущенным лицом, почти скрытом волосами - словно сам себе, через силу и муку, и каждый чувствовал себя свидетелем чего-то крайне личного. Все девы вытянули к нему шеи, как лебеди к треске. Закончив петь, он запрокинул лицо. Даже у меня в груди что-то сжалось. И тут же разжалось - потому что вышли его братья и сказали: "Кто сравнится в искусстве с Золотым Голосом Тириона? Кто посмеет ответить нашему брату и Первому Дому?"
       Это был вызов, и желающие нашлись. Слова были обращены ко всем, но задетыми себя посчитали дети второго брата нашего отца, из тех, что всегда торопятся и долго хранят обиду. Его старший сын принял вызов. Он был не столь затейлив, потому что посвящал свое время не музыке, а конюшне. Он спел балладу о радостях охоты на лис, она шла с нарастанием темпа, и в ней слышался звук рога, топот копыт, азарт преследования, лай гончих, треск веток, свист стрелы. Ее ускорение действовало всегда одинаково - слушатели не могли усидеть на месте, начинали притопывать, щелкать пальцами, стучать по коленям, одним словом участвовали в лове. Наконец, цель была поражена и наградой певцу послужили ликующие крики мужчин. Девы втянули шеи и окаменели. Снова встал Макалаурэ. Он окинул взглядом пространство, прижал руку к груди и запел. Это была старая песня про любовь, с прихотливыми эпитетами и сердечной раной - он остается под звездами сирых земель, она уходит в свет, баллада у Вод Пробуждения. Слова "Прощай, неспетая любовь, прощай, сестра моей печали, в ночи рыдает соловей, он не поет при свете дня" действуют безотказно. Девы уронили слезы. Кто примет вызов следующим, было очевидно - а делать вид, что нас это не касается, уже невозможно.
       - Тебе нравится, как поет Макалаурэ? - обратилась я к брату, - Видишь его свиту? Прошу тебя - пойди и покажи им, кто первый поэт на этом берегу!
       - Я не хочу. Мне нравится, как поет Макалаурэ.
       - Давай - выйди и покажи им. Ну - ради чести нашего Дома.
       - Погоди, еще не вся родня высказалась.
       - Она выскажется так, что разгорится ссора. А Макалаурэ неуправляем. Видишь, как плачут девы?
       - Им тоже нравится, как поет Макалаурэ.
       - Пойди - и покажи им, как надо петь про любовь.
       - Я не знаю ни одной песни про любовь.
       ...Певец умолк, в него полетели цветы. Его родичи вскинули руки - запястья сияли на черной ткани, и азартом сияли их глаза:
       - Кто осмелится оспорить первенство Первого Дома?.. И победу Золотого Голоса Тириона?..
       Мой брат перепрыгнул через стол. У него не было сверкающих запястий и тяжелых одежд, у него были только тяжелые волосы, и они сияли как огонь. Они так сияли - что братья Макалаурэ расступились еще шире. Не ожидали. Мой брат подошел к Макалаурэ, что-то сказал ему, они обменялись рукопожатьем.
       - Песня про любовь, - объявил мой брат.
       По рядам пролетел смешок. Его возлюбленной здесь не было, но только ленивый не знал, как она держит себя с моим братом. Он переждал веселье, остановил взгляд на мне - и начал:

- Есть у любви сестра. Ее простое имя
Немолкнущий прибой выносит к берегам.
Оно - как крики птиц над дюнами пустыми,
Как терпкое вино - иссушенным губам,
Как резвому коню - препятствие пустое,
Тому, кто все сказал - веление молчать,
Есть у любви сестра. Но имени простого
Я не могу назвать. Я не могу назвать.

Когда моей любви одежды золотые
Осыпятся дождем на ветреный причал,
Появится она. И в сердце, как в пустыне
Поселится одна. И имя ей...

       - ...Печаль! - ухмыльнулся Макалаурэ.
       Мой брат поклонился - и продолжил:

- ...Но весела любовь, ее златая россыпь
Венчает окоем забывчивого лба,
А у ее сестры медлительная поступь...
И каждый шаг - печать... и имя ей...

       - Судьба! - закончил его родич.
       Мой брат поклонился и ему - и продолжил. Стало очень тихо. Мои глаза встретились с глазами поющего - он обращался именно ко мне, это я была его собеседником, а не Макалаурэ:

- На золото любви не могут бросить тени
Ни алая судьба, ни черная печаль,
И лишь ее сестра белеет на причале:
Она сама - предел, она сама -

       - ...причал, - прошептал мой отец одновременно с несколькими голосами. Он смотрел на сына так, словно видел его впервые. Напряжение повисло в воздухе, никто не сочувствовал, не вытягивал шеи и не стучал ногами - все слушали. Это была загадка, и уже третий ответ на нее оказывался неверным.

- Есть у любви сестра, белы ее одежды, - мне казалось, все смотрят на меня, -
Сердец не затворить. Печати не стереть.
Под множеством имен ее узнали прежде...
Кто испытал любовь, обязан...

       ...Это каждый произнес про себя, но произнес - каждый. Я видела, как шевелятся губы в этом страшном слове: "умереть"...
       ...Тишина разлилась, как вода. Все замерли - потому что Глава Рода - отец нашего отца - встал и вышел за двери. Его первая жена очень любила его, так любила, что покинула мир живых. "Сгорела", - говорили о ней. Уход хозяина торжества был единственной наградой моему брату. И финалом поединка. Вышло, что мой брат победил.
       - Довольна ты скандальною победой? - подошел он, потирая шею. Голос его был невесел.
       - Ты думаешь, она несет нам беды? - отвела я глаза.
       - Обидели мы деда и родню.
       - Полезны шпоры резвому коню.
       - Зачинщик - ты, сестра, платить - нам вместе...
       - Позвольте, разве я там пела песни?
       - Позвольте, кто подначивал меня?
       - На то меня сподобила родня!
       - Кто яд вливал в мою младую кровь?
       - Но я хотела песен про любовь!
       - Кто мне шептал в ночи: Любовь и Смерть?
       - Кто знал, что ты об этом будешь петь?!
       - Я исполняю обещания буквально, - прищурился он, - Надеюсь, именно этого ты и ждала.
       ...Неизвестно, чем отплатила бы нам родня за оскорбление - она видела оскорбление во всем - но после ухода хозяина торжества его дети и сыновья детей что-то окончательно не поделили меж собою. Мы остались над схваткой по чистой случайности, поскольку наш отец тоже покинули торжество, а вскоре началась настоящая рознь, и никто не помнил причины. Старшего брата отца изгнали из города, его родня последовала за ним в крепость на холме, и было ясно, что миром это не кончится, эта земля, благословенный край, не сносила нас. Близился час, когда она должна была нас из себя исторгнуть - час, который я чувствовала с детства. Разговоры об этом слышались все чаще и велись на повышенных тонах. "Похоже, сестра, твоя мечта исполняется", - усмехался мой брат. Он усмехался плохо, потому что в кузнях ковалось оружие, я слышала его лязг в шуме прибоя, в свисте ветра над скалами, в голосах всех, кто меня окружал. Мой брат был единственным, кто презрел дружбу и не пропадал в кузне во имя товарищества - он пропадал в Верхнем городе, у своей избранницы. А источник Порчи пропал вообще.
       Наш отец совершал попытки замирения противостоящих сторон. Он был младшим сыном и в дележе авторитета участия не принимал. Глава нашего Рода считал себя обиженным всеми своими детьми, но младшими сильнее, и не прилагал к замирению усилий. Он не понимал последствий. Он пришел в этот край, преодолев море, когда никого из нас не было на свете, и он не видел того, что видела я. Он привел свой народ в Благую Землю - и не мог представить, что она может быть его народу тесна. Любые упоминания о другом береге в его присутствии были кощунственны. "На эту землю я лягу, - говорил он, - когда погаснет этот свет". Его судьба была остаться здесь навек, а наша судьба больше нас самих.
       Так и случилось. Ведь ни одно брошенное нами слово не достается бризу - все они летят прямо в уши Владыки Ветров, Верховного Короля мира.
       Верховный Король освятил своим дыханием годовщину нашего прихода в благословенный край - это самое крупное из наших торжеств - и все Владыки были на нем, и все Дома, и даже те, кто изгнан. Мир дороже ссоры - и ради этого дня ссоры вроде как забылись. Вроде как - да не полностью. Глава Рода не пришел. Вся прочая родня присутствовала - бледная, сжав кулаки, держа кинжалы под плащами. Мой брат стоял рядом со своей избранницей и родичами нашей матери, а я - рядом с отцом. Изгнанные братья замерли с каменными лицами - в порыве показной обиды они сняли с себя гербы и самоцветы, чтобы все видели, как с ними обошлись, и никто из нас не верил, что дело кончится добром. Это был последний мирный праздник благой земли. Вино лилось, осыпались лепестки цветов, музыка шептала о печали и радости - но никто ей не внимал. Воздух раскалился, что-то страшное происходило вокруг нас. Мой отец был натянут, как струна. Он смотрел только на своего старшего брата.
       Когда мой брат подошел ко мне - я готова была разрыдаться.
       - В чем дело, сестрица?
       - Мне плохо. Давай уйдем.
       - Нельзя. Неизвестно, как это будет воспринято.
       - Мне все равно, я не могу это видеть!
       Он распахнул плащ:
       - Ну так не смотри!
       Я уткнулась в его грудь и наслаждалась темнотой. И тут он вздрогнул. Так сильно, словно его ударили. Это была единственная моя мысль, и она меня взъярила - потому что это могла быть только наша родня. Я оттолкнула брата - и оцепенела. Я ничего не видела - меня окружала темнота. Непроглядный, густой мрак.
       Я закричала. Не первая - многоголосый вопль влился в мой мозг.
       - Что это? Что это? - хватала я брата за одежду.
       - Не волнуйся... - обнимал он меня, - не волнуйся...
       - Я ничего не вижу!
       - Я тоже... Не бойся... Это всего лишь погас свет...
       - Погас свет?! Он же не может погаснуть!..
       - Здесь Изначальные Владыки, они сейчас все поправят.
       - Но это невозможно! Так не бывает!
       - Представь себе лица нашей родни - это тебя отвлечет.
       - Это из-за них! - сказала я. - Не знаю, как именно это случилось, но это из-за них!
       - Отлично. Ты сердишься - значит, ты не боишься.
       И он отправился искать свою возлюбленную. Во мраке разгорелись огоньки редких свечей, взятых, чтобы запускать их по воде - раздался нервный смех. Единственным светлым пятном, позволяющим видеть хоть что-то, были фигуры Изначальных Владык, стремительно покидающих свой облик и наше собрание - они неслись вниз, где чернели остовы светоносных Древ. Один из них - Владыка Сновидений, прозревающий редко, но метко - пропел перед уходом: "Все хорошо. Это дело рук Врага".
       Возможно, он пропел что-то другое, утешительное, но я услышала его именно так.
       Мы тоже выскочили наружу - там было еще темнее, чем внутри. Душный мрак заполнил воздух, не видно было собственной руки, огоньки свечей мерцали призрачными точками. Разумеется, никаких звезд над нами не было. Весь свет благословенной земли в одно мгновенье был выпит, и свечи только сгущали мрак.
       Мы вернулись. Неизвестно, сколько это продлится, но жизнь продолжается, и глупо сидеть во мраке. Мы растопили воск, разорвали плащи и сделали факела. Кто-то с факелом пошел в город - за лампадами и сырьем. Остальные ждали Владык. Они появились далеко не все.
       Вошли двое - Верховный Король и его Королева. Все встали, словно готовились выслушать приговор. И услышали:
       - Владыка Тьмы, который назывался другом, обманул нас. Он убил светоносные Древа, и возродить их нельзя. Но полный мрак постепенно рассеется. Мужайтесь.
       Стало, кажется, еще темнее. Снаружи теперь бушевал ветер - тщился разогнать мрак. Это было самым страшным: даже Могущества ничего не могли поделать, и все мы равно оказались в руках Всевышнего.
       - Единственный источник света в мире - камни Первого Дома, хранимые в крепости на холме. Они заключают свет Дерев. Если их свет перелить в Древа - те могут ожить. Мы просим Главу Первого Дома позволить нам воспользоваться камнями.
       Старший брат отца вышел вперед и остановился, вперившись в лица Владык. Его спина была напряжена, словно он читал в этих лицах нечто особенное, требующее больших усилий. Наконец, он удовлетворил любопытство, поклонился - и сказал:
       - Вы хотите отобрать у нас камни? Мой ответ - никогда!
       - Одумайся, глупец! - крикнул ему второй брат отца, - Из-за твоей гордыни мы останемся во тьме!
       - Не смей учить меня, как распоряжаться своим имуществом! - развернулся тот.
       - Остановитесь! - крикнули им. - Неужели даже теперь, перед лицом Стихий и беды, ваш раздор дороже вам, чем участь нашего народа?
       - Эти камни я сделал собственными руками, они мои, и я говорю: я их не отдам!
       - Они заключат то, дитя, что тебе не принадлежит, - пропела Королева, - они заключают нетленный свет, и он создан мной.
       - А я теперь его единственный хранитель! - расхохотался брат отца - и осекся. На порог вбежал его герольд, он был в крови и гари.
       - Мужайтесь! - крикнул он, зажимая бок, - Братья, родичи! Глава нашего Рода убит. Черный Враг убил его и расхитил сокровищницу! Он взял светоносные камни...
       Земля ушла у меня из-под ног. Этот чудовищный замысел - удар по всем планам - не мог созреть в тварном мозгу. В нем сплелось все - и нечаянно брошенные слова, и тайные страсти, и точный расчет, и жадная месть. Мой брат смертельно побледнел. И бросился вслед за родичами.
       ...Наши отцы застыли над мертвым телом - теперь просто братья, не соперники. Мы все окружили их широкой дугой - тоже братья друг другу, забывшие об обидах. Тот, кто не хотел покидать этот край, лежал в его сердце на пороге своего жилища - его грудь была разрублена с той силой, которая с головой выдает убийцу. Он лег на эту землю в тот час, когда погас здешний свет. Он бился за малую его толику - камни своего сына.
       Страшны были лица его сыновей, когда они клялись над мертвым отцом - мстить до конца, до конца дней своих, до предела земель и до конца времен преследовать убийцу, вора, источника Порчи, отца лжи, предателя, противника света и всего живого, их личного должника, чье имя отныне отторгается, и кто отныне станет называться Проклятый, Черный Враг, Моринготто, - и ветер свистел, подтверждая слова клятвы, и кипела у пирсов вода. Весь Первый дом, омочив клинки в крови и скрестив их над головами, клялся вернуть светоносные камни и изгнать Врага, призывая в свидетели Владык, звезды, ветер, воды, свою кровь и самого Единого Творца. Мы тоже клялись - идти за нашими отцами и государями, мстить и гнать, и помнить. Наши безоружные вскинутые руки алели в свете факелов, и рука моего брата была сжата в кулак.
       Много слез было пролито в эту бесконечную бессветную ночь, и лишь алая месть давала нам силы. Первый Дом облачился в траур - даже в скорби они желали быть первыми, и их черные фигуры были неразличимы во мраке, где они бродили, словно призраки.
       Мы тоже походили на призраки, слоняясь во тьме и вглядываясь в мрак - не возникло ли в нем просвета. Время шло, а Тьма не уходила, и мы медленно осознавали, что пережили закат своей родины - прежней, даже при нынешних светилах, она не будет никогда. Но тогда мы не верили в светила. Первый Дом отказался пожертвовать нашей родине толику света, а когда открылась пропажа - проклял страшным проклятьем каждого, кто когда-либо возьмет их камни в руку. Теперь даже надеяться было не на что. Моя мать лила тихие слезы - ей казалось, что она никогда не увидит ни горизонта, ни пирса, ни паруса, а все ее братья-корабелы разобьются на рифах, если посмеют выйти в море. Свет нашей родины отныне стал факельным и красным, как жерло плавильной печи. Мы были свидетелями ее полудня, мы видели ее вечер, и узрели ее ночь - и оставались в ней. И именно эта ночь говорила голосом Главы Первого Дома, принявшим королевский венец:
       - Мы клялись преследовать Врага и взять отнятое им! Почему мы все еще здесь? Здесь правят братья и сестры Врага! Он им родня - а мы все еще делим берег и землю с ними! Они нам не друзья, не господа и не заступники! Они такие же, как Враг! Они тоже хотят наши камни и наши жизни, и наши души, и все, что выйдет из наших рук! Если бы они не изгнали нас, а потом не приказали явиться увеселять себя - мы сохранили бы наши камни! Наш государь был бы жив! А теперь он мертв и не отомщен! И его венец жжет мне лоб! Надо идти туда, где укрылся Враг - пересечь море, и отомстить!
       И все были согласны. Надо уходить из склепа туда, где жизнь, туда, где мало-мальский свет, туда, где хитрый Враг, пойти - и показать ему, кто первый из равных на этих берегах.
       Но Владыки говорили - в землях за морем вы познаете смерть, там ее родина, а вы рождены не для нее. Ваша клятва была услышана тем, кем вы клялись - Единым Творцом - и никто не в силах отменить ее, и мы бессильны помогать вам или мешать, и проклятье теперь на ваших камнях и рок над вашей судьбой, исполните ли вы клятву или откажетесь от нее. А Первому Дому сказали особо - поскольку присвоили вы нетленный свет, не принадлежащий вам, сами вы - не кто иные, как похитители, и камней вам не удержать.
       Так Первому Дому, неосторожному в словах, пришлось хуже всех, и мы им искренне сочувствовали. Впервые мы оказались все вместе - словно в одной ладье - и братья Макалаурэ, и сам он, и вечно спешащие, обидчивые дети Второго дома, и наш Дом, в котором теперь видели не предмет насмешек, не советчиков - только Мощь. Только Мощь.
       Никто нас не держал. Но все действовали так, словно готовили побег. Меня удивляет, почему единственное - самое простое решение - никому не пришло в голову. Можно было пойти к Владыкам и попросить позволения переплыть Море. Еще раньше, когда угодно, в любой час. Меня эта мысль тоже обошла - я предпочла сделать поверенным своего брата - в ночи, вдали от населенных мест, как преступница. Теперь же эта мысль отвергалась из гордости - после всего, что было сделано, сказано и брошено на ветер. Милосердие Владык было бы невыносимым. Оно было настолько больше нашего понимания, что отвергалось и называлось дурными словами - слабостью, хитростью, равнодушием, коварством.
       Так все, что мы делали, только усугубляло нашу участь. В этом было мрачная, темная радость - что-то происходило, и происходило Здесь, а не Там - здесь впервые появилась смерть, в нашем Роду, и все пути мироздания теперь проходят через нас, мы - первые и последние, мы вознеслись выше всех, рожденных в Свете, и мы падаем ниже всех, в самую бездну, мы встали против Стихий, мы идем во Мрак.
       Мы собирались тайно, спешно, гонимые темной радостью и объединенные ей. Мы брали оружие - бить Врага, самоцветы и жемчуг - владеть жителями Другого берега, алмазные венцы - быть королями сумрачных земель, книги - учить новых подданных, пустые свитки - записать все, что достойно памяти - записать и привезти обратно, чтобы все, включая Владык, увидели, кто самый мудрый и правый на этих берегах. Мы уходили не навсегда.
       В урочный час все мы встали на площади - огромная вооруженная толпа, готовая броситься на любого, кто воспрепятствует исходу - будь то ровня, дух или Изначальный Владыка. Мы были разбиты на Дома, различимые по цвету флагов и знамен, и каждый следил за настроением соседа. Все до единого были на площади. Кроме моего брата.
       Глава Первого Дома - ныне наш Государь - сказал речь, после которой ни у кого не осталось сомнений. Он поминал Стихий недобрым словом, что давно стало привычным, и называл благую землю тюрьмой, что была золотой клеткой, а ныне стала подлинной темницей, и, подняв факел, указал на Море. В этот миг налетел ветер, и в ветре звучала песнь Короля мира - "Не уходите! С чьего голоса вы поете? Все, что вы теперь делаете - происходит по замыслу Врага!" Факел затрепетал, затухая - и предводитель наш бросил проклятье. Он швырнул факел под ноги - и все устремились вниз.
       Мы выбежали на берег и понеслись вдоль него - словно дети, преследуемые ночными криками, мы неслись, почти не касаясь земли - и сзади меня кто-то смеялся на бегу. Волны набегали на наши следы, они были густыми и карими, и выносили мертвые раковины, что хрустели под нашими ногами. Мы миновали гавани, откуда нам вслед кричали и махали светильниками, и бежали, пока наша ноша не стала нам тяжела. Тогда мой отец сказал: "Бросайте оружие - вы сделаете себе новое." Он выбросил щит и меч в море - но его совету последовали не все. Мои младшие братья, стремящиеся походить на старших сородичей, бросили только шлемы. Потом впереди что-то произошло - и все остановились. Берег был настолько узкий, что мы стояли почти в воде, острые скалы отвесной стеной опускались в море - и дальше было только хуже. Дальше берег отсутствовал. Хотели того Изначальные Владыки или нет, и о том ли они предупреждали нас - покинуть благословенный край было невозможно.
       Выход был только один - строить флот. Но во многие головы пришло лучшее решение: надо вернуться в гавани и взять там корабли. Корабли нам не принадлежали и не все умели управляться с ними, и договора на сей счет с корабелами не было - но было совершенно очевидно, что надо взять корабли, потому что иначе весь наш поход - одна сплошная насмешка. Проклиная собственную глупость и поспешность, мы повернули. Опять за моей спиной кто-то нервно смеялся и зубоскалил на счет нашего предводителя.
       Теперь по дороге обратно наш Дом шел первым - и это казалось большой удачей, потому что наша мать была дочерью Короля Мореходов, и половина нашей крови давала нам определенные права.
       Мы вошли в гавани - и там снова сгрудилась толпа. Она растеклась перед аркой врат, откуда открывался вид на корабли - и пополнялась отставшими. Второй дом шел медленнее всех, он был самым многочисленным и не бросал оружия. Пока моя мать говорила со своим отцом, а мой отец - с его родней, наши старшие родичи приценивались к флотилии. Время шло, нетерпение нарастало. На берегу возникла драка. Я пошла к матери - переговоры шли плохо, ее отец был против всей затеи, в первую очередь оттого, что она сопровождалась презрением Стихий, неразумной гордыней и поминутным кощунством. Ее саму он просил остаться с ним и не делать глупостей. Он говорил - еще одна глупость, и все будет необратимо. На другом берегу - сирые земли, там по глупости нашей не будет нам заступника, там правит Источник порчи и одолеть его может лишь ровня - Стихии, которые мы отвергли. Мы отвергли их - и приговорили себя, без помощи Стихий все будет бесполезным. Это было правдой, но правда эта была неправой - правым теперь было довести дело до конца. Братья мои тоже подошли к нам - младшие тут же принялись просить одолжить им один корабль - всего один, под клятвенное заверение не позабыть, чему их тут учили, и не налететь на рифы, а средний просил поспешить с решением, так как старшая родня грозит обнажить оружие в случае отказа.
       - Здесь все твои дети, родная? - спросил нашу мать ее отец.
       - Все, кроме одного, - ответила она.
       - Где он?
       - Остался в городе.
       - Он умнее всех, верно, вся твоя мудрость досталась ему одному... А теперь бери детей - и иди в мой дом.
       - Мы никуда не пойдем, - ответили братья. - Мы не трусы.
       Они сказали это громко - и именно в этот момент, кусая губы, к нам подошел наш предводитель.
       - Да, вы не трусы! - кривя рот, сказал он, - так выбирайте, с кем вы - со своим государем или против него! Трусы пусть останутся здесь - а вы идите к моим детям!
       - Хоть ты и государь, - сказал отец моей матери, закрыв нас рукой, - ты не можешь нарушить право отца. Распоряжайся своими детьми. А моих оставь мне.
       - Вот как! - расхохотался тот. - Отлично! Мне не нужны предатели!
       - Подожди, государь, - сказала моя мать, - не спеши. Мой отец видел тот берег, к которому ты так стремишься, он там родился и знает, что говорит. Прошу тебя - выслушай его.
       - Выслушать того, кто нарушает слово дружбы? Того, кто своими речами плодит предателей? Кто сам - предатель? Того, кто позабыл, что такое час нужды? Того, чьи гавани высекли мы из камня вот этими руками - мы, а не его жалкие лодочники?
       - Слово дружбы нерушимо, - медленно проговорил отец моей матери, - но разве сам ты говоришь со мной как друг? Ступай, король, найди себе настоящего друга - не предателя и не жалкого лодочника...
       - Я ошибся в тебе, - произнес наш предводитель. - Я действительно думал, глупец, что отмщение Черному Врагу, убившему на этих берегах свет - свет, который вы видели лишь в щели скал, но и его было достаточно для блаженства - я думал, месть Черному Врагу и справедливость дороже вам, чем утлые суда, в которых нет нужды, ибо света больше не будет!
       - Тебе нужны наши корабли, брат мужа моей дочери? Ты просишь их, прикрывшись жаждой света и благом сей земли? А сам ты разве отдал свои камни по просьбе Владык? Ты отдал камни, заключавшие свет, потерю которого ты здесь оплакиваешь?
       - Эти камни, - побледнел тот, - все равно потеряны. Они были частью моего духа. Создать подобное можно лишь раз, и ни я, ни кто другой никогда не повторит этого. Отдать их - значило разбить себе сердце... О чем мы спорим, корабел?
       - Мы спорим обо всем и ни о чем, мастер. Наши утлые суда для меня - то же, что для тебя твои камни. Ты создал их не для украшения своего лба - иначе у них была бы цена. Наши корабли - не плоты для перевозки груза. Они - форма нашего общения с миром, наша радость, наш крик, брошенный в Море. Мои дочери ткали их паруса, мои братья гнули для них белое дерево, мои сыновья нарекали им имена. Моя душа придала им форму, подняла на корме длинноперые крылья, увенчала их лебяжьей головой... Вон там стоит "Беглец" - его косые паруса седы, как дым, как облако тумана, его борта низки и днище узко, он легче ветра и быстрей, но он - устойчивей утеса, и я не знаю точного расчета, чтоб замысел случайный повторить... За ним стоит "Скиталец" - он огромен, его высокий борт покрыт резьбою, прямые паруса его белы и светятся вдали, как донный жемчуг, он движется по водам, словно рать, поднявшая раскрытые знамена... Как думаешь ты, мастер - это много? Или мало? Как ты думаешь - легко ли по первому слову отдать тебе труд наших рук и сердец?
       ...Этот миг мог все изменить. В тяжелом раздумье старший брат моего отца - наш государь, мастер слова и камня - опустил голову. И тут сзади раздался крик. И вслед за ним другой. И лязг стали: наша родня, не ожидая конца переговоров, начала занимать корабли. И обнажила оружие.
       ...Позже говорили, что виновник всего - Второй дом, который опоздал и не разобрал дела, и принял обычную драку или ссору за объявление войны, что все обнажили сталь из благородных родственных чувств, с целью защиты... Но я знаю - виновником была сама толпа, вооруженная и готовая броситься на любого, кто помешает исходу. Мы ждали, что нас остановят - еще в городе - и распаляли себя картинами жестокого сопротивления, но никто нас не остановил, мы беспрепятственно пробежали по берегу, и даже в гаванях все могло кончиться миром - мы не были столь опасны, как желали думать - и простить этого было нельзя.
       Услышав крик, наш предводитель очнулся и, все поняв, вынул из ножен меч. Лицо его исказилось. Этот меч - сияющий длинный язык - он приставил к груди Короля Мореходов:
       - Красивы твои слова, да запоздали. Отдай нам корабли, или умрешь.
       Братья мои мгновенно вывернулись из-под руки корабела, и направили мечи на государя, я же оттолкнула отца моей матери из-под клинка.
       - Государь! - кричала я, хватаясь за клинок руками, - ты обезумел! Твой Враг - на другом берегу!
       - Уйди, не лезь в мужские дела, - процедил он.
       - Не смей так говорить с нашей сестрой!
       - Не смей так говорить с моей дочерью!
       - Не смейте перечить своему королю!
       - Ты не король нам, убийца!
       Оружие скрестилось, нас было четверо против него одного - и он позвал на помощь. У моего младшего брата выбили щит - и я подняла его, и отбивалась им, нас обступили корабелы, и тоже дрались - я отбивала щитом их стрелы. Дрались все против всех, единый народ, лишенный единого врага - все, что мы припасли ему, мы обратили друг против друга. Лилась кровь - в свете голубых светилен она была карей, тяжелой и немой, и пахла морской солью. Крик стоял над гаванью - и я не различала в нем ни слов, ни голосов, только ярость. Кто-то схватил меня за волосы - я ударила вслепую, наотмашь, но хватка не разжалась, она увлекала меня прочь, и я выкрикнула проклятье.
       - Что ты делаешь, сестра? - раздался полный ужаса голос. - Что ты делаешь?
       Я узнала этот голос, и щит выпал из моих рук. Это был мой старший брат. Он отпустил меня - белый до синевы, с рассеченным виском, с бессветными черными глазами. В них скрещивалась сталь и стыла ночь - каряя, как кровь, как отчаяние.
       - У тебя на руках кровь, - сказал он, отступая. Его вытянутая рука застыла меж нами, как мост. - Чья?..
       - Моя, - ответила я, не узнавая своих рук, - моя, это меч государя... Ты что, не веришь мне?!
       - Благодари небо, что эта кровь - твоя! Я хо... - договорить ему не дали - рядом взвизгнула стрела, и шквал битвы нагнал нас, отбросив друг от друга.
       - Уходи! - заорал он, - уходи!
       Его рука, мелькнувшая над скрещенной сталью, указывала на берег - и я понеслась к берегу, по ступеням, по скользкой мозаике, под арку ворот, по долгой лестнице причала - прыгая через тела, брошенные щиты и разбитые светильни.
       Берег был усеян мертвыми - они белели, как раскрытые раковины, застрявшие в прибое - с нелепо вывернутыми руками, лицом в песок, пена набегала на них - и отступала карими лентами, пена смывала кровь. Среди них почти не было нашей родни - только корабелы, не знавшие, как ковать сталь, и никогда не слушавшие Врага, учившего владеть душой, подчиняя тело. Все корабли отошли в море. Берег был пуст.
       Я брела вдоль него и звала своего брата, и чем дальше я шла, чем становилось страшнее. Я шла по кладбищу. И сделал это не Враг - мы.
       ...Он вывернул из-за утеса - хромая, опустив голову. Его рукав ржавел кровавым пятном. Мы встретились - и в моих глазах был вопрос: "Где наш отец, где наша мать?" И его глаза вопросили: "Где наша честь, сестра?" Мы взялись за руки, смешав нашу кровь, вошли в обесчещенные волны, легли на воду - и разрыдались.
       ...Он не хотел покидать благословенный край. Он не любил оружия. Он не считал смерть частью нашего мира. Он хотел возвести свой дом на любви, дом, смотрящий на море. В его жилах текла кровь корабелов, что ходят по водам не за добычей и не для захвата новых земель - они ходят по водам, потому что это - их гимн, их радость, их крик, брошенный в пространство. Он хотел ездить далеко от городских ворот - в ночь и тишину, и делить эту тишину со своей возлюбленной. Он был счастлив тем, чем обладает. Но все, чем он обладал, рассыпалось в прах.
       Если бы его избранница сказала ему "да" - он бы остался. Я знаю, он бы остался - его друзья значили для него меньше, чем она, а родня не значила ничего. Он пожертвовал и долгом дружбы, и долгом крови в час, когда ковалось оружие - ради нее. Он сказал ей - я люблю тебя, ты - свет мой в угольной ночи, что обняла наш бедный берег, ты мне сказала: "подожди", - но сердце ясно говорит: любовь дороже уз родства, дороже мести и победы, она - единственный закон, что надо мной имеет власть... И она ответила ему - о нет, единственный закон, что будет власть иметь отныне - та Клятва Крови, что ты дал - обет преследовать Врага. Она связала твой народ, она зовет тебя на берег - моя любовь всегда с тобой, но честь... честь можно потерять. Он говорил - пойдем со мной, любовь и честь соединятся, я на руках перенесу тебя над лигами воды. Я подарю тебя весь мир - огромный, страшный и прекрасный, он так велик для одного, но для двоих... но для двоих... Она сказала - ты идешь за тем, кто проклял эту землю, кто допустил меж вами рознь, кто в сердце пестовал Врага, кто имена Небесных Сил давно смешал с пустой породой, кого ведет слепая месть, ее цена - позор и смерть... Какой ты мне подаришь мир - мир крови, войн и разрушений? Прекрасным быть не может он, огромный, страшный - это да. И он ответил ей - скажи, чего ты хочешь от меня? Ты не полюбишь слабака, чьи клятвы брошены на ветер. Ты хочешь взять в мужья того, чьи клятвы тверже, чем алмаз? Ты хочешь быть женой героя? Героя с чистыми руками? Но наша Клятва на крови родить способна только кровь. В ее тяжелые объятья толкаешь ты меня, смеясь - зачем? Любовь от вкуса крови едва ли сделается крепче... Чтоб честь моя не пострадала? Или... свою хранишь ты честь? Она сказала - на беде никто не стал бы строить дома, отступят беды - я тебя как короля приму под кров. Он ей ответил - с этих пор мне беды многие знакомы, но наихудшая из бед - неразделенная любовь.
       ...Она приходила сюда, в гавань. Вслед за ним. Возможно, она передумала. Но было слишком поздно. Любовь от вкуса крови не стала крепче. Ее одежды золотые осыпались дождем на ветреный причал прямо передо мной. Он вышел к ней - проститься. Все было ясно без слов. После всего совершенного она не пошла бы с ним даже под страхом смерти. А я - его сестра - белела на причале... Сердец не затворить. Печати не стереть. Он остался со мной.

       Так мы покинули благословенный край. Моя мать осталась. Отец шел, как в бреду - он ничего не видел, оступаясь на острых камнях, я вела его под руку. Его сердце звало его обратно, к покинутой супруге - а долг и речи государя - вперед. Первый Дом плыл вдоль берега на кораблях, и мы переговаривались. Мы не могли молчать - тишина давила нас, и мы искали утешения в словах. Мы достигли мест, где скалы подступали к морю - это был предел благой земли, и с кораблей нам сказали, что здесь - единственная и узкая граница, за которой начинается равнина. Мы преодолели этот предел - кто вплавь, кто вброд - и вышли на пустошь. И там с вершины скал, что мы только что миновали, нас настиг Голос - это был голос Владыки Судеб, и всякий, кто слышал его, не забудет никогда. Он остановил нас и сказал:
       - Отныне вы будете жить под завесой Смерти. Невинная кровь, что пролили вы, оградила от вас Благословенную землю, которую вы покидаете - оградила навеки, и нет вам сюда доступа - ни в слове, ни в песне, ни в помысле, даже эхо ваших рыданий не перейдет эти горы - а рыданий ваших будет не счесть, бессчетные слезы прольете вы, и везде станете изгоями, и нигде не обретете дома, и будете словно листья, гонимые ветром, и клятва ваша будет вести вас - и предавать, и извратит самое себя, и то сокровище, добыть которое вы поклялись, и все, начатое вами в добре, закончится лихом, и участь ваша вызовет содрогание у каждого, кто узнает о ней. И хотя созданы вы бессметными - вы воистину познаете Смерть, и в землях-под-тенью вы будете болеть, страдать, стареть и истощаться, и тосковать по утраченному, и ни в ком не найдете сочувствия, и будете сражены - ненавистью, оружием, муками и скорбью, и ваши бесприютные души вернутся сюда, в мои чертоги - и будут томиться там, тоскуя по телам. Те же, кто избегнет моих чертогов, увидит, что ни одно из взятых вами обязательств, ни одно ваше упование, ни одно стремление не осуществится. Земля будет гореть у вас под ногами, и ваши судьбы будут ломаться в ваших руках. Мир будет для вас тяжким бременем, и оно не ослабнет - хотя бы и все, кого погубили вы, просили за вас. Вы станете тенями для юного народа, что придет после вас. Таково Мое Слово.

       ...В голове моей был звон и пустота, как после падения с лошади, и эта пустота окутала равнину на сотни лиг вокруг. Никто не засмеялся, не издал вздоха, это был подлинный рубеж, рубеж, на котором стоило только умереть. Сквозь пустоту я чувствовала, как горячо мой брат пожал мне руку. Ноги не держали нас. Голос умолк - а мы, раздавленные им, не могли шевельнуться. В немоте мы попадали на землю, где стояли - и лишь спустя время раздались первые рыдания.
       Мы разбили лагерь - походные шатры, и примирялись с пустотой. Теперь никто не спешил.
       Голоса наши сделались глухими и резкими, как крики чаек. Именно таким голосом мой отец сказал нам, что он возвращается назад. Он ничего не требовал, не просил, не обвинял и не оправдывался - он крепко и сухо обнял каждого из нас, и в его объятии был покой. Счастливый покой принятого решения. Только с моим братом они долго стояли, обнявшись - очень долго. Они общались мыслями и сердцами. Мой брат был его наследником, и стал теперь нашим Лордом. Главой Золотого Дома. Мой отец надел на его руку свое королевское кольцо.
       Потом отец вошел в воду - и треть нашего народа последовала за ним. И еще за ним пошли те, кто роптал на своих владык, те, кто страшился будущего, и те, чье отчаянье было наибольшим.
       Остальные свернули шатры и медленно пошли вперед.
       Мы долго брели в темноте, и все реже переговаривались с теми, кто плыл вдоль берега. И чем дальше заходили, тем яснее делалась наша чуждость друг другу. Все реже Первый Дом выходил на берег жечь костры, и однажды, проснувшись, мы не обнаружили ни одного корабля. В каменной пустыне на границе снегов наша родня из Первого Дома бросила нас и ушла в море.
       Мы не обвиняли их. Наше доверие, надежды, верность и милосердие - все, что по чести зовется добром - остались по ту сторону гор. А где нет добра, нет и сожалений.
       Мы собрали совет и говорили на нем друг перед другом. Нас было десятеро, поровну от каждого Дома, и если б возник спор, не нашлось бы лишнего голоса, чтоб его разрешить. Но спор не возник - было решено ждать корабли, если они вернутся за нами, а если не вернутся - идти пешком. Никто не представлял, как мы перейдем море, когда берега островов повернут на запад. Но все отлично представляли, что будет значить для нас дорога назад. Особенно для брата нашего отца, клявшегося на крови и стали. Он имел слишком много достоинства, чтобы стать клятвопреступником.
       ...Эта остановка, когда мы ждали возврата кораблей, а поняв, что они не вернутся - собирали свою решимость - эта остановка была последней. Весь наш путь из благой земли состоял из пределов, из многих ступеней, по которым мы не то поднимались, не то скользили вниз. Все наши города и чертоги с тех пор несут в себе бесконечные лестницы, сверкающие лестницы в толщу гор или хрупкие подъемы в высоту. Так строили и строят только те, кто был оставлен во тьме и безвестности собственными братьями.
       ...Когда над горизонтом из-за моря взошло зарево - факельное зарево, нынешний цвет моего народа - мы, наконец, убедились, что преданы. Первый Дом сжег корабли.
       В этом зареве сгорела наша последняя податливость. Мой народ не чудж сомнений, если ему дана свобода. Лишенный выбора, он не сомневается никогда. Мы сжали кулаки и пошли вперед. В глазах моего брата была смертельная тоска.
       Нас вел глава Второго Дома, он был старше всех, и потому взял ответственность на себя. Он сказал - на краю севера царствует холод, от него вода становится стеклом. Это порождение Моринготто, Врага, но оно будет для нас спасением, Враг сам расставил себе ловушку. Мы перейдем остекленевшее море и так достигнем иного берега, и там разочтемся за все.
       ...Наш народ не любит вспоминать об этом переходе - еще меньше, чем о бойне в Гаванях. Мы не были готовы к холоду, никто из нас не знал, каков он, никто из нас не видел льда. У нас не было одежд, спасающих от пронизывающего ветра, наши ноги утопали в снегу, и он плавился от тепла нашей кожи.
       Мы шли по снегу, из которого торчали обломки сизых скал, а море все было морем, и этому морю мы подарили наших первых мертвецов. Потом скалы исчезли под снежными шапками, мы больше не оступались, и мой старший брат отстал - он сказал, что пойдет последним, дабы никто из нашего народа не был брошен в час нужды. Потом на воде показались льдины и большие плавучие острова, и наконец мы дошли до мест, скованных морозом. Здесь больше не царствовал непроглядный мрак, от льда исходило сияние, и сияние лилось с небес, и мы запели.
       Мы шли поперек вод по грядам сросшихся льдин и пели, пока силы наши не иссякли. Лед покрывали глубокие темные трещины, словно под ногами нашими лежал невиданный узорный камень. Свет этих мест был синим, блеклым и неверным, и лица наши были сини, и руки, что не держали сталь. Металл обжигал. Все, что еще можно было бросить, мы бросили здесь - и до сих пор на севере льды должны сиять от наших щитов, камней, перстней и ожерелий. Только лорды несли свою ношу. Знаки родов, знамена и оружие. Мои младшие братья ушли далеко вперед и смешались со Вторым Домом. Средний брат казался седым, он не поднимал головы. Глава Второго Дома, шедший первым, постоянно оглядывался назад. Он желал придать мужества отставшим, но был бессилен: женщины опускались наземь и отказывались подниматься. Вслед за ними отказывались продолжать дорогу их мужья. Мы хоронили их в толще льда. Постепенно удивление прошло, мы сами сделались холодны, как лед.
       Мы редко останавливались, привалы были коварны и смертоносны. Мои младшие братья вернулись. Старший сын Главы Второго Дома, что любил песни об охоте, опустил под лед супругу. Он никого не хотел видеть. Мы брели, словно призраки, что нигде не знают тепла, и спали на ходу с открытыми глазами. Наши слезы - дар слабости - были тверды, как камни.
       По дороге меня нагнал мой старший брат. На его волосах и ресницах был иней. Он оставил вместо себя того, на кого мог положиться - и вернулся. В его руках развевалось знамя нашего Дома. Он вернулся, чтобы сказать: "Всех, кто гибнет здесь, губит не столько холод, сколько отчаяние. Прочих ведет месть - она греет их, пока ей хватает топлива, но нам нечего противопоставить страданию. Огонь наших сердец - это огонь ярости. Он ненадежен."
       - Ты нашел нечто лучшее? - возразил мой средний брат.
       - Нужно забыть о жалости. Слабый страдает, мудрый терпит испытания.
       - Всякому испытанию есть предел. Не здесь он наступит, так позже... Мы идем под завесой смерти.
       - У нас больше нет предсказаний. У нас больше нет дара бессмертия, нет обязательств, нет владений, нет государя, единого народа тоже нет... У нас нет дома, нет прежней судьбы, у нас нет прошлого. У нас не осталось гордости. Мы словно уже не мы... Наше имя - иное... Отлично! Это начало, а не конец.
       - Это начало погибели. Ты сам не веришь, что впереди нас ждет что-то, кроме нее.
       - Нас ждет наша подлинная, ни на чью не похожая судьба, и она прекрасна.
       - С чего ей быть прекрасной? Впереди у нас смертельный враг и братья-предатели! У нас впереди только кара!
       - Да, брат, все это самообман. Иначе мы не оказались бы здесь, в ледяной пустыне, которой не будет конца!
       - Поднимите глаза от земли - вы видите, нас сопровождает Королева Звезд? Она не помнит о наказании. Не помните и вы.
       - Ты сам никогда не забудешь о нем... Зачем обманывать себя?
       - На меня и на вас смотрят сотни глаз, оглянитесь - и посмотрите в них, принцы Золотого Дома... Куда вам вести наш народ, вам, способным только жалеть себя... Что вы зовете правдой? Перед лицом тех, кто идет следом, я предпочитаю самообман.
       - То, что ты говоришь - ужасно! Почему ты не говорил этого раньше?
       - Чем ты нас попрекаешь? Тем, что не умеем терпеть испытания? Отец был прав - он повернул обратно!
       - Отца у нас больше нет. Прошу вас, слушайте теперь меня.
       Он заставил нас смотреть вверх и казаться беспечными. Он заставил нас идти легко. Легко идти, когда нечего терять. Легко идти, когда все - только начало. Когда нет ни прошлого, ни памяти, ни угрызений совести. Легко иметь беспечное сердце, если ты невиновен. Невиновный не знает страха. Он заставил нас чувствовать себя невиновными. Мы - брошенные, преданные, вынужденные отстаивать свою честь, притерпевшиеся к скорби - мы познали радость преодоления. Мы еле шевелились - но он нас растормошил, заставил благодарить неизбежность, извлекать уроки из зла, жить одним мгновением, танцевать на льду, бежать за ветром, греться собственным жаром. Мы оскальзывались под его обидный хохот, которым он гнал нас от неизменного холода к постоянству движения, он не давал нам отдыха, он вспомнил все наши ненавистные детские клички. От наших злых разгоряченных тел шел пар. Наш народ с большим изумлением следил за этими забавами, но поведение Лорда - негласный образец, и многие ему последовали. Наша ложь о беззаботности была лучше правды, и она стала правдой. Мой брат казался вполне удовлетворенным, он даже пару раз изобразил Макалаурэ, оплакивающего нас с палубы угнанного корабля, но вышло непохоже.
       Я помню краткий привал под холодными звездами - привал, где мы сбились, как могли, чтобы согреть друг друга. Ветра не было, и лед мерцал сотней искр, и мерцал многоярусный свод неба, и у моих братьев мерцали глаза - жаждой действия, надеждой, доверием и нежностью. Я никогда не видела потом такого мерцания. "Дайте мне слово, что никто из вас не погибнет, - сказал мой старший брат, - под этими звездами дайте мне слово, что мы еще выпьем вина под цветущими липами. И что никто из вас не затаит сердца на тех, кто обрек нас на этот путь". В этот миг я поняла, что ни смерть, ни забвение, ни предательство, ни чары Врага не способны нас разъединить. Это было ясное и абсолютное знание, и оно искупало все. Это был миг той любви, которая горит лишь на грани гибели, которая так горит, что прощает все. Все наши обиды и счета к родичам перегорели в ней. Мы стали чисты, как снег.
       Волосы моего брата горели снежной пылью, и иней на его ресницах горел, и ни одно из царских украшений не сделало бы его прекрасней. Я впервые увидела, как он красив. И поняла - власть Врага делает нашу красоту хрупкой и подлинной. И именно для этой красоты создан мой брат, знающий, что в землях-под-тенью он найдет свою смерть.
       И тогда я сказала ему:

- Есть у любви сестра. Ее одежды белы,
Темна ее лазурь, бездонна высота.
Доверившихся ей - и дерзких, и несмелых -
Она разит как сталь. Ей имя - Красота.

       Не поднимая глаз, он ответил:
       - Я отвечу тебе, если хочешь, сестрица... На берегу.
       ...На берегу будет все. Ручьи, аромат цветов, тепло земли, добрые родичи нашей матери, дружеские руки, хмельное вино, блестящие победы. Все будет на берегу, если мы до него доберемся. Но когда доберемся - мы будем сильнее Стихий.

       Когда мы ступили на заснеженную землю, окруженную стеной гор, над нами с запада взошло белое светило, и длинные тени легли впереди нас, и лорды развернули свои знамена. "Время тьмы прошло, - воскликнул шедший впереди, - воистину, все наши невзгоды останутся на этом льду!"
       Он ошибался. При свете новых светил наши невзгоды оказались еще горше и нелепей.
       ...Берег был упоителен. В небесах над нами плыла золотая ладья, юный мир благоухал цветением, он раскрывал зеленые лиственные руки, сиял сотней ручьев - и в этом мире нам нигде не было места. Север принадлежал Источнику Порчи, горы - Подгорному народу, чащи и реки - владыкам Лесов. Наша здешняя родня не желала делить с нами землю и воду, она дрожала, глядя на наше оружие - знак завоевателей, а наши старшие родичи стыдился смотреть нам в глаза - нам, жертвам их равнодушия и поспешности. Брат отца нашей матери - единственный полновластный король этих берегов - не осмелился выставить нас за ворота, но количество наследных принцев - возможных лордов и королей - испугало его. Он мог бы, по его словам, дать приют одному или двум из нас - но не всем, и уж тем более не всему нашему народу. "Селитесь в северных горах и на восточных скалах", - сказал он. Мой младший брат, легкий на подъем, принес эту весть нашему государю.
       Удивительно, как страх нашего родича перед нами опередил его знание. Он даже не догадывался, что мы не посланники, а беглецы, он ничего не знал о том, что случилось с нами по дороге, он не ведал о резне, в которой погибла часть его собратьев, о мести, клятве и проклятии. Он просто не захотел принимать участие в нашей судьбе.
       Мы снова держали совет. Теперь уже всеми тремя домами. Тем, что от них осталось. Пока мы пересекали лед, наш безумный предводитель держал битву и погиб - от него не осталось даже праха, а его старший сын, брат Макалаурэ, был взят в плен. Источник Порчи очень хорошо подготовился к нашему приходу.
       Мы держали совет и снова были между двух огней. Старшие родичи, еще не снявшие доспехов, сказали - с какой стати мой младший брат посчитал себя в праве быть парламентером? Кто его уполномочил? Кто тянул его за язык? Это предательство чистой воды - договариваться через головы старшей родни. Второй Дом кричал - а вы вообще не удосужились вести какие бы то ни было переговоры, вы сразу бросились в драку с Врагом и погибли бы, если б не мы!
       - Мы мстим за свой Род! Наш отец погиб, сражаясь! Наш брат в плену - не вам учить нас любезности!
       - Мы думаем о нашем будущем! Мы - которых вы предали и бросили!
       - Пока Враг жив и не отдал украденное, у нас нет будущего!
       - И не будет!
       - Да, с такими трусами, как вы!
       - Не смей так разговаривать с моим отцом!
       - Не смей так разговаривать с моим старшим братом!
       - Не смейте обнажать оружие! Я приказываю!.. Я умоляю!
       - Не смей мне приказывать! Ты нам не государь!
       - Если все переговоры вы ведете так - лучше держать вас за крепостной стеной!
       - Тогда иди сам к этому лесному царьку! Иди - и узнай, чего он хочет!
       - Нам ясно сказали, чего он хочет! Видеть нас подальше от своих земель!
       - Отлично! Пусть сидит в них, как жаба в пруду! Мы палец о палец не ударим, чтобы защитить его, когда Враг доберется до его границ!
       - Да, пусть на коленях молит нас о помощи! Предатель!
       - Немедленно возьми назад свои слова! Он родственник нашей матери!
       - Если бы не ваша мать и ее родня, в Гавани не пролилась бы кровь!
       - Я убью тебя!
       - Опомнитесь! Неужели вам не на кого обратить свою ненависть?! Неужели мы опустимся до вражды - мы, которые видели свет, когда здешние болтуны, что пытаются диктовать нам условия, бродили по лесу наощупь!
       - Вот именно! Они смеют диктовать нам условия! Это несправедливо! Мы созерцали Владык! Мы водили корабли и строили гавани, когда эти невежды только пели и играли на дудках! Мы куем сталь, и бьемся с общим Врагом, мы - их защита! Мы могли бы научить их всему, что знаем сами!
       - Да, да - но они выбрали невежество! Нам здесь не место! Здешний король - дикарь, и его дочь - дикарка!
       - Их дворец - безвкусная пещера! От нее за лигу разит земляным духом!
       - Так не строят!
       - Так не разговаривают с родичами!
       - Их язык скрипуч, как тальк!
       - А вам должно быть стыдно, что вы с ними в родстве!
       - Мы им еще покажем! О, дайте только срок - они пожалеют!..
       - О да! Вы им покажете... Прежде выгородив себя и оболгав нас! Ворон ворону глаз не выклюет...
       - С чьего голоса поете вы оба? Не с голоса ли Проклятого?.. Которого вы так привечали прежде?..
       - А вот за эти слова ты ответишь!
       - Прошу вас... Прошу вас... Или вам мало одного братоубийства?..
       В этом роде мы держали совет. Предателем быть никто не хотел. Было ясно - если нам всем отказывают в гостеприимстве - тем лучше. Северные горы и скалы на востоке - отличная местность, чтобы сдерживать Врага. А кроме Врага нам здесь никто не нужен.

       Мой брат отнесся в этому равнодушно. "Это и есть утрата благой земли, - сказал он, когда родичи разошлись. - Никому из нас не дано принести ее с собой... Мы клялись гнать Врага и теперь будем видеть его повсюду... Собирайтесь... Надеюсь, никто из вас не питал пустых иллюзий." Это было жестоко, хотя он был прав. Он говорил об этом на льду, но это было жестоко, и братья мои обрушились на него.
       - Наши родичи правы - мы не можем постоять за себя! И всегда оказываемся виноваты! А на деле виновны менее всех! Но даже это вменяют нам в вину!
       - Что сказал бы брат отца нашей матери, если бы узнал правду? Верно, принял бы нас с распростертыми объятьями! Мы защищали его сородичей, когда остальные резали их! Мы подняли мечи на того, кто стал источником розни!
       - Источником розни был Источник Порчи, - усмехнулся мой брат, - а мы для всех, кто видит нас впервые - источник стыда. Таково проклятие Владыки Судеб.
       - Это не проклятие, а тупость местной родни! - возразили братья.
       - И она бросила тень на весь наш дом!
       - Поразительно, откуда у нее столько гордыни?..
       - И поразительно, почему ты - наш брат и Лорд - не защитил нас перед родом нашего отца!
       - Поразительно, почему вы этого ждете от меня... Вам не нравится обхождение наших братьев? Отлично. Земля велика. Вам не нравится местный король? Отлично! Мы покинем его без сожалений.
       - А ты, сестра, ты что думаешь?
       - Скажи, сестра - ты останешься здесь? Тебе тут не будет отказа...
       - Я не знаю, как мне быть. Я покину эту землю только ради счастья говорить с вами тем языком, на котором мы обещали друг другу выпить вина под цветущими липами. Хотя это единственное место, где я наверняка не встречусь с Макалаурэ.
       - Хорошо, сестра, - сказал старший брат. - Я построю для тебя дворец или крепость в той земле, которая не принадлежит никому. И там - под цветущими липами или без них - мы будем пить молодое вино и говорить друг с другом на родном языке... Но до тех пор ты останешься здесь.
       - Почему?
       - Потому что ты единственная, кто может сохранить между нами и здешним владыкой видимость согласия. Мы оставим тебя в заложниках.
       - Очень смешно. Скажи о том кому-нибудь другому!
       - Надеюсь, ты не хочешь быть постоянным предметом моих дум?... Вне этих владений царствует Враг, ты видела, на что он способен. А ты дала мне слово.
       - Твои опасения меня не впечатляют. Я перешла лед наравне с тобой! Давай, скажи мне, что я буду тебе обузой.
       - Как бы ни было забавно это говорить, но я не только твой брат, но и твой Лорд. Ты останешься здесь. Это мое слово.
       - Это действительно забавно, мой король.
       Так мы расстались. Мои братья уехали на север и возвели крепости на пограничной земле. Мой старший брат поставил твердыню на острове посреди реки, и я не имела о нем известий. Старший брат Макалаурэ был вызволен из плена. Он лишился руки. Он - смотревший в рот Источника Порчи, когда тот учил нас в благой земле, который с восхищением перенимал его уроки... Какими глазами он смотрел на Врага теперь? Почему Источник Порчи не убил его? И что он сделает с моим братом, отвергшим обучение, если тот попадет в плен? Слухи доносили только шум отдаленных битв.
       Я питалась слухами и не находила себе места.
       Я смотрела в воду - в струи лесных источников - и видела моего брата живым. Он спал у реки под цветущими липами, и с ним говорил Владыка Вод.
       Время шло. Мои братья отдавалиcь войне, я же не находила в ней себе места. Война была успешна, и наша ярость получила оправдание. В нас видели народ воинов, наше сопротивление Врагу принималось как должное. Никто не искал причины. Мой народ уважали, родство с ним стало почетным. Казалось, само проклятие отступило или было искуплено. Я вступила в брак. Мой супруг не был похож ни на кого из нас - и в этом было благо. Он был из Проснувшихся на воде, и ему было неведомо искажение. В это время с востока сюда пришел твой народ, и его появление молва связывала с именем моего старшего брата. Первый из ваших родов присягнул ему и поселился на его землях. Где находились эти земли, никто в точности не представлял. Но говорили, что они еще богаче этих. Говорили, что моему брату повезло. Что его леса высоки, реки чисты, скалы неприступны. И даже чертоги его ему возводят дети гор, и покрывают стены алмазами, колонны - изумрудами и резьбой, и одевают самоцветами русло подземных вод, а самому ему они преподнесли в дар невиданное ожерелье, хотя могли бы требовать платы за годы своей работы. А все потому, что мой брат вызвал их любовь. Потому что он ни от кого, кроме Врага, не затворяет своих владений. И по сравнению с ним здешний король - владыка всего побережья - выглядит дикарем. Что уж говорить о прочих... Это было единственным, что мешало моему супругу быть счастливым.
       - Не могут двое занимать место одного, - говорил он, - я твоему брату не соперник. Я уважаю его за сотню умений, которыми не обладаю. Не заставляй меня его ненавидеть.
       ...Но все же именно мой супруг теперь обещал возвести для меня дворец или крепость в тех землях, что не принадлежат никому. Я смеялась и никуда не спешила.
       Однажды ко мне пришел вестник.
       - Твой старший брат, госпожа, желает видеть тебя в своих владениях, - сказал он.
       - Почему же он не пришел сам? - спросила я.
       - Он скажет тебе об этом при встрече.
       Я поехала одна, мой супруг остался с нашей дочерью.

       На границе леса я отпустила и коня и вестника. Я была здесь в своем доме, и я хотела видеть этот дом. Дом чистых рек, неприступных скал и высоких лесов. Я шла, не разбирая дороги, под кленами и цветущими липами. День склонился к закату, и в шорохе темных листьев, вздохах ветра и птичьих криках я слышала только одно имя. Я назвала его вслух. В сумраке низко и бесшумно надо мной пролетела белая сова. Я позвала его, любителя игр и сложных решений - и он вышел ко мне из лиственной тени. В его руках были два бокала молодого вина.
       - Я смотрел в воду, сестрица, - сказал он, - и увидел твои слезы. Их надо немедленно осушить.
       - Ты был их причиной, - ответила я, - и я еще не решила, простить тебя или нет.
       - Узнаю нашу кровь, что всегда ищет виновного.
       - Ты бросил меня, брат, в лучших традициях нашей семьи. Ты бросил меня, и вспомнил об этом только сейчас!
       - Я слал тебе вести по воде.
       - Малое утешение.
       - Утешься этим, - он протянул мне бокал. - За твое будущее!
       - Почему ты не приехал за мной сам? - спросила я, - Держишь сердце на нашу родню?
       - Это не при тебе наш властительный родич сказал, что в его землях не будет ничьей ноги, кроме тех, кого он пригласит сам, или тех, кто воззовет к нему в час нужды?
       - К нам это не может относиться - мы ему не чужие.
       - Как бы то ни было, он не приглашал меня, и мне не о чем просить его.
       - Я не знала, что ты столь горд.
       - Я предупредителен... Скажи, куда ты предпочитаешь идти? В дом, к реке, остаться здесь?
       - Остаться здесь.
       - Так мы и поступим... - он опустился в траву, - В моем доме слишком шумно... Там днем грохочут молотки в руках Подгорного народа, а ночью наши мастера шлифуют камень и металл... - он усмехнулся, - мои чертоги тишина теперь совсем не посещает... А громче шума молотков застольный шум ночных пиров...
       - Правду говорят, что твои чертоги ломятся от самоцветов, ты ходишь по алмазам и спишь на изумрудах?
       - Неправда. - Он рассмеялся. - Я хожу по сапфирам...
       - Я горжусь тобой. Братья Макалаурэ лопнут от зависти! Я всегда знала, что твоя судьба в этих землях будет лучше той, что была бы там... Богатство, любовь подданных, собственные земли, полная свобода...
       - Видишь ли... похоже, свою свободу я потерял.
       - Наконец-то! Кто она?..
       Он засмеялся.
       - Нет, я не об этом... Мои владения тесны мне.
       ...Белое ночное светило сгущало тени под деревьями, но потоки его света сквозь резную крону были ослепительны. Этот белый свет причудливо вился по снежному плащу моего брата и его венцу невиданной работы: там переплетались долгие стебли трав, листья и капли алмазной росы. Этот венец - творение не нашего народа - был истинной королевской короной этих мест, и он венчал голову Властителя. Только пряди его волос были с этим не согласны - тут и там они выбивались из серебряного узора и шевелились под ветром, словно длинные змеи.
       - Тебя стесняет роль короля?
       - Сказать по чести, она не оставляет мне времени ни на что иное.
       - Ты мог бы разделись свою власть с той, кого полюбишь.
       - Та, кого я люблю, ждет меня на ином берегу...
       - Это значит...
       - Это значит, что разделить мне ее не с кем.
       - А наши братья?
       Он долго изучал мое лицо, его глаза казались черными.
       - Я давно хотел поговорить с тобой по душам...
       - Посмотреть на звезды...
       - Совершенно верно... Скажи, ты хочешь быть Владычицей и Королевой?
       - Я не совсем понимаю тебя.
       - Я говорю то, что говорю. Ответь мне на этот вопрос.
       - Думаю, мне бы это далось.
       - Прошу тебя, ответь мне на мой вопрос.
       - Да, хочу. Только не говори мне, что ты хочешь предложить мне разделить с тобой...
       - К сожалению, я опоздал. К моему великому сожалению.
       Сердце бешено колотилось у меня в груди. Он предлагал мне неповторимый, блестящий, желаемый мной удел - править наравне с собой, рядом с собой, он предлагал мне власть, основанную по правилу неискаженных времен, власть по обычаю Стихий благой земли. Он сделал все, чтобы это осуществилось. И я, что склоняла его к этому на ином берегу, я, которая этого ждала, которая мечтала об этом всю свою жизнь - я не могла теперь принять этого дара.
       - Где ты был раньше, брат мой? - прошептала я. - Где ты был тогда, когда судьба послала мне другого? Где ты был, когда я просила тебя не оставлять меня?
       - Судьба мудрее нас, - сказал он. - Ты - единственная из всех нас рождена королевой. Ты должна была стать супругой короля. А мы - всего лишь дети своего отца.
       - Но мой супруг не король...
       - Это дело времени. Твоя судьба не связана с судьбой нашего рода. Я хотел обмануть ее, а это, как известно, никому не дано.
       - Зачем же ты спросил меня, если все знаешь наперед?...
       - Чтобы убедиться. Никто из наших братьев не может править. Они рождены для иного. Они не хотят власти и не удержат ее... И я ее не хочу.
       - Но ты король и наш Лорд. Ты - законный глава Золотого Дома.
       - Законный глава Золотого Дома - наш отец, где бы он не находился.
       - Я забыла нашего отца, - сказала я, - мы не увидим его до конца времен.
       - Конец времен для каждого наступает в свой срок...
       - Ты пугаешь меня.
       - Ты помнишь Слово Владыки Судеб? Помнишь его речь о стене из крови?
       - Ты пугаешь меня!
       - Хорошо, оставим это дело.
       - Что на тебя нашло? К чему ты меня готовишь? К тому, чтобы я наследовала тебе? Ты же не собираешься бросать личный вызов Врагу?
       - Не знаю.
       - Это глупая и жестокая шутка. Немедленно возьми свои слова назад!
       - Да брось, сестра, тебе же раньше нравилось говорить о смерти.
       - Ты сделал в этой области большие успехи!..
       - Рад, что не разочаровал тебя.
       - Ты совершенно невыносим. Ты хуже Макалаурэ!
       - Пожалуй, и хуже. После льда я в пении соперник разве что воронам.
       Он повертел в пальцах пустой бокал.
       - Я видел его, - сказал он, - Макалаурэ. Он очень изменился. Он не снимает траура по своему отцу. Его братья находится здесь.
       ...О его братьях я слышала разное. Они держали перевалы в северных горах. Их безрукий вождь наследовал холодное безумие отца. Он мстил Врагу не только за него, но и за себя тоже. Но ему подчинились не все. Их род передал власть Второму Дому, от которого так спешил избавиться, средний брат моего отца стал нашим верховным королем. Если это была расплата за предательство - они заплатили полной мерой, никто из нас не смел бы при них помянуть прошлое.
       - Кому из них ты дал приют? - спросила я.
       - Средним. Мрачным кузнецам... Они не жалуют свет новых светил... А я потерпел поражение в наземном строительстве... - он рассмеялся, - и теперь сижу под камнями, словно полоз. Я покажу тебе их работу.
       - Я рада, что теперь они работают на нас, это похоже на справедливость... Но не оттого ли по ночам ты, словно полоз, выходишь на поверхность и греешься в свете луны?
       - Моя власть точит их терпение. Пожалуй только ты, сестрица, и могла бы придать мне мужества. - Он снова засмеялся, но этот смех был маской для его тревоги.
       - Власть, как и любовь, у каждого своя, - сказала я. - Никому еще чужой трон не пришелся по размеру.
       - Любовь свою я не удержал, - возразил он, - Боюсь, и дальше пойдет в таком же роде.
       - Когда я просила тебя идти со мной в эти земли - там, в другой жизни, - ты был совсем иным. Ты ничего не боялся.
       - Тогда я был молод, глуп и счастлив. Я не умел убивать и лгать во спасение. Опыт приходит только вместе с поражением.
       - Чего стоит такой опыт, если и молодость и счастье он оставляет в прошлом? Какое поражение ты имеешь в виду?
       - Ты права, - он отвернулся, вертя в руке пустой бокал. - Ты права.
       - Скажи мне, что тебя гнетет? Почему ты вспомнил Владыку Судеб? Что творится с тобой - королем прекрасной земли, властелином алмазных чертогов, владыкой своего народа, моим братом?
       - Со мной творятся дивные дела. - Он отбросил бокал и лег в траву, скрестив руки под головой. На его пальце сверкнуло кольцо нашего отца - две узорные змеи, обвившие золотую корону. - От этих дивных дел я не в себе... От них мой день загадочнее ночи, я грежу наяву в своих чертогах, я слышу отдаленный голос труб, но разгадать не в силах их призыва... на троне, на охоте, на пиру я слышу, как пружинит тетива - я как стрела, готовая к полету, но медлит лучник, выбирая цель... Я как во сне, я ожидаю знака... Я словно больше не принадлежу себе.
       ...Он сказал это просто, но я поняла, что останусь единственной, перед кем он открылся. Мне стало зябко от этого ритма - "Худая гибель с желтыми глазами..."
       - В земле-под-тенью много голосов, - ответила я, - но голоса Стихий нам недоступны. Они одни вольны подать нам знак, но мы лишились их благословенья. Отныне сны - видения пустые, а знак не поддается толкованью, призыв не перейдет границу гор, как не пересекут их наши слезы. Пока же, чем тревожиться напрасно, разумней выпить алого вина.
       - Я смотрел в воду, - помедлив, произнес он, скользя глазами по листве, - в струи лесных источников - и видел в них тебя. Ты стояла на талой земле, такая же, какой я запомнил тебя у границы льдов. Перед тобой был зеленый холм, заросший белыми цветами. Я думал, что вижу прошлое, эти цветы встретили нас на здешних берегах... Но ты плакала, и я понял, что никогда прежде не видел на твоем лице таких слез.
       - Надеюсь, что и не увидишь.
       - Я спросил тебя - о чем ты плачешь, сестра? Ты сказала - передо мной могила. Здесь покоится тот, кто перед лицом идущих следом предпочел самообман. "Какая ужасная смерть, - сказал я, - смерть во тьме". "Его жизнь тоже была самообманом, - сказала ты, - Он знал трех королев. Первая была королевой воздуха, и он любил ее, но она была к нему равнодушна. Вторая была королевой вод, она отдала бы за него свою жизнь, но он относился к ней как к сестре. А третья была королевой пламени, он не любил ее и она была к нему равнодушна, но именно за ее любовь он отдал свою жизнь." Знаешь, сестра, как называют младших детей Единого, что присягнули мне на верность?
       ...Он его жесткого, стального голоса мне стало страшно.
       - Идущие следом, - отчеканила я.
       - Ты понимаешь, какую загадку предложила мне вода? Ты знаешь, над чьей могилой ты плакала?
       - Прекрати меня пугать. Я ненавижу этот тон! Я ненавижу эти видения! Они никогда не сбываются.
       - Они сбываются. Я знаю двух королев. Будет и третья.
       ...Низко и бесшумно надо мной пролетела белая сова.
       - В одном ты прав, брат, - прошептала я, - я отдам за тебя жизнь. Твоя первая королева имеет каменное сердце, видно так угодно было Творцу. А третья сделает тебя счастливым.
       - Кстати, - помолчав, сказал он, - есть одна вещь, которую я не могу понять. Люди говорят, что смерть - это дар Творца. Это дар людям. А для нас она - проклятье. Следствие проклятья... Чем наша смерть отличается от их? Одна и та же ли это смерть?..
       - На тех берегах мы были бы бессмертны, ты знаешь сам, - ответила я. - а они умирали бы все равно. Я не знаю смысла этого дара, одну могу сказать - теперь мы уровнялись. Может быть наша смерть все равно легче, чем их - мы знаем, что нас ждет после нее. Нам предсказано скорбеть по телам и тосковать до конца мира. А может быть, их смерть легче - она естественна.
       - Они ненавидят ее... Они проклинают свой дар. И я не могу постичь замысел...
       - Мы тоже проклинали свой дар - бессмертное блаженство. Скажи - ты знаешь, зачем?
       - Может быть для того, чтобы повернуться к неизбежному... Не знаю. Может быть для того, чтобы облегчить людям неизбежное для них - чтобы они видели нас, потерянных растратчиков бессмертия, не готовых к смерти и наказанных ей - и благословили свой дар. Может быть для того, чтобы у них был выбор, за кого умирать. За нас или за Источник Порчи. Может быть для того, чтобы мы встретили их и прошли сквозь гибель. Как зерно, умирающее в земле и возрожденное в стебле. Для того, чтобы наша смерть тоже превратилась в дар. Не знаю. Я не знаю, как они умирают. И у этой тайны два ключа - наш и их... А может быть - лишь один...
       - Ты хорошо помнишь слова Владыки Судеб? Про то, что любые наши надежды и обетования кончатся лихом?
       - Да, да... Это тоже тайна, имеющая ключ. Она раскрывается тайной смерти. Постичь второе - значит, преодолеть первое. Пройти через стену крови.
       - Судьбу не обманешь. И ее Владыку тоже. Но не это ли ты затеял? Ищешь лазейку?
       - Нет смысла в проклятии, если оно кончается лишь небытием. Если мир предсказан до конца, и предсказана судьба каждого, то нет смысла в существовании Творца. Мир может осуществиться и без него... Воины следуют приказу мертвого командира... Понимаешь меня?
       - Чтобы дать доказательства своего бытия, Творец должен вмешиваться в ход мироздания - ты это хочешь сказать?
       - Я так думаю.
       - Поэтому ты полагаешь, что проклятие имеет обратный ход. И замысел зависим от некой неучтенной мелочи... Но не значит ли это, что Творец несовершенен?
       - Это значит, что Творец свободен. Для того, чтобы проявилась свобода - нужно хотя бы одно ограничение. В данном случае это полотно мироздания, предпетый мир. Мир, в котором есть место Источнику Порчи и неучтенным мелочам... Наиболее свободен тот, кто наиболее ограничен.
       - Скажи это Первому Дому, скованному Клятвой.
       - Им нет до этого дела... А между тем сейчас они свободнее, чем когда бы то ни было... Они могут следовать клятве и не следовать ей...
       - Они не могут ей не следовать. Такова их воля. Воля стоит поперек нашей свободы. Мы тоже не вольны...
       - Как ты думаешь, сестра, чего в Творце больше - воли или свободы?
       - Когда я смотрю на тебя, я думаю, что глупости.
       Он улыбнулся, и тень улыбки долго лежала на его лице, словно след набежавшей волны.
       Мы молчали до рассвета, молчание было примирением. Я видела, насколько этот разговор отличается от тех бесед, что мы вели прежде, когда смех наш был вызывающ, а пределы свободы - не познаны, когда были пусты чертоги Властелинов Скорби, Памяти, Битвы и Утешения, когда мы испытывали волю Владык на прочность. Теперь их чертоги полны, воля Владык прошла по нам, мы стали свободны, а смех казался неискренним. Мы смеялись по привычке. Мы примирялись с неизбежным.
       На рассвете мой брат протянул мне руку.
       - Благодарю тебя за то, что разделила со мной молчание, - сказал он, сжав мою ладонь.
       - Благодарю тебя за то, что твое молчание полнее слов, - ответила я.
       - Чем же полны мои слова?
       - Разочарования. Но молчишь ты о другом.
       - О чем?
       - На льду ты обещал мне ответ.
       - Все, что обещалось на льду, говорил не я, а холод.
       - Холод был мудрее тебя. Или ты не исполняешь обещания буквально?
       - На что я должен был ответить?
       - На красоту.
       - На красоту... Но, видишь ли, я с тобой согласен.
       - Разве? Я давно передумала.

Рифмующий любовь нуждается в совете.
Здесь рифма "красота" - не слишком ли проста?
Нечаянная мысль пришла мне на рассвете:
Есть у любви сестра. Ей имя - темнота.

       Я расхохоталась.
       Мой брат снял венец и поклонился.

Есть у любви сестра, - усмехнулся он. - Всю музыку творенья,
Всю боль и красоту вмещает лишь она -
Прозрачна и легка, как птичье оперенье...
Сестра моей любви - ей имя - тишина.

       Я не знала, насколько он был близок к истине, и насколько я была от нее далека.
       Он предчувствовал, что рожден для чего-то иного - даже там, в благой земле, когда закрывал глаза на возможность исхода, когда столь упорно стремился его избежать, прячась от своей судьбы. Я знаю - он видел свою смерть. Она открылась ему задолго до того, как были сплетены ее обстоятельства, задолго до рождения cвоей причины. Это ее он осмеивал под звездами иных берегов, и я не понимала, откуда он берет слова и образы, я считала это острой игрой воображения, даром поэзии, а не прозрения.
       У него был дар прозрения. Гораздо более сильный, чем у меня. Ему не нужна была зеркальная чаша - такая, как эта, или любая другая; ему не нужно было видящих камней, волшебных жестов, зачарованных вод и колдовских напитков. Его зрение было двойным. Поэтому он не давал советов и не любил охоты.
       Он не владел своим даром. Ему не хватило времени. По меркам нашего народа он был молод, твоя избранница старше его... Я слишком поздно поняла, что его дар тяжек ему. Но даже мне он не открыл этого. Щадил мою гордость. Я слишком поздно узнала, каким был мой брат на самом деле.
       Я думала - он само равновесие, он никогда не теряет головы, он одолевает любые невзгоды, смеясь. Я думала - за что бы он ни взялся, все будет ему по плечу, он создан для престола, для обожания, для дома, где царит согласие. В нем воплотилась вся любовь моего отца к моей матери, она делала его благословенным. Я считала его миротворцем, чужая вражда огибала его, как вода.
       Я не знала, что его память была сильнее его намерений. Что после крови Гаваней и предательства на берегу, после льда и еще более ледяного приема в этих землях - после всех знаков гордыни и малодушия, полученных от самых близких ему существ, на всем нашем народе он поставил прочерк. Он был великодушен с каждым лично, возможно, его удовлетворяло сложившееся вокруг него сообщество - но его вера в себе подобных была подорвана. Он, конечно, помнил слова проклятия - "клятва будет вести вас - и предавать, и извратит самое себя. Вы станете тенями для юного народа, что придет после вас" - и видел ее осуществление на собственной судьбе. Он не хотел смиряться, он не хотел быть орудием искажения и бессильной тенью. Но каждый из нас - тайно или явно - уже смирился с этим. Мы были изгнанниками, братоубийцами, мы упали на дно бездны и гордо несли свой позор. Когда же беды и битвы не истощали нас - мы все еще грозились показать всем, кто первый из равных на этих берегах. Мы не пережили свой опыт. Мы приняли его, как наказание.
       Но брат мой был не таков. Он повернулся лицом к неизбежному ради него самого. Он сделал ставку на ваш народ. Вы были для него светлы, незапятнанны и чужды.
       Это был интуитивный, чувственный выбор. Рассудок говорил против него. Вы были слабы, вы пришли из-под тени, ваш век был краток. Те, кто помнил проклятие, считали вас незаконными наследниками нашего величия, ваше будущее, которое мы готовили, сражаясь с Врагом и возводя города, раздражало, как укус осы. Ваша доверчивость была искушением.
       Правда, в тех землях, где я жила, некому было пользоваться вашей доверчивостью. Брат отца нашей матери никому не открывал границ своего царства и вами не интересовался. Мы пребывали в застывшем времени, окруженном непроницаемыми чарами - никто не мог переступить границу этого искусственного мира. За его пределами лились слезы и кровь, и потоки проклятий, ломалось оружие, заключались союзы. Внутри его границ пели соловьи.

       Мой брат проводил меня до этих границ. У него была беседа к королю.
       Брат отца нашей матери милостиво принял его - как равного, удачливого родича. Я присутствовала при их беседе. Мой брат говорил, что в этих землях много вашего народа и наши владыки охотно вступают с ним в союз. Они отдают им часть своих владений, учат всему, что знают, и назначают им вождей, и теперь вряд ли найдутся более верные и благодарные вассалы. Он перечислял ваши кланы и места их поселений, и имена лордов, которые с вами дружны. Он говорил - они не воины, как мы, они всего лишь землепашцы, они охотятся на дичь, они не строят крепостей. Они не могут жить в горах, где ветер севера лютует, они на скалах, как орлы, не станут вить себе гнездо. Они страшатся темноты, они не будут жить в пещерах. Их мир - просторные луга и тень раскидистых лесов.
       - К чему ты это говоришь, сын дщери брата моего? К чему ты клонишь, родич мой? Мне дела нет до землепашцев!
       - Я дал приют им, но земля моя, увы, не безгранична. Твои ж владенья велики, ты сам не знаешь их границ... Один несчастный, гордый род, понесший от Врага потери, просил меня замолвить слово перед владыкой здешних мест. Они из сумрачных земель пришли искать себе защиты. Но нет надежнее щита, чем пояс чар в твоих лесах... Прошу, отдай им дальний лес, ты даже видеть их не будешь, зато они в неверный час подмогой станут для тебя.
       - Что? Ты осмелился просить меня об этом? Никогда нога чужака не переступала моих пределов, а ноги человека здесь не будет и впредь!
       - О многомудрый государь, - сказал мой брат, охладевая, - не зарекайся наперед, своей судьбы не испытав... Она исполнена щедрот к тому, кто перед ней склонился. Кто глух к несчастию других - тот будет ею умален.
       - Моя судьба известна мне. И в ней нет места человеку. И впредь прошу не начинать при мне подобный разговор!
       - Король бесчисленных лесов, прости меня за беспокойство... Прощай. Отныне голос мой не причинит тебе тревог.
       Они расстались холодно, только дочь короля кивнула на прощанье. Лицо моего брата было непроницаемо. Но я поняла, что ни разу больше по своей воле он не захочет говорить с королем.

       Мой брат ни на день не задержался, он спешил и не посвящал меня в свои дела. Осада Врага длилась уже много лет, но мнения о дальнейших действиях против него были противоположны. Одни считали, что так будет всегда - Источник Порчи изолирован, а наши силы растут, крепости и города расширяются, и до блистательной победы подать рукой. Поэтому можно не спеша наслаждаться миром. Другие полагали, что это затишье перед бурей - Враг притих, потому что копит силы, и эти силы нам неведомы. Чем дольше мы медлим - тем сильнее Враг, поэтому надо ударить немедля. Ударить - и покончить с ним раз и навсегда, исполнить клятву, вернуть камни, и всю оставшуюся вечность наслаждаться миром. Мой народ - народ одиночек, любые договоры и длительные планы мучительнее ему, чем сумасбродный, разрушительный порыв. Договариваться друг с другом наши родичи не умели. Воздух за пределами наших владений раскалился от решимости, томимой под спудом, от бездействия и предчувствия разброда.
       Чем занимался в этом положении мой старший брат, я не знала. А младшие посетили меня.
       Они были порывисты, как прежде, и делили время между нелицеприятными репликами в адрес старшей родни и беготней по лесу с королевской дочерью. Они держали один из перевалов в северных скалах, за которыми был заперт Враг. Враг был заперт, и они скучали - ничего не происходило, планы не составлялись, часть крепостей предавалась расслабленной лени, другая копила гнев и точила копья. "Поразительно, что ленятся и спят на ходу братья Макалаурэ, словно не они давали клятву! Они, наверное, позабыли о ее цене! Они смеются нам в лицо, когда мы просим их хотя бы просто быть на чеку! Их крепости даже не охраняются! Мы тут опасаемся, как бы не вышло, как в прошлый раз. Они заварили это дело, и теперь бросят нас в середине." Они говорили это, не опасаясь ничьих ушей - но уши отыскались, и владыка лесов призадумался. Его супруга отличалась проницательным умом, она первая сказала мне:
       - Я много слышу о твоем народе, и мне непонятен источник розни, что точит его... Ты не раз говорила о благословенной земле и блаженстве прежних дней, о гибели света... Но никогда не говорила о том, что было потом. Как вы покинули эту землю, как вас благословили Стихии, какое деяние они возложили на вас... Мы можем только догадываться... Что было с вами в пути? Ты не говоришь об этом, потому что воспоминания тяжелы?
       Я молчала. Что я могла сказать? Годы покоя усыпили мою бдительность. Лгать во спасение, как мой брат, я не научилась. Одно выражение моего лица выдало меня с головой.
       - Какое-то горе посетило тебя и твоих родичей, - промолвила королева. - Я вижу это так же ясно, как и тень, лежащую на землях по ту сторону Моря. Почему ты скрываешь что-то от меня?
       - Потому что это в прошлом, - ответила я. - И потому что я не хочу об этом вспоминать.
       Эти слова были неудачными - они лишь подтвердили догадку о худшем.
       - Я не верю, что ваш народ пришел посланцем Стихий, как говорилось вначале, - сказала королева. - Вы никогда их не поминаете их ни песней, ни словом... Ваши лорды не принесли вестей ни мне, ни моему супругу о наших родичах за Морем - моему супругу от его брата, а мне от моих... Вы не передали нам даже их привета... За что, о дочь златой росы, наследница великой славы - за что же гордый твой народ был изгнан из благой земли? Какое лихо на себя навлек он в землях за Водою, что так надменен он и лют - твой неприкаянный народ?..
       - Ты близка к правде, - выдавила я, - но мы не были изгнаны. Мы ушли по своей воле, хоть и против воли Стихий...
       - Зачем? Какая цель звала вас в эти сумрачные земли?
       - Месть Врагу. Месть и справедливость.
       - Месть - за что?
       ...Теперь я уже не могла отделаться молчанием. Я рассказала ей о гибели главы нашего Рода, о похищенных камнях. Этого оказалось достаточно, чтобы она прозрела остальное.
       - Свет истинный и предначальный заключен в этих камнях, - сказала она, - и этот свет обагрен кровью. Своего создателя сгубили эти камни, и его отца, и теперь в них сосредоточена судьба всего мира. Они были источником первой смерти, первого отступничества, и стали сердцем теперешней войны. На них - тень гнева Стихий. Вам, нарушившим их волю, не вернуть эти камни никогда.
       ...Она, конечно, сказала об этом своему супругу, и тот сопоставил или домыслил остальное.
       - Они перешли Море на кораблях моих родичей, - говорил он своей проницательной жене. - Они в сговоре с ними? О, не молчи, скажи мне - мой народ тоже пошел против Стихий?
       - Нет, не виновен твой народ, ведь ни один из корабелов не пересек границы Вод на серебристых кораблях... Когда бы был меж ними сговор, твой брат послал бы нам гонца. Но брат твой нем... Под парусами нет даже дочери его...
       - Почему ее дети молчат?..
       ...Худые подозрения заострили его лицо и сделали речь еще более скрипучей. Он немедленно послал за моим старшим братом.
       Мы чувствовали себя, как лисицы в силках.
       Мой брат явился, не представляя причины вызова. Он думал, что король будет говорить о будущем.
       - Ты причинил мне зло, родич! - этими словами король приветствовал моего брата, едва тот ступил на порог. - Ты причинил мне зло, скрыв от меня важные события. Почему лишь теперь я должен узнавать о всех лиходейских деяниях твоего народа?
       - Какое зло причинил я тебе, владыка? - сказал мой брат, - Какое лиходейство моего народа, совершенное в твоих владениях, печалит тебя?
       - Ты не знаешь?.. Или не хочешь понимать?..
       - Ни твоей родне, ни твоему народу я не делал худого, и не замышлял его, - побледнел мой брат, - Объяснись, владыка.
       - Я дивлюсь тебе, сын дочери моего брата! - всплеснул руками король. - Ты явился к моему двору с руками, обагренными кровью родичей твоей матери, кровью моей родни - и не ищешь оправдания? Не просишь прощения?
       Мой брат побелел. Он так и стоял в дверном проеме - напротив трона, к которому король его не допустил. В его глазах была смертная тоска. Он боролся с собой - чтобы лишнее слово не сорвалось с уст, потому что он не мог защитить себя иначе, чем обвинив других. А делать этого он не хотел.
       Но мой младший брат не выдержал.
       - Владыка! Я не знаю, что это за ложь, и откуда ты услыхал ее, но на наших руках нет крови! Невиновными пришли мы к тебе, и упрекнуть нас можно разве что в глупости - в том, что внимали безумным речам, и потеряли от них разум, как от вина! Это нам причинили зло, мы прошли огонь и воду, и бессчетные страдания, но мы простили своих обидчиков, и за это названы предателями и твоими наушниками. Наш отец и наша мать - дети разных народов, почему оба эти народа с двух сторон обвиняют нас?
       - Почему? - вскипел король. - Потому что правду нельзя скрыть! Потому что ваш долг - это уменьшение зла, а ваша скрытность - сама - зло! Потому что тот из вас, кто старше и мудрей, кто отвечает за вас перед всеми, - король направил указующий перст на моего старшего брата, что стоял в дверях, закрыв руками лицо, - тот из вас, кого я принял, как собственного сына, должен был открыть нам все по своей воле! А сейчас, вытягивая из него признание, я не верю не единому его слову!
       - Ты знаешь, что такое верность, Владыка? - спросил другой мой брат. - Не смей так говорить с нашим братом, ты, не связанный словом, не давший ни одной клятвы, ни разу не помогший ни оружием, ни делом тому, кого ты принял, как родного сына!
       - Ваша клятва - кровь, и ваша верность - кровь! - отрезал король. - Кровь льется везде, где вы появляетесь, и я не верю, что это кровь виновных! Иначе вы не затворили бы своих уст. Вы покрываете не тех, кому вы верны. Вы скрываете преступление!
       - Да, преступление! - встал мой младший брат, перестав владеть собой. - Если верность делает моего брата немым, то до моей мне нет дела! Ты хочешь знать правду! Слушай!
       ...И он рассказал все. Жестоко, без жалости к нему и к нам, он не скрыл ни одного имени, ни одного поступка нашей старшей родни, его память была памятью летописца. Вздыбленный лед мерз в его глазах, и холодом веяло от каждого слова. "Почему теперь, о владыка, мы - поднявшие клинки в защиту твоего брата, оплакавшие твой народ и его сожженные корабли, не умеющие предавать, брошенные на клыках погибельного льда, одолевшие их ради собственной чести, почему мы - жертвы чужой гордыни, горячности и трусости - должны носить имена убийц и предателей?.."
       ...Долго молчал король, прежде, чем заговорить. Его лицо окаменело.
       - Уходите! - сказал он наконец. - Сердце мое пылает. Уходите!.. Позже вы возвратитесь, если пожелаете, ибо я не затворю дверей перед вами... Но внемлите моим словам! Отныне никогда не должен звучать в моих ушах язык тех, кто убивал моих родичей, кто запятнал руки братоубийством. И во всей моей державе не прозвучит он, пока длится мое владычество. Да услышат меня все, кто находится под моей властью и называет меня королем: не говорить на языке изгнанников и не отвечать ему! Те же, кто им воспользуется, сами будут считаться нераскаянными преступниками, предателями и братоубийцами!

       ...Так мы расстались с последним приютом родства и безопасности. Мы уходили с тяжелым сердцем. Проклятие моего народа, словно жернов, мололо медленно - зато смалывало все до конца. Так мы лишились нашего прошлого. Так на этих берегах был запрещен наш язык - высокое наречие песен, бессмертия и знаний. Язык, на котором мы общались со Стихиями. Язык, на котором мы клялись друг другу выпить молодого вина под цветущими липами, и который звучал меж нами, когда мы пили его... Язык, который как никакой другой передает любовь.
       Мы отправились во владения моего старшего брата. Мой супруг долго колебался, прежде чем остаться. Наш рок - разорванность между долгом и голосом сердца - коснулся и его. Я не могла обвинять его - его, которому неведомо искажение. "Ты - моя судьба, моя владычица, ты - дом моего сердца, - сказал он. - Вечность длинна, и в ней еще будут часы радости. Я не могу следовать твоим путем, делай, что хочешь. Но где бы ты ни была - знай, что я люблю тебя."
       Судьба моего брата повторялась в моей судьбе. Я уходила - мой избранник оставался... Иногда я думала, что я и мой брат - одно существо, у нас одинаковые голоса, один цвет глаз и волос, одинаковые недостатки, одни и те же предпочтения, одни и те же беды, и как бы мы не сопротивлялись, не стремились обмануть судьбу - она толкает нас в одну ладью. Возможно, так она давала нам возможность учиться на ошибках друг друга.

       ...Чертоги моего брата были ослепительны. Но при взгляде на них я испугалась. Потому что вспомнила свой давний сон: синяя полночь, потрескавшийся лед, по которому мы бредем, ветер рвет наши одежды, и каждый понимает, что обречен. Меня нагоняет мой брат - в его руке знамя нашего Дома со сломанным древком. "Всех, кто гибнет на этом льду, - говорит он, - губит не холод, а отчаяние..." - и в этот момент черная трещина разверзается, и два моих младших брата уходят под лед. "Ярость наша не согреет нас, - продолжает он, - она ненадежна". Лед трескается под его ногами. Мой средний брат тянется к нему, хватаясь за край полотнища - и в этот миг лед расходится, знамя вырывается из ладони говорящего, и вместе с древком с его руки соскальзывает кольцо. Я вижу, как оно падает в черную пропасть - две узорные змеи, держащие золотую корону. Я наклоняюсь над местом его падения - и в спину мне бьет хохот Владыки Судеб.
       ...Его подгорные чертоги были вымощены сине-зеленым камнем, иссеченным черными трещинами. Он выстлал свой дом неведомой породой, повторяющей поверхность льда.

       Шесть счастливых месяцев я правила во владениях моего брата наравне с ним, рядом с ним. Младшие братья вернулись на север, средний владел крепостью на острове посреди реки. Шесть счастливых месяцев мой брат побеждал мою печаль о покинутой дочери и ее отце, пел песни нашего народа и пил со мной молодое вино. Наш язык звучал в его владениях, несмотря на запрет. Он ездил со мной туда, где расселился ваш народ. Он заставил меня уважать нашу непохожесть.

       ...По истечение шести месяцев Источник Порчи прорвал осаду. Наш верховный государь, презрев недоговоренности, рискнул напасть первым - и теперь весь север оказался в огне, северные твердыни были снесены его шквалом. Враг только того и ждал - половина крепостей не охранялась, беспечный дозор проспал начало войны. Проклиная упрямство родни, ее лень, самодурство и разлад, мой брат выступил на помощь.

       Я снова питалась слухами и не находила себе места. Мои сны были тягостны и полны не пролитых слез. Я хотела надеяться на лучшее, но каждый знак, каждый слух, каждый прожитый мной день был против этого. Я смотрела в воду - и видела каменное лицо Короля Лесов, который не желал шевельнуть и пальцем, чтобы принять участие в нашей судьбе. Я видела лицо его проницательной жены, которое выражало жалость, и лицо его дочери, которое ничего не выражало. Оно настолько ничего не выражало, что за ним стояло небытие. Это было лицо мертвой. Она смотрела не на меня. Рядом с ней я видела мужчину твоего народа. Он тоже был мертв.
       Я шептала над водой, разбивала ее поверхность рукой, я хотела вырвать у нее ее тайну. Но она являла мне только эти чужие лица. Дочь короля и мужчина твоего народа. "Какое это имеет отношение ко мне? - негодовала я, - это шутка Владыки Вод, он изменил саму свою стихию, дабы ни зов наш, ни стон не пересек ее границы!" Я кричала это над водой - и вода сжалилась. Она стала талым снегом, по которому шли дочь Короля Лесов и мужчина твоего народа. На руках у последнего покоился мой старший брат. Он был окровавлен и изуродован, и жалкие лохмотья едва скрывали наготу. Я узнала его по волосам. И по тому, как вскричало мое сердце. Крик его оглушил меня, залил мне глаза алым, перехватил гортань. Вода сжалилась, но это была жалость палача.

       Я надела траур. В черных одеждах нашего народа я принимала вести.
       Крепость на острове, где правил мой средний брат, захвачена Врагом.
       Крепости моих младших братьев пали.
       Беспечные крепости Первого дома пали.
       Мой старший брат отрезан и заперт в топях. Его войско пало.
       Войска братьев Макалаурэ - мрачных кузнецов - погибли.
       Мои младшие братья погибли.
       Мой средний брат погиб.
       Мой старший брат погиб.
       Наш верховный государь погиб. Он вызвал Врага на поединок, и тот убил его самолично.
       Северные земли пали и осквернены. Зеленый край покрыт слоем пепла.
       Мой средний брат жив.
       Войско верховного государя возглавил его старший сын. Тот, кто любил лошадей и охоту. Он будет нашим новым верховным королем.
       Мой старший брат жив.

       Разбитые части войск шли по нашим владениям. Мой народ, веками мирно живший в северных землях еще до света нынешних светил, надеявшийся на защиту нашей родни и оттого с почтением взиравший на его твердыни, теперь лишился крова. Начатое нами в добре кончилось лихом. Беглецы, остатки гарнизонов и раненые просили приюта. Я принимала всех. Говорят, то же сделал и Король Лесов - он не отказывал тем, кто взывал к нему в час нужды. Наши владения возвысились. Цена казалась неправомерной.

       Мой средний брат с остатками дружины, наконец, добрался до меня. Он тоже был в трауре. Мы никак не могли смириться с гибелью младших сыновей нашего отца. Они казались факелами, что сгорели до срока. Наши светлые волосы были единственным, что теперь отличало всех нас от стаи ворон. Большая черная стая, покрывшая лед. Правда, лед этот был каменным - сине-зеленым, прозрачным, в черных неподвижных трещинах. Но в сердце каждого царствовал холод.

       Вернулся и мой старший брат. Шлем его был разбит, древко знамени сломано. Он был ранен в руку - она висела на перевязи. Он приветствовал нас левой рукой. Обе они были пусты.
       - Где твое кольцо? - спросила я.
       - У того, кто спас мне жизнь, - сказал он.
       - Скажи мне, кто - я вечность буду благодарить его...
       - Он не проживет и половину вечности... Он из пришедших следом... Ты не знаешь, сестра, почему никто из моих родичей - бессмертного и сильного народа, рожденного для огненной войны, посмевшего бросать Стихиям вызов, посмевшего нарушить их запрет, сумевшего достать Источник Порчи и в слове, и в сраженьи на мечах, никто из тех, чей гнев подобен шторму, а смелость велика, как океан, кто незаметно переносить раны, избавлен от телесного недуга, кто вечно молод, крепок и здоров, с кем мы клялись во мраке, локоть к локтю, над телом Короля Благой Земли, с кем мы прошли по ледяной пустыне, кому не причинили мы вреда, - не знаешь, почему никто из них в тот час не пожелал рискнуть собою? Где смелость их была, где был их гнев - не знаешь ли ты этого, сестра?..
       Я не знала. Мой брат был бледен от пережитого унижения, что прорвалось в этих словах - и я поняла, что его бросили в гиблых топях - бросили умирать или сдаваться противнику, потому что в час беды каждый думает о членах своей семьи. А если бы он попал в плен? Кто смог бы рискнуть ради него? Ужас вновь перехватил мне гортань.
       - Это братья Макалаурэ? - прохрипела я. - Не говори, я знаю, что это из-за них! Они спаслись бегством... Они-то не понесли ни одной потери!..
       - Они потеряли Север. Они теперь воистину как листья, гонимые ветром... И я сам не знаю, что говорю...
       ...Он выстроил пришедших к нам за защитой в зале с ледяным полом и начал принимать присягу. Вновь прибывших было больше оставшихся. Они принадлежали к разным домам и народам. Все они дали обет верности моему брату и поклялись считать его слово законом для себя.
       - А теперь слушайте мое слово, - сказал мой брат. - Вы бежали перед Врагом и видели его силу. Всей нашей общей мощью мы не смогли одолеть его. Теперь нас меньше вполовину, и одолеть его мы тем более не можем. Мы не можем его одолеть хотя бы потому, что у него иная природа. Он - Стихия мира, мы - всего лишь мы... Поэтому с этих пор мое королевство закрывается для внешнего мира. Наш родич, Король Лесов, был прав, закрывая свои пределы. Но они под защитой чар, чья сила нам не дана. Наша сила только в нас самих... Отныне никто не будет покидать этих владений без моего разрешения. Никто не пересечет их таким же образом. Каждая пядь границы будет охраняться. Ушедший не имеет права говорить, где находится эта земля. Творец да поможет тем, кто попадет в плен. Если обстоятельства будут таковы, что наш народ и его союзники решатся на общий бой, мы выступим, чтобы победить или погибнуть. Я сам поведу вас на эту битву, а до тех пор забудьте о войне.
       ...Мне же мой брат сказал другое:
       - Сестра, ты немедленно покинешь мои владения и отправишься обратно, к брату отца нашей матери. Он обещал не закрывать перед нами двери... Настал час воспользоваться его словом.
       - Ты сам не знаешь, что говоришь. Он же приказал нам убираться, он запретил наш язык... Что я скажу ему по возвращении - мой брат выгнал меня, не возьмете ли обратно?
       - Мне все равно, что ты скажешь. Там твой супруг и твоя дочь.
       - С ними ничего не случиться!
       - Конечно. Поэтому ты отправишься туда же. Мое королевство не выстоит. От всего, что ты здесь видишь, не останется камня на камне. Никто из его жителей не переживет и года по счету Благословенной земли.
       - А ты? Ты - знающий это - что будешь делать ты?? А наш брат?
       - Наш брат с женой и дочерью поедет с тобой.
       - Он не захочет!
       - Значит, он останется со мной. Он принадлежит нашему дому и будет его защищать.
       - А я? Чьему дому принадлежу я?
       - Ты жена своего мужа и мать своей дочери, твой супруг из дома Владыки Лесов. Ступай к нему и раздели его судьбу.
       - Как ты смеешь так говорить со мной? Как ты смеешь гнать меня вон, не считаясь с моей волей?!
       - Ты моя младшая сестра, у тебя нет права голоса. Если бы здесь был твой муж, мы обсудили бы с ним твою волю и твое местонахождение. Но он далеко. Поэтому твоей волей распоряжаюсь я.
       - Ты?! Не смеши меня! Я правила вместо тебя, пока ты чуть не попался в ловушку в своих топях! Я была лучшей правительницей, чем ты был воином! Я хочу помогать тебе, потому что знаю, как это делать! Ты не владеешь сам собой! Как можешь ты распоряжаться тем, что от века не твое? Что лишь Единому подвластно?
       - Если я буду просить тебя оставить эти владения, то потерплю неудачу. Здесь твое место. Это правда. Я люблю тебя. Ты - щит мой от потерь и черных мыслей... Но правда в том, что в нынешней войне... Одним словом, я приказываю тебе отправляться туда, где стены понадежней этих!
       - Чем, чем эти стены ненадежны?
       - Тем, что за ними одна из самых мощных сил. Мы сильны - в этом наша слабость. Мы словно провоцируем удар... Мы раздразнили нашего Врага. Он пролил кровь от нашего оружья! Верховный государь его взъярил... Враг Короля Лесов в глаза не видел... Он Скрытых Городов не наблюдал. Моя земля пред ним как на ладони. Да будь она сокрыта сотню раз - достаточно нечаянного слова, что пленником обронено в бреду...
       - О чем ты говоришь, любимый брат мой?..
       - Я наших братьев мертвыми не видел... И я терзаюсь мыслями - а вдруг?..
       - Нет, - сказала я. - Я видела их мертвыми. Они погибли, не заметив смерти - их ночь взяла объятием одним... Я видела и то, что ты сказал: тебя из боя вынес человек. Я думала тогда - ты тоже умер... но ты вернулся цел и невредим.
       ...Мой брат впился в меня глазами. Потом его взгляд ослабил хватку и убежал за мою спину. Рассеянно и недвижно он созерцал нечто, видимое лишь ему одному. В его глазах скрещивались тени.
       - Когда ты видела братьев мертвыми? - спросил он наконец.
       - Давно.
       - А меня?
       - Я не видела тебя мертвым, я же сказала, что ошиблась...
       - Ложь делает тебя похожей на Макалаурэ... Давай, скажи мне - когда? Совсем недавно, не так ли?..
       - Прекрати!
       - Поклянись мне... - он перевел на меня взгляд, расширенный зрачок делал их черными. - Поклянись мне, - прошептал он, - никогда не проливать обо мне слез. И никогда не носить по мне траур.
       - Нет, нет... я не могу дать подобной клятвы... все наши клятвы на руку только Врагу...
       - Разве много я прошу? Враг не услышит тебя... Никто не услышит... Прошу тебя, поклянись мне...
       - Это жестоко! Ты хочешь, чтобы я смирилась с тем, что ты умрешь? Хорошо. Когда я смирюсь с потерей братьев - я постараюсь смириться и с этой. Ты хочешь, чтобы я покинула тебя - хорошо, я уеду, чтобы ты был вполне спокоен. Тебе незачем было дерзить мне - ты мог сказать правду: сестра, я собираюсь умереть, и не хочу, чтобы ты была тому свидетелем... Ты хочешь, чтобы я не надевала траур? Хорошо, может быть, я в нем похожа на Макалаурэ... Ты хочешь, чтобы я не горевала о тебе, чтобы осталась равнодушна, не находила прибежище в слезах? По-моему, ты слишком многого хочешь!
       - Послушай меня. Моя судьба мне совершенно очевидна. Я отдал бы руку, чтобы не умереть здесь или не попасть в плен, но я в кольце моего удела... Твои слезы заранее лишают меня воли... Или ты хочешь, чтобы твой брат оказался трусом?
       - Скажи мне, что ты затеял.
       - Я пока ничего не затеял. Я хочу жить и не хочу, чтобы мое имя стояло рядом с именами тех, кто убил моих друзей на той стороне Моря. Я не хочу, чтобы та, кого я любил на той стороне Моря, которую пролитая кровь не пустила ко мне - отняла у меня надежду...
       - Я совершенно не знаю тебя... Я не понимаю, к чему ты клонишь... Неужели желания жить мало для того, чтобы жить?
       - Желание жить... Если бы ты знала, какие горизонты мне рисует мое малодушие... Как это естественно - жить, смеяться, гордиться чистыми руками, владеть народом собственной страны, хмельные чаши пить без угрызений, гонять оленей в зарослях густых, послать войну за северные скалы, и проклятые Камни вместе с ней - что мне до них, я только раз их видел, их свет отныне льется прямо с неба светилами, что после них взошли... Пусть горстка дураков недальновидных, попавши в плен к нечаянным словам, сражается за старое наследство, Источник Порчи этим веселя... Я буду в стороне - никто не смеет сказать мне, что я трус или подлец. Мне просто дела нет до старой розни... Я средь родни случайно оказался, когда она кровавила мечи... Я не таков, мой жребий не отравлен проклятьем, что легло на наш народ... Я лучше всех, меня минует гибель. Пусть кто-нибудь другой лежит на поле, кормя собой стервятников седых, пусть кто-нибудь другой умрет в оковах, подставит грудь отравленной стреле, на меч падет, провалится под землю, лишится сил под чарами Врага - я вовсе на такое не способен... мне смерть страшна, мне боль невыносима, сам вид Врага меня кидает в дрожь, он ныне безобразен стал и алчен, он сеет ужас на своем пути, ему верны бесчисленные слуги, они жестоки так же, как и он... Я буду тих - они проедут мимо... Я за своей алмазною стеной смогу прожить бесчисленные годы, в блаженстве дни и ночи проводя... Когда же я случайно их покину - что я увижу? Царствие Врага? Равнину пепла, черные долины, покрытые квадратами могил? Я крикну в небо - кто меня услышит?... Я лягу в пепел - что он скажет мне?.. Бессмертный идиот - и ты был призван за тем, чтобы хоть что-то изменить... Твои друзья, сородичи и братья перед тобой - их лепта внесена... какой бы ни была она бесцельной - они ее платили, не скупясь... Их краткий век отныне полон смысла. На их курганах белые цветы не вянут, и дрожит Источник Порчи, и в ярости сжимает кулаки: они - его неполная победа, они - знак поражения его, они - живая память древней славы, они - знамена смелости былой. А ты ступай, - прошепчет серый пепел, - тебе на этом кладбище нет места, тебе и в этом мире места нет - ты пропустил и жизнь свою, и гибель, и время, для которого рожден. Ты пропил и пропел свое бессмертье, не нужное средь праха никому, никто его с тобою не разделит, и ныне не избавит от него... Ступай - и тихо жди скончанья мира. Ступай - ошибка матери своей... Постой, сестра - я знаю, что ты скажешь... Ты ведаешь теперь мой главный страх... Все перед ним - лишь детская забава... Пред ним и смерть - не более, чем миг... Прошу - ты слез по ней пролить не вздумай, не вздумай трогать траурных одежд. Твоя любовь меня на свете держит, она крепка, как якорная цепь... Прошу тебя, люби меня слабее, пусти меня - мой долг сильней меня, прости меня - я был не лучшим братом, пойми меня...

       ...Я уехала. В моем сердце поселилась глухая, не уходящая скорбь. Оно не ошиблось тогда, над водой - я должна буду похоронить своего брата в этих землях, и я должна буду принять его удел.
       Я гнала от себя это знание, я сбрасывала свою скорбь на счета войны, которая отняла у нас близких. Слова моего брата я приписывала его утрате, его разочарованию, усталости и сотне других неверных вещей. Правда была в том, что я не знала своего брата. Я любила его с закрытыми глазами.
       Я считала, что он - торжествующий разум, а я - нетерпеливое сердце, я думала - мы отлично дополняем друг друга, и так будет вечно. Я думала, что он никогда не покинет меня.
       Но он покинул меня. Равновесие было шатким. Он взялся за то, что было ему не по плечу, и он знал это, и не внял доводам разума. Он, рожденный для дома, где царит согласие, разжег вокруг себя вражду, он оказался в ее центре. Она захлестнула его, как вода... Его народ, клявшийся в верности, искавший его защиты, признававший его слово за свое, предал его, его дом был разрушен. Он сам разрушил его - он потерял голову. Это я жила рассудком, а его вело только сердце. Он действительно не принадлежал себе.

       Дальнейшее - предание.
       Человек твоего народа, сын того, кто спас моему брату жизнь в гибельных топях, случайно проник в предел Владыки Лесов и полюбил его дочь. Это было то самое вмешательство Творца в ткань мироздания, знак его присутствия, о котором говорил мой брат. Это был урок нашей гордыне. Король Лесов затворил свои границы от людей, которых он презирал - он был ими унижен... Его дочь полюбила человека.
       Она - которая видела моего брата едва ли два раза в жизни - и стала для него королевой пламени... Поразительно, как все знаки судьбы постоянно были у нас перед глазами, мы словно все время кружили вокруг да около, топтались на одном месте, смотря вокруг, а не на них. Я не знаю - возможно, мой брат их прочел. Я допускаю, что все, что он сделал после - он сделал с открытыми глазами. И я не знаю, что выше - бороться с общим уделом, чтобы не быть орудием искажения, не быть бесплотной тенью - или смириться со своей частной судьбой, испив общий удел до конца.

       Король Лесов был не таков. Узнав о выборе дочери, он впал в ярость, он не читал знаков судьбы. Но он знал, что она имеет области добра и области лиха, и тот, кто попадет в область лиха, будет смолот ею, как зерно под жерновом. Он знал, что клятва нашего Первого Дома - именно такая область, и проклятые Камни - ее двигатель. И он, не желая пачкать рук хотя бы и о человека, решил положить его под жернова судьбы. Он послал избранника дочери за одним из проклятых Камней.
       Этот человек твоего народа был тем, кого я видела в зеркале воды. У него было кольцо моего брата, доставшееся от отца. И он пошел к моему брату просить о помощи. Клятва, данная много лет назад в гиблых топях, ожила и потребовала исполнения.
       Мой брат исполнял обещания буквально: он поднял свой народ - но народ слишком хорошо помнил, что надо забыть о войне. Братья Макалаурэ - мрачные кузнецы - едва услышав о Камне, клялись убить на месте любого, кто притронется к их сокровищу, будь он родич, друг, союзник или бессмертный дух. Я представляю, что они кричали. Не одно предание не в силах это сохранить.
       - Не смей даже помыслить о Камнях, сын рыбачки! Это не твоего ума дело! И уж тем более - не этого звереныша!
       - Если ты или кто иной дотронется до нашего Камня - я размозжу ему голову!
       - Отчего же вы не идете за ними, принцы Первого Дома? Ваши Камни у Врага - отчего вы берете их?
       - Потому что это нелепо! Враг только того и ждет, чтобы перебить нас всех по одиночке! Ты забыл свои собственные слова! Никакой мощи теперь не хватит, чтобы одолеть Источник Порчи!
       - Говорите за себя, принцы Первого Дома.
       - И скажем! Потому что только глупец и самоубийца мог бы послушать тебя! К счастью, здесь таких нет!
       - Говорите за себя, принцы Первого Дома, а не за мой народ.
       - Твой народ!.. Да посмотри на него! Он же не смотрит тебе в глаза, ему стыдно за тебя! Ты хочешь погубить свой народ из-за единой прихоти! Где твое хваленое милосердие? Твоя хваленая мудрость?
       - Где ваша хваленая смелость?
       - Не смей заикаться о нашей смелости, сын рыбачки! Мы держали Север, пока ты спал в своих покоях! Мы били Врага, пока ты учил своих зверенышей считать до десяти... Хочешь отыграться? На чужих костях прослыть великим героем? А может, ты просто захотел наши Камни?
       - Не смей и думать о Камнях!
       - Вы думаете о Камнях - я думаю о моем слове.
       - Держи его сам! У нас есть свое! А если ты тронешь Камни - я убью тебя собственными руками!
       - Я сожалею, что вы не сделали этого раньше... В Гаванях у вас была эта возможность.
       - Не смей поминать Гавани, ты ничем не лучше нас! Не смей их поминать - или отправишься за своей корабельной родней!
       - Неужели ты думаешь, сын рыбачки, что твоя королевская мантия дает тебе над нами права? Ты был и остался последним в роду! Ты не умеешь воевать, ты чуть не утоп в болоте! К какому походу ты призываешь свой народ? Какое право ты имеешь приказывать нам - нам, которые могли бы оказаться на твоем месте? Которые должны были быть королями вместо тебя?
       - А может быть, ты просто хочешь вставить наш Камень в свое ожерелье?..
       - А может, ты хочешь отдать наш Камень этому чумазому последышу? Камень, из-за которого погиб наш отец?..
       - А может, ты просто решил погубить свою страну? Да стоит любому из вас - тебе или твоему зверенышу - попасться на глаза Врагу, как он будет знать о твоем королевстве все! Никто не спасет его!
       - Да что с ним разговаривать! Убить звереныша немедля - и делу конец!
       - Убить всякого, кто возьмет в руки Камень!

       Мой брат говорил им, что ни одно слово, брошенное на ветер, не погибает всуе - все они летят прямо в уши Владыки Ветров, Верховного Короля Мира. Мрачные кузнецы проклинали Владыку Ветров и не имели над собой королей, кроме своей клятвы. Жернова судьбы начали свой ход. Подданные моего брата поняли это и пожелали остаться в стороне. Никто из них не захотел идти с моим братом по слову своей верности. Никто не одобрил его намерения. Никто не посчитал мужчину твоего народа достойным исполнения обещаний.
       Тогда мой брат бросил наземь свой венец, где переплетались листья, долгие травы и капли алмазной росы - и отрекся от власти над таким народом, такой страной и таким законом. Он перечеркнул свой род и свое настоящее. Лучник выстрелил.
       Мой средний брат умолял его одуматься - после отречения, в глубине алмазных чертогов, с глазу на глаз. Он понимал, что произошла катастрофа, она не умещалась в его голове. Он тоже считал моего брата торжествующим разумом, владыкой рассудка.
       - Что ты наделал? - ломал он руки, - Как ты мог так глупо поступить? Ты же наш законный Лорд, глава Золотого Дома!
       - Глава Золотого Дома - наш отец. Я всего лишь его сын. Поэтому я делаю то же, что и он. Я ухожу.
       - А мы? Что будет с нами?
       - Я просил вас идти со мной... Лишь десятеро вышли вперед, чтобы стать моими спутниками. Для них я буду государем. Остальные вправе делать, что захотят.
       - Это говорит твоя обида! Она затмила твой разум...
       - Разве? Мой разум говорит мне, что все, кроме этих десяти - не более, чем балласт.
       - А я? Кем ты теперь называешь меня?..
       - Ты мой брат, у тебя жена и ребенок. Носи то имя, которое они тебе дадут.
       - Ты презираешь меня!
       - Ты мой наследник.
       - Ты презираешь меня!
       - Я не презираю тебя. Я знаю тебя с рождения. Я не хочу, чтобы ты шел со мной, отговаривал меня и тратил на меня свое время. Оставь меня!
       - Нет, нет... Ты погибнешь! Ты лишился рассудка. Как я могу оставить тебя?..
       - Что толку, если мы погибнем оба? Что толку, если я останусь цел, а ты умрешь из-за моей причуды? Ты хочешь, чтобы я себя винил? Чтоб я не смог в глаза твоей супруге и дочери по-прежнему смотреть? Чтобы корона Золотого Дома досталась недостойной голове? Надень ее - и жди меня обратно. Народ наш тих... Им просто управлять... Он из-за стен и носа не покажет... А я устал. Я еду прогуляться... Оставь меня!
       - Я без тебя умру!
       - Твоя любовь меня лишает воли... Прошу тебя, не искушай меня... Пойми - сейчас я должен быть свободным... Прости меня...
       ...Он предчувствовал, что власть предаст его. Но ему было больно.
       Мой средний брат, принявший его венец, рассказал мне об этом. Мой средний брат, подобный сгустку седого тумана, не был рожден королем. Он любил книги и тяготился властью. Она согнула его. Он сокрушался о нашем старшем брате и считал себя преданным. Он говорил - преступно следовать страстям, преступно верить снам неверным, быть может их источник - Враг, отец обмана и коварства?..
       Преступно предавать народ, бросать его на растерзанье братоубийственной войны, где каждый перед троном - хищник, преступно нарушать свой долг - долг короля пред королевством. Оно - превыше государя, оно - хранимое дитя. Долг государя в час любой - остаться со своим народом. Никто из наших королей венца на землю не бросает. Заложник верности идет дорогой наименьших зол...
       Он был сторонником умеренных решений. Мы спорили. Он был по-своему прав. Это была рассудочная, земная правота, правота благополучия. Для легендарной правоты, способной разрушить предопределенность или стену из крови, ей не хватало главного - полной свободы в распоряжении собой.

       Мой средний брат не был рожден королем. Но он не был и трусом. Судьба не дала ему блестящих побед, но его имя не связано ни с одним громким поражением. Он потерял крепость на острове посреди реки - крепости теряли и другие. Он мог бы пойти с моим старшим братом даже на смерть, он мог поднять остатки своей дружины, которую вывел из-под огня, его не остановил бы запрет. Если бы он принял решение - ничто не остановило бы его. Но он колебался. Мой старший брат был для не просто Лордом - он был для него светом в ночи, счастливцем, что никогда не проигрывает, которому легко удаются самые гиблые дела, торжествующим разумом... Слова старшего брата имели для него силу закона. Он никогда не спорил с ним, и я сомневаюсь - смотрел ли он дальше его слов. Поэтому он слушал старшего брата - и не мог принять решение. Мой старший брат не стал приказывать ему остаться - это было бы жестоко - он просто его убедил. Он усыпил его сердце. Это было решение одиночки. Как ни парадоксально это звучит - тут душевное равновесие взяло верх над соображениями чести. Мой брат боялся терять близких.
       - Источник Порчи владеет Камнями нашего народа, - говорил старший брат перед рассветом, расставляя на столе хрустальные кубки для большей ясности. - Он претендует на обладание светом, созданным Владычицей Звезд. Обладая Камнями, он искажает сам Свет - их сущность. Это величайшее кощунство... Лучше уничтожить их, чем оставить в его короне. Они освещают его подземелья, муки наших сородичей, их смерти и их сломленную гордость... Эта насмешка достойна кары. Не правда ли?
       - Да, это ужасно. Конечно - надо что-то делать...
       - Ты знаешь - мне никогда не было дела до этих Камней. Но пока они в руках Врага, у нас не будет ни мира, ни надежды на лучшее. Эти Камни - словно привет оттуда, из-за Вод... Из-за непроходимой стены... В них то нетленное, что нам кажется утраченным, что мы отчаялись вернуть, но что нам необходимо, как воздух... Понимаешь меня?
       - Да, конечно - мы все давно отчаялись... Все забывается - даже Благая Земля...
       - Без Камней мы никогда туда не вернемся.
       - Это ужасно. Действительно - надо что-то решать с этими Камнями.
       - Вот именно. Камни у Врага, - мой брат сгреб в кучу хрустальные кубки. - Но никто из нас никогда не возьмет их у него. На них гнев Стихий и наша кровь, нам предречено упустить их. - Он посмотрел на брата. - Их возьмет тот, кто никогда не имел к ним отношения, не вызывал гнева Стихий и не делил рок нашего народа. Тот, кто чист. Их возьмет человек.
       - Постой... Неужели ты думаешь?..
       - Я совершенно уверен.
       - И это тот самый случай? Тот самый человек?..
       - Именно. Мы возьмем Камень у Врага и натянем нос родне Макалаурэ. Конец истории.
       - Но они так злы! Они же клялись убить всякого, кто притронется к их сокровищу!..
       - Велика беда. Я отдам им их сокровище - пусть делают с ним что хотят. Главное - взять.
       - Да, главное - взять.
       - Разумеется. Поэтому сиди здесь и жди нашего возвращения.
       - А если с вами что-нибудь случится?..
       - Ну - на войне как на войне...
       ...Мой средний брат поверил его надежде. С первыми лучами солнца он поверил, что поход за проклятым Камнем - не более, чем хорошо рассчитанная вылазка, азартное приключение. Уверенность старшего брата заставила забыть о катастрофе. И эта уверенность была такова, что каждый в стране, предавшей государя, забыл свое предательство. Маленькая вылазка на двенадцать горячих голов - это куда правильней, чем ратный поход.
       Мой брат мог обмануть кого угодно, но только не меня. Он поспешил, убрав меня со своего пути. Если бы я была с ним, он не ушел бы из своих владений как нищий, которого выкидывают за ворота. Возможно, он ушел бы во главе армии. Он все равно бы ушел - он не мог не сдержать клятвы. Но он бы умер как король.

       Я знаю - он не был бесстрашен. Ему были ведомы и робость, и смертная тоска, он мог смириться с гибелью в бою - в горячке битвы, в опьяненьи схваткой... Но он боялся длительного плена, он сотню раз мне это говорил. Он не хотел смотреть в глаза Врагу - его бросало в дрожь его обличье... Но именно по этому пути его вела жестокая судьба.
       Он встретил ее в крепости на острове посреди реки, которую возвел своими руками. Кольцо рока оказалось очень узким, а мир - слишком маленьким, чтобы увернуться. С иных берегов он казался нам огромным, страшным и прекрасным. Избранница моего брата не верила, что он прекрасен, и соглашалась с остальным. Она ошиблась - он был и прекрасен и страшен, но не был огромен. Он был тесен, как клеть, куда заперли нас слова Владыки Судеб. Нас отделяли от огромных, неизведанных пространств стены крови. Лишь в тот миг, когда они пали, я поняла, что это так. Но тогда внутри нашего тесного мира каждый мог ступить в реку дважды. Реки менялись, дороги - нет. Крепость на острове была теперь занята приспешником Источника Порчи. Тем, кто ныне занял место Врага и сам стал Врагом. Тем, чей взгляд преследует тебя.
       Его взгляд и тогда заставлял каменеть любого. Отряд моего брата застыл на ходу, когда был обнаружен. Мужчине твоего народа повезло - он лишился чувств. Мой брат был лишен этого свойства. Он принял Истинный Облик - наследие нашей королевской крови - и вызвал приспешника Врага на поединок. Они сражались на песнях могущества.
       У этого поединка не осталось ни одного свидетеля. Все, кто видел его, были умерщвлены. Приспешник Врага никогда не сказал бы о нем правды. Легенды говорят, что мой брат проиграл его, потому что не смог отразить удар - кровь, пролитую в Гаванях, изгнание и вину, лежащую на нем, братоубийце. Это глупость. Мой брат не был братоубийцей, изгнание не было его выбором, и он бился не за свой народ. Он не искал оправданий, и не уважал мнение Врага. Мой брат был остр на язык, и я не знаю лучшего поэта на обоих берегах. В словах он был еще свободнее, чем в поступках. Он владел истинной речью - языком баллад, бессмертия и знаний - языком, который Врагом и его слугами был давно утрачен. Искажению не дано осилить истинную речь - речь, которая как ни одна другая может передать любовь. Искажение говорит на ней - но оно ей не владеет. Поэтому я знаю, что мой брат победил. Именно за это он и поплатился.
       Я видела этот поединок. Приспешник Врага обладает могуществом не нашей природы. Но он не властен над царством снов, лесными водами и любящими сердцами. Он прочитал в душе моего брата всю его жизнь, всю его печаль, все предательства, скорби и распри, которые прошли над ним. Но в силу Искажения он не мог прочесть сути его надежды - ее язык был ему неведом. Запомни это. Этот язык неведом ему и теперь. Он - раб Источника Порчи - воистину властелин рассудка. Тот, кто живет сердцем, невидим ему. Он пел о том, что знает - о предательстве, печали, роковой судьбе, тишине забвения, о безобразности кончины, царстве отчаяния - он повторил слова Властелина Судеб. Мой брат уже однажды слышал их. Он сказал:

Ты должен был назвать единственное слово -
Забвение, судьба, отчаянья печать
Склоняются пред ним. Но имени простого
Не можешь ты назвать... не можешь ты назвать.
С печалью и судьбой мы смели породниться,
Когда на наш порог ступала тишина.
От смертной красоты никто не спрятал лица.
И гибельный разбег, и звезды над темницей -
Все - имена любви. И царствует - она.

       ...Приспешник Источника Порчи не нашелся, что сказать - у него не было ни доводов, ни угроз, потому что живое доказательство только что сказанных слов стояло перед ним во плоти. И тогда он пустил в ход силу. Подчинить тело - завладеть душой, как учил его Враг. Я видела, как он вырос почти вдвое - огромная черная тень с глазами, налитыми кровью - и безмолвно обрушил на противника всю свою мощь. Я чувствовала ее через тысячи лиг, что нас разделяли. Мой брат держался, сколько мог - и когда он упал к ногам врага, лишившись облика, голоса, движения и чувств - я думала, он мертв. Я думала, он умер в бою.
       Я ошиблась. Но я рада, что тогда мне это было неизвестно.
       Я узнала правду год спустя, над его могилой.
       Она была в том, что мужчина твоего народа, что носил на пальце королевское кольцо, был для моего брата дороже каждого из нас, это и был его истинный наследник, его хранимое дитя. Мой брат знал его отца, тот был его другом. Как никто из наших соплеменников. К нему и ушла королевская реликвия нашего дома, откованная за Морем в лучах светил, которых ныне не осталось в мире. Тот, кто потом носил это кольцо, навсегда остался для моего брата ребенком. Ребенком, попавшим в беду. Он видел его еще в колыбели, он застал его торопливое детство. Это был плод его зрелости, также как мы были плодами его юности. Мы взрослели вместе и вместе приобретали опыт, мы были сильны, у нас были собственные дети. С утратой младших братьев нам стало некого защищать кроме самих себя. А у нашего старшего брата было слишком много нерастраченной любви. Клятва не играла роли. Проклятые Камни не играли роли. Их нужно было взять у Врага не потому, что они несли в себе судьбы мира, не потому, что подвергались осквернению, не потому, что Первый Дом клялся вернуть их во что бы то ни стало, не потому, что они делали войну бесконечной - а потому лишь, что они понадобились одному-единственному человеку, без которых этот человек не мог стать счастливым. Их нужно было взять потому, что маленькое существо, чей век краток, руки слабы, а сердце разрывается от любви, без них должно было страдать.
       Я знаю, что по меркам вашего народа он не так уж слаб. Он герой и воин, он воистину совершил то, что никому из нас оказалось не под силу. Он взял Камень у Врага, бессмертная дочь нашего народа ради него отказалась от бессмертия, их дети отдали Камень в руки Стихий, посрамив проклятие Владыки Судеб и преодолев стену крови. Их судьба сама стала для этого мира надеждой, необходимой как свет, как воздух... Но в тот миг, когда мой брат бросил ради него наземь свой венец, никто этого не знал. И когда мой брат в плену закрыл его своим телом - он не догадывался о последствиях. Никакой дар предвидения не мог открыть ему этого. Любовь слепа.
       Предвидение открыло моему брату только его собственный удел - худую гибель с желтыми глазами, и смертный ужас, и зубовный скрежет, и муку немоты неотвратимой. Он, действительно, онемел и чувствами, и речью: он пережил смерть всех своих спутников - приспешник Источника Порчи обошелся с ним крайне жестоко, мстя за свое бессилие перед ним. Он заставил его смотреть, как один за другим погибают его спутники и друзья, не выдавшие своего короля, он сделал из него виновника чужих страданий, свидетеля многократной безобразной кончины, а самого хранил для того, чего мы никогда не узнаем. Мой брат боялся бесчестия, он боялся утраты близких, он долго бежал от подлинной любви, потому что знал, что его великая любовь кончается только смертью. Но когда он душил цепью желтоглазого зверя, разорвавшего на его глазах всех, кроме одного - он не думал ни о своем добром имени, ни о судьбах мира, ни о победе над замыслом Врага, ни о своем знании. Он думал лишь, что слабый человек попал в беду, и что тот, кто покушается на жизнь этого слабого человека, должен быть уничтожен.
       Я не знаю, как умирал мой брат. Но я знаю, что человек твоего народа вынес его из темницы на руках. Смерть моего брата спасла его, выиграв один день. Мой вечно юный брат покоился на его руках как ребенок, как хранимое дитя... Вы счастливее нас, осененные любовью. Ваши сердца крепче и бесстрашнее наших. Любовь - источник вашего огня, она - ваш свет, ваше тепло, ваш удел. Мы в ней сгораем. Мы можем лишь отдать ей наше бессмертие, сжечь его ради единого мига, не оставив после себя и горсти праха.
       От моего брата сейчас в этом мире не осталось ничего, кроме памяти. Его могила, покрытая белыми цветами, покоится на дне моря. Море затопило его страну, разрушенную войной, его высокие леса, чистые источники и неприступные скалы. Море затопило остров посреди реки и крепость посреди острова, и курган на обрыве, куда он лег. Море затопило крепость Источника Порчи и крепости нашего народа, в которых тот грозился показать каждому, кто первый из равных на этих берегах. Море затопило проклятые Камни и тела принцев Первого Дома, что взяли их - и не смогли удержать. Наши книги, алмазные венцы, узорные чертоги и неподвластные ржавчине клинки, наши застольные кубки, полные молодого вина, наши цветущие липы, чья высота теперь недостижима, наши причалы и остовы наших кораблей - все ушло под воду. Море смирило землю, обесчещенную войной.
       Море стерло границу прибоя, вдоль которого брел Макалаурэ, последний воин и последний певец обоих берегов, последний сын своего безумного отца... Он тоже был безумен и звал свою смерть - тени видение, в пене горящее... Я говорила с ним в прибое - он не слышал меня. Он слышал только, как толща воды ласкает в глубине выброшенный им в море Камень - его свет горел на поверхности волн, его огонь обжигал... Проклятые Камни пожрали всех, кто касался их, кто желал их, кто был у них в плену. Владыка Лесов был убит из-за Камня, и все его королевство было разорено мрачными кузнецами - пленниками клятвы, и гавани этих берегов были разрушены из-за них - ибо в мире, ограниченном стенами крови, можно дважды войти в одну реку. В таком мире можно даже дважды пойти против Стихий, как сделал это брат Макалаурэ, лишившийся руки - он отнял Камень у посла Владыки Ветров, герольда благой земли... Но Воды скрывают все.

       Мы все - дети Моря, и когда-нибудь уйдем к нему. Голоса моих братьев звучат в его шуме. Они заплатили земле свою дань, и ушли за Воду. Мне не дано уйти к ним, смеющимся на иных берегах - меня держит здесь моя клятва. Здесь живет мой враг - тот, кто отнял у меня моего старшего брата, кто смел поднять на него голос и руку, кто пил его страдание, кто позволил ему умереть. Я не сойду с этого берега земли, пока он не потерпел поражение, пока от него не останется даже горстки праха. Я дала эту клятву на могиле с белыми цветами. Я не лила над ней слез. Я не носила траура. Мой брат вырвал у меня это обещание - я возвращаю ему другое.
       Но никому из нас не дано одолеть Врага. Наше время уходит, и эта война не является только нашей, как было прежде. Врага нельзя одолеть оружьем, помни это. На Враге - тень гнева Стихий. Его одолеет тот, кто не имеет в нем доли, кто никогда не вызывал гнева Стихий и никогда не делил рок нашего народа.
       Ужасный рок. Счастливый рок. Рок, который следовало преодолеть. Рок, перед которым следовало склониться. Рок, который поднял нас выше всех, рожденных в Свете, который поверг нас ниже всех, в самую бездну. В этой бездне он стал нашей историей... О ней сложено много песен, в которых звучит вся тоска и вся надежда падшего мира. Ни одна другая не будет для меня столь же безутешна. Но никакая другая не будет для вас столь горька, столь пламенна и столь легка.