Рингвен

Возвращение

 
 
 
	"Мелькор - жив", - сообщала ядовито-сиреневая надпись на 
стене. "Наверняка снова Намо", - подумал Манве, приглядываясь. Он 
тяжело вздохнул и подошел вплотную к стене - Стене Ночи - и 
попытался отскрести надпись ногтем, начав с последней буквы. Та 
поддалась подозрительно легко, и ветерок закружил сиреневые 
крошки. Тут же Манве почувствовал саднящую боль: он сломал ноготь. 
Он выругался - разумеется, про себя: не к лицу Королю Мира - 
беспристрастному судье, воплощению Высшей Справедливости - 
показывать свои эмоции. 
	Стараться дальше не имело смысла. Сулимо пообещал себе - в 
который раз! - поговорить с Мандосом о его бурном проявлении 
чувств к старшему брату и угрюмо побрел вдоль стены, стараясь не 
обращать внимания на кислотно-сиреневое "Мелькор - жи..." 
	Проходя мимо дома Ниенны, Манве услышал доносящийся откуда-
то шум. Он не сразу понял, что шум доносится из самого дома: 
Скорбящая Валиэ почти никогда не принимала у себя гостей, а шумели 
явно несколько голосов. Манве стало любопытно, что заставило его 
печальную сестру отступить от традиций. Он решительно позвонил в 
звонок. 
	- Кто там? - спросили из-за двери.  
	Манве только раскрыл рот, чтобы ответить, как дверь 
распахнулась. Его глазам предстала странная сцена: Ниенна, сидящая 
в высоком кресле около окна, о чем-то спорила с Ирмо - тот сидел 
на подлокотнике. Спор был настолько ожесточенным, что отдельных 
слов даже не было слышно: брат и сестра орали друг на друга, не 
заботясь особенно о внятности сказанного. Рядом стоял Намо, он, 
похоже, пытался урезонить обоих и что-то на одной ноте бубнил. Его 
никто не слушал. В дальнем углу зала примостилась со своим вечным 
блокнотиком Вайре. Она делала вид, что стенографирует, хотя не 
разбирала ни одного слова: четыре страницы блокнота были исписаны 
фразами типа "Мелькор+Элхэ=Любовь", "Гори, гори, моя Звезда", 
"Посетителей не будят", и тому подобными цитатами из Черной книги. 
(В Валинор это произведение попало сразу после его выхода в свет и 
произвело на каждого разное впечатление. Больше всех, конечно, 
была взбешена Ниенна. Но факт остается фактом: многие поверили в 
описанные события.) Около двери стояла какая-то совсем уж 
незнакомая девица. Очевидно, открыла Манве дверь именно она, хотя 
как ей удалось расслышать звонок - непонятно. 
	- Кто ты? - спросила девица, внимательно оглядывая Короля 
Мира. Сапфировая корона ей явно не понравилась, и она 
сосредоточила все свое внимание на его правой руке. Той самой, на 
которой был сломан ноготь. Манве был слишком удивлен происходящим, 
чтобы заметить кровь на ладони. 
	- Кто ты? - заорала девица, решив, очевидно, - и тут ее 
можно понять, - что пришедший не услышал вопроса. - У тебя все 
руки в крови!  
	В крови были не только не ВСЕ РУКИ, но даже и не ВСЯ РУКА, 
но Манве испугался. 
	- Думаю я, - как мог величественно ответил он, - что это я 
должен задать тебе сей вопрос. Валинор - моя страна, и нет здесь 
никого, кто был бы неведом Королю Мира Манве. Тебя же вижу я 
впервые, и не знаю я причин, побудивших тебя, о пришелица, скрыть 
от меня свой приход в нашу страну. 
	Наконец-то Ниенна и Ирмо обратили внимание на Манве и 
замолчали на полуслове. В наступившей тишине все наконец 
расслышали, слова Намо: "... три тысячи триста восемнадцать. Три 
тысячи триста девятнадцать" - Владыка Судеб, чтобы заставить брата 
и сестру замолчать и обратить на себя внимание, тихо и размеренно 
считал. Откуда старый психологический прием, используемый 
школьными учителями, стал ему известен, так никто и не узнал...  
	Обрадовавшись, что не придется вспоминать разряды чисел 
после миллиона, Намо сказал: 
	- Брат мой Манве, ныне, возможно, более чем когда-либо 
нуждаемся мы в твоем совете. Расскажу я тебе, что заставило нас, 
Феантури, и сестру нашу Валиэ Ниенну, спроить друг с другом 
подобно женщинам Атани на рыночной площади... 
	"Горазд заливать", - подумал Ирмо. Велеречивости брата он 
по-доброму завидовал.  
	- Имя этой девушки - Эленхел, Элхэ. Она... - продлжал Намо, 
кивая в сторону незнакомки. Та и не подумала поклониться Королю 
Мира, а лишь задумчиво наматывала на палец прядь своих длинных 
светлых волос. Ниенна ободряюще улыбнулась ей и встала с кресла. 
Услышав такое имя. Манве, конечно, придет в ярость, бросится на 
девушку и на Владыку Судеб с кулаками, и тогда она, Ниенна, сможет 
сквозь слезы крикнуть: "Ты же брат ему... Одумайся, молю тебя!" 
Кому брат - уточнять не станет. Получилось бы весьма эффектно. И в 
русле созданного имиджа. 
	Манве, однако же, ни на кого ни с чем бросаться не 
собирался, а внимательно слушал Владыку Судеб. Ниенна, правда, на 
всякий случай осталась стоять, и Ирмо незамедлительно переместился 
на удобное, мягкое сидение. 
	- Элхэ - из рода Эллери Ахэ, которых, как ты привык считать, 
никогда не было, но о которых столь много написано, что, боюсь я, 
придется все-таки примириться с их существованием. 
	Манве продолжал внимательно слушать. Вайрэ оторвалась от 
разрисовывания очередной надписи причудливыми завитушками и, 
перевернув страницу, начала записывать слова родича. Завтра она 
сделает гобелен, изображающий эту сцену, и повесит его в какой-
нибудь башне своего дома. 
	- Эленхел, как сказали бы многие, отвергла... 
	- Намо, если ты думаешь, что я не знаю, кто такая Элхэ, - 
ты... - Манве хотел сказать: "Ты-таки или пьян, или не выспался!", 
но вовремя одумался: - ... ты в корне неправ. - Выдерживать 
разговор в манере официально-почтительно-красивой становилось все 
труднее, может быть, потому, что Элхэ неотрывно смотрела ему прямо 
в глаза. - Я - Король Мира, все деяния живущих открыты мне. И как 
может быть неизвестно мне хотя бы литературное произведение? И об 
Эллери Ахэ, и об их казни, и о многом другом мне ведомо, быть 
может, лучше, чем тебе или супруге твоей. 
	- Тогда поведаю я тебе, что привело Элхэ сюда, в дом моей 
сестры. 
	- Да уж, - вмешался Ирмо. - Ты думаешь, Сулимо у нас книжек, 
газет не читает, неграмотный, и вообще?..  
	- Как Человек, - продолжал Намо, делая вид, что не обратил 
внимание на слова брата, - Элхэ не привязана ни к одному миру. Так 
было решено изначально нашим Создателем? 
	- Благословен Эру Отец наш. - Вайрэ, не поднимая головы от 
блокнота, произнесла обычные слова. 
	- Я говорю не об Эру, а о Профессоре, - оборвал ее Намо. - 
Некоторые вещи даже авторы книг не могут изменить... - Он сделал 
внушительную паузу. - И вот, о Король Мира, Элхэ вольна 
возвращаться на землю и уходить, когда пожелает. 
	- Ну и? - Манве никак не мог понять, в чем проблема.  
	Элхэ взяла инициативу в свои руки. 
	- И я! Возвращаюсь! Да! На Землю... Туда, где прошла моя 
юность! - Ее высокий голос то и дело прерывался от напряжения. - 
Туда, где жил - ОН! А там! Там!.. 
	- Элхэ заметила, - вступила Ниенна, - что на свете 
существует множество девушек, влюбленных в Мелькора. Причем во 
многих из них чувство зародилось еще до выхода в свет "Хроник"...  
	- Я не ревную! - отчаянно прокричала Элхэ. - Нет! ОН - для 
всех! И его нельзя - нельзя не любить!  
	- Так ведь Мелькор ныне скитается за Стеной Ночи, - 
осторожно вставил Манве. Неожиданно он понял, что автором надписи 
является не Намо, действительно питающий к Мелькору теплые чувства 
(проведя в его Чертогах триста лет, Мелькор успел расположить 
Владыку Судеб к себе), а сама Элхэ. Испуг по поводу окровавленной 
ладони тоже стал ему ясен: Элхэ умерла до ареста Мелькора, но, 
возродившись, прочитала... 
	- Дело в том, - сказал Намо, - что все эти девицы называют 
себя ее именем. Считают себя ее инкарнацией. Причем их совершенно 
не смущает, что таких Элхэ в одно время и в одном месте 
оказывается иногда по несколько штук. Конечно, каждая имеет еще и 
свое собственное имя - Ахтэнэ, там, Двойра... Простите, Дайра... 
Нариэль, Иэллэ... Ну, это уже из позднейших... Исилме, опять же... 
- Намо запинался, произнося эти непривычно звучащие для него 
имена, а Элхэ, почкему-то поуспокоившаяся, согласно кивала 
головой. - Эти - только из Книги. Отличились, как мы с Элхэ 
полагаем, чем-то, что попали в Книгу. А остальных... 
	- И вот Элхэ пришла в Благословенную Землю, - начала Ниенна, 
- чтобы, во-первых, сказать, что она ни в коем случае не 
ответственна за деятельность этих девушек, - торжественная речь, 
подобающая Валар в официальной беседе, как-то сошла на нет, и уже 
никто не старался загнуть фраз покрасивее. - А во-вторых, она... 
	- Я сама это скажу! - раздался пронзительно-высокий голос. - 
Ниенна, благодарю тебя. Я, ученица того, чье имя вспомнить не 
смеют, да, это мое выражение у меня тоже украли, девицу одну 
сжигали, она кричала, я прошу Валар что-нибудь с этим поделать. 
Был бы Мелькор здесь - не простил бы меня. Не любил он вас. Но его 
нет, и вы, вы в ответе за это! Так сделайте же хоть что-нибудь во 
искупление! 
	Она не очень понимала, что говорит. Но Манве, понимая, что 
просьбу в присутствии Ниенны не исполнить невозможно, сказал: 
	- Эленхел, я вижу, сколь горька участь твоя. - Он решил, что 
все-таки хорошо бы вернуться к привычной медлительно-торжественной 
манере. - И ныне говорю я - будь по-твоему. Если ты согласишься 
уйти из мира за Стену Ночи, туда, где пребывает в изгнании твой 
возлюбленный, называющие себя твоим именем исчезнут. Ты согласна? 
	- Это - как же? Уйти? К нему? Нет, о Король Мира! Никогда, 
никогда не признаюсь я ему в своей любви. Пусть Ахтэны с Исилмами 
уходят! Они в проявлении чувств не стесняются. А он - он не 
услышит от меня ни слова! 
	Элхэ знала, что говорит. Высказать то, что у нее на сердце, 
ей не по силу. Но тем не менее она обрадовалась: все-таки Король 
Мира оказался лицемерной сволочью, Ниенна - сердобольной 
страдалицей, а пыль на подоконнике - алмазной крошкой. Кстати, по 
дороге к дому Ниенны Элхэ увидела Финрода и Амариэ и поразилась 
точночти описания: малышка, которую она когда-то знала, 
выкрасилась в пошловатую блондинку, и Финрод по понятным причинам 
старался по возможности не смотреть на супругу... 
	- Милосердие - долг хранителей Арды, - произнес Манве, - и 
отвергнувшие его... 
	Но Элхэ уже не было, а в распахнувшееся от удара двери окно 
ворвался Нездешний ветер. Ирмо, Намо, Вайрэ и Манве вышли на 
улицу. 
	Надпись на Стене Ночи на следующий день смыла Варда: 
сочетание черного с фиолетовым ей не нравилось. Это противоречит 
эстетике.