- Вам говорили, что я пробудил бури, разжег неуемное пламя, создал жестокий холод. "И во всем, что было неуемного, жестокого и смертельного в те дни, обвиняют его", - процитировал он. - Так?

- Так.

- Но задумайся, сын Арафинвэ, так ли плохо все, что неуемно?

- Плохо! - уверенно ответил золотоволосый.

- Почему?

- Все хорошо в меру.

- Этому тебя научили. Но сам ты когда-нибудь задумывался над тем, что в этом дурного? Ведь неуемное есть не что иное, как выходящее за рамки, переходящее некие пределы. А разве не все прекрасное преступает некий предел? Скажи, разве камни, созданные Феанаро, равны всем прочим самоцветам? Нет! И я не удивлюсь, если кто-то из эльдар, или даже из айнур, тоже преступит некий предел ради этих камней.

- Я... не вполне понимаю тебя. Мне нужно поразмыслить над твоими словами. Но... но Сильмарили прекрасны.

- Но разве не казалось тебе, что красота их ужасна? Подобно сиянию очей Манвэ и Варды. Подобно вершине Таниквэтиль.

- Быть может...

- Таковы же и бури, созданные мною. Здесь, на берегах Благословенного Королевства, не бывает бурь. Оссе, колебатель волн, редко заплывает в эти воды, а когда появляется здесь, он тих и покорен. Но у берегов Средиземья, покинутого твоими предками, море бушует и ярится, и волны вздымаются вровень с высочайшими скалами, и Оссэ гонит бешеные валы навстречу трепещущей земле, и вот встает волна, подобная стене из изумрудного стекла, увенчанной белоснежным гребнем... - он прервал свою речь, и заглянул в глаза золотоволосому: - Красиво?

Тот словно очнулся, и перевел дыхание.

- Красиво!

- Здесь, в Амане, подземному огню нет выхода наружу, и ни один из вас не видел извержения вулкана. На вершине горы разверзается огненная щель, и оттуда струится живое пламя. От нестерпимого жара камень тает и течет, как льдинка в ладони! И потоки раскаленной лавы отливают алым, и золотым, и оранжевым, и багряным, подобно плодам Лаурэлин. И рев каменного потока величествен и грозен, словно глас раковин Ульмо...

- Да, - помолчав, сказал золотоволосый. - В Амане такого не увидишь. Но...

- А жестокий мороз, которым вас так пугают? На севере Средиземья...

- Прости, что я перебиваю тебя. Но я хотел сказать: да, это красиво. Но красота эта смертельна...

- А вы боитесь смерти? - усмехнулся черный. - Бедные бессмертные дети! Вас запугали страшными сказками, и увели из Средиземья, чтобы вы не познали сути смерти. Что ж, это разумно... Ведь она недоступна вам.

- А что такое смерть?

- Всего лишь перемена. Здесь, в Амане, нет места переменам. И вам кажется, что так и должно быть. Но мир задуман иначе. Все течет, и ничто не остается прежним. Но ради того, чтобы явилось новое, старое должно умереть. А здесь, в Валиноре, все застыло. Смерти нет. Но нет и жизни.

- Это не так! Везде и во всем ежечасно свершается перемена. Каждый миг мир становится иным, он обновляется. Нет двух одинаковых листьев и двух одинаковых цветков. Перемена и постоянство сочетаются и творят ритм бытия. Разве ты слышал когда музыку без ритма? И так во всем. Вот, пока мы говорили с тобой, Лаурэлин уснула, и на смену ей пробудился Тэльперион...

- Ну да, а потом и он уснет в свой черед, и снова распустится Лаурэлин, и так много веков подряд. Вам не надоело?

- Нет... Почему бы? Они всегда разные. Ведь Два Древа прекрасны и благи...

- Знали бы вы, какова цена этой красоты... Но разве тебе не хотелось бы, чтобы Деревья однажды засияли каким-нибудь иным светом? Зеленым, к примеру?

- Зеленым? - золотоволосый рассмеялся. - Это было бы забавно... хотя нет, не очень. Ведь свет Деревьев придает цвета всему остальному. Мы видим, что изумруд зеленый, а сапфир синий, благодаря тому, что Лаурэлин озаряет их своим золотым сиянием. Свету не нужно быть другого цвета, чем он есть. Если сияние Лаурэлин станет зеленым, прочие цвета исчезнут, или переменятся до неузнаваемости, как бывает, когда смотришь сквозь зеленое стекло. И как тогда отличить сапфир от изумруда? А если взять граненый хрусталь и поставить на пути луча от Дерев, то луч, преломившись, явит свою истинную природу, ибо он уже содержит в себе и зеленый, и алый, и синий, и багряный. Стань он только зеленым - мир обеднеет. Свет хорош таким, каков он есть.

- Вот чем вы, квэнди, отличаетесь от тех вторых, атани, что придут следом за вами. Вы довольны тем, что есть, и не хотите даже подумать - а что будет, если сделать иначе? Не станет ли лучше?

- Но то, что есть - это то, что должно быть! Быть может, его стоит изменить - в чем-то, но в основе своей то, что есть - хорошо! Зеленые деревья хороши; зеленые деревья, усеянные яркими цветами - это еще лучше, но деревья должны быть зелеными!

- Да, в Амане это так.

- А в Средиземье?

- О, в Средиземье... - черный мечтательно прикрыл глаза. - Там - не всегда. Там есть осень.

- А что это - осень?

- Осень - это когда листва на деревьях становится алой, золотой и рыжей, и долины похожи на потоки текущей лавы. И листья падают и падают с ветвей золотым и багряным дождем, и шуршат под ногами, и запах палой листвы крепче вина, и влажная тишина стоит в лесу... А потом, когда все листья осыплются, начинает идти снег. Он укрывает землю белым ковром - не только на вершинах гор, как здесь, в Амане, но и в долинах, где растут деревья. И это называется - зима. И все краски исчезают, кроме черной и белой, словно тушью рисовали на белой бумаге, но и это тоже красиво...

Наступило молчание.

- Да, - произнес наконец золотоволосый. Он поднял голову: - А почему здесь, в Амане, этого не бывает?

- Потому что осень - это смерть. И зима - тоже смерть. Она тяжела и сурова. Здесь, в Блаженном Краю, вы избавлены от этого. Но и красота умирания вам недоступна.

Золотоволосый надолго задумался, глядя в пространство.

- Я хотел бы побывать в Средиземье, и увидеть все это, - медленно произнес он.

- Увы! Живущим в Амане нет пути назад.

- Ну почему же нет? Я пойду к отцу моей матери, Ольвэ Алквалондскому, попрошу его снарядить мне корабль, и поплыву в Средиземье. Еще братьев позову. Турондо, наверно, согласится плыть со мной. А уж Нэрвен непременно поплывет!

- Вас не пустят.

- Кто? Почему же не пустят?

- Средиземье опасно. А вас берегут. Как драгоценные игрушки...

Золотоволосый только рассмеялся в ответ, и вскочил, собираясь уходить. В дверях спохватился, обернулся:

- О, прости. Ты не обиделся, что я ухожу? Я просто...

- Нет, ничего. Ступай.

Золотоволосый кивнул, и исчез за дверью. А черный еще долго сидел, глядя ему вслед странным, тяжелым взглядом...