|
Мораль власти или власть аморальности?
Случайно, в неурочное время, включаю телевизор.
Трое солидных людей обсуждают сугубо политическую проблему: как кого-то уничтожить.
Основную партию в разговоре ведет человек со старомодными усами и в военной форме девятнадцатого века.
"А президент, - говорит он, - может расправиться с этим человеком одним указом."
...Вдруг появляется ведущий и спрашивает: "Каким указом и как президент расправился с этим человеком?"
Тут я понимаю, что попал на передачу "Детектив-шоу".
Игроки выдвигают версию, что он приказал закрыть все бомжатники (которые на старом языке французской аристократии назывались "притонами"), чтобы было легче обнаружить и схватить разыскиваемого.
По милицейско-президентской логике "приказать" что-нибудь сделать означает "решить проблему".
Запасной игрок предполагает более парадоксальный вариант: президент предложил скрывающемуся "на дне" какую-нибудь государственную должность, от которой тот не мог отказаться.
И почти угадал.
Действительно, анархист Распье указом президента был награжден орденом "Почетного легиона".
Соратники посчитали его провокатором.
Он кинулся в газеты и правительственные учреждения с опровержениями, но с ним разговаривали вежливо и с почетом, как и предписывалось статусом ордена.
Отчего его бывшие единомышленники только укрепились в своем мнении.
Анархистское движение было обезглавлено.
О, наивный и романтический девятнадцатый век!
Одно движение пера, и наводящий ужас на власти анархист дискредитирован и выведен из строя.
Власти трубят в трубы и бьют в барабаны, празднуя победу...
Но вот прошло совсем немного времени...
Наша многомудрая Дума объявила амнистию
вперед.
Амнистию за еще несовершенные преступления.
В принципе, это - не ново. Пятьсот лет назад любой богобоязненный европеец, задумав ограбить соседа, убить проезжего, да и просто погулять на стороне, предавшись пороку и разврату, мог купить у прохожего монаха индульгенцию на отпущение грехов. А потом тут же и зарезать его, отобрав назад потраченные деньги.
Честно сказать, я не помню служили ли индульгенции оправдательным документом для судопроизводства человеческого или предназначались исключительно для Страшного Суда, но, учитывая слабость тогдашнего следственно-сыскного дела, можно предположить, что для государственного суда дело доходило редко.
Более уповали на Высшую Силу.
Демократия принесла некоторую новизну в отлаженный процесс торговли индульгенциями.
На первый взгляд наша Дума ими даже и не торговала, просто решила проявить мудрость, терпимость и политический подход к запутанной кавказской проблеме.
Смешно, конечно, говорить о терпимости государственного органа, состоящего из четырехсот абсолютно нетерпимых людей, но еще смешнее не замечать, что своим "историческим" решением этот орган попросту решил сэкономить некую толику военных расходов.
Таким образом экономическая подоплека лежит совершенно на поверхности, и сравнение нынешней амнистии с многодавними индульгенциями не столь и парадоксально.
Эффект был нулевой. Количество пришедших "с повиною" людей не превышал числа торговавших современными индульгенциями, то есть членов Государственной Думы. Это думцев опечалило настолько, что они не нашли ничего лучшего, как продлить срок своей индульгенции-амнистии.
Но я не зря взял в кавычки слова "с повиною".
Произошедшие в течение двух недель три исключительно удачные для боевиков и абсолютно проваленные нашими военачальниками операции, стоившие жизни десяткам молодых парней, вызвали огромный шум в газетах и на телевидении. (Замечу в скобках, что кроме шума больше ничего сделано не было.) Но шум поднялся ужасный - даже очень толковые и сдержанные обозреватели и журналисты стали позволять себе, если не напрямую говорить, то прозрачно намекать на особые "двуличность" и "коварство" чеченцев. Которые, пользуясь амнистией, днем - обыватели, а ночью - мстители; впрочем, благородное слово "мстители" здесь не подходит.
Я не очень понимаю эти разговоры.
На войне как на войне: если враг позволяет зайти себе в тыл, это сделает любой, кто хоть капельку соображает в военном деле.
Но я не об этом хочу говорить - не о "коварстве" чеченцев и не о тактике партизанских боев.
И даже не о том, что своими "амнистиями" Дума оголила армейские тылы и осложнила действия и без того не сильно талантливых полководцев.
Но после
этого
объявлять в Думе минуту молчания и демонстративно вставать, чтобы почтить память Пермского ОМОНа, это верх цинизма и подлости.
Это духовное мародерство и убожество власти - показушная скорбь по людям, которых сама же и предала.
После такой "государственной скорби" очередная выходка г. Ж. это пустячок и детский лепет, косноязычие которого только укрепило Думу в ее безнравственности.
Власть
никогда
не живет по законам нравственности и морали. Это аксиома.
Однако, как правило, власть старается не афишировать свою аморальность и безнравственность.
Но для этого власть, по крайней мере, должна быть умной.
Обложка
Предыдущий номер
Следующий номер
|
|
