Реклама Rambler's Top100 Service     Все Кулички
 
Заневский Летописец
 
    Виртуальный орган невиртуальной жизни
     Шестнадцатый год издания 21.07.2014         ╧ 2147   

О Пастернаке

    Однажды, давным-давно, в самый мрачный период застоя (а самый мрачный период застоя случился при Андропове - было реальное ощущение возврата сталинской диктатуры с полным засильем НКВД) зашел у нас с одним товарищем приватный разговор о Пастернаке.
    Товарищ был принципиально беспартийный и чуточку (самую малость) диссиденствующий, то есть всегда имел собственное мнение об искусстве, как бы оно не расходилось с генеральной линией.
    Правда, это не мешало ему не любить абстракционистов, и это показательно, ибо настоящие диссиденты любили абстракционистов не за их абстракции, а вопреки Хрущеву.
    Позицию классического диссидента замечательно сформулировал Бродский, сказав по какому-то поводу:    "Если Евтушенко против колхозов, то я - за!"
    Им, диссидентам, плевать (и всегда было плевать) на реальность, им главное продемонстрировать свое отличие от других.

    Так вот, заговорили мы о Пастернаке.
    Товарищ мой с его стихами был знаком изрядно, многие читал мне наизусть.
    Поэтому я спросил, читал ли он "Доктора Живаго".
    - Читал.
    - И как впечатление? - поинтересовался я.
    Он пожал плечами:
    - Да так как-то... Болтается какой-то неприкаянный интеллигент по революционной России... И всем делает детей...

    Разговор увял сам собой.

    Андропов умер, в должность Генерального Секретаря вступил, "не приходя в сознание", Черненко, открыв тем самым новую фазу застоя: трагико-анекдотичную.
    А потом случилась Перестройка...
    Вернее, сначала было объявлено Ускорение.
    Но Ускорение выдохлось через полгода, и вот тогда случилась Перестройка.
    Правда, через некоторое время она тоже превратилась в бестолковую самоцель, но это было позже...
    А начальный ее период был прекрасен: гласность, многогласность и громогласность были столь велики, что многие их отголоски, притом не самого лучшего пошиба, звучат до сих пор.
    Притом сейчас эти отголоски давно превратились в обычные заклинания: Сталин - сатрап, коммунизм - утопия, СССР - "империя зла"...

    Но вернемся все-таки к Пастернаку.
    Года через два гласность, многогласность и громогласность достигли такого уровня, что пресловутого пастернаковского "доктора" напечатали в "Новом мире".
    Никакого ажиотажа это не вызвало.
    Я взялся его читать, но одолел только начало... стало просто скучно.

    Через некоторое время в "Правде" появилась огромная рецензия на роман.
    Было ясно, что автору рецензии дали строжайший наказ: роман похвалить!
    Также было очевидно, что подобные наказы должны выполняться безоговорочно.
    Хотя бы по привычке к партийной дисциплине.

    Я подумал тогда: может, я чего-то недопонял в романе? вот сейчас "Правда" мне все и разъяснит.
    Ничего подобного: в многословном (на целую полосу) пустословии не нашлось причин для похвалы роману.
    Притом было видно, что автор честно старался отработать "социальный заказ", но все его похвалы были крайне натужны и весьма ненатуральны.
    Другими словами, попытка выдать неудачный роман за гениальное произведение провалилась.

    Примерно в то же время любители Пастернака (а я предполагаю, что это были не просто любители и знатоки его творчества, а по совместительству и "диссиденты", которые по определению Бродского всегда "за" или "против" только вопреки кому-то) придумали "железный" аргумент в защиту романа.
    Он звучал так:
если для написания гениальных стихов надо написать плохой роман, то его надо написать.

    Должен сказать, что я с этим совершенно согласен.
    Но с одной поправкой: написать можно, но публиковать-то - зачем?
    Гений должен относиться к своей работе намного критичнее, чем какой-нибудь автор-поденщик.

      Зимняя ночь
   (Борис Пастернак)

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале.
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.



    А также другие Рассказы бывалого человека
    


Обложка      Предыдущий номер       Следующий номер
   А Смирнов    ©1999-2024
Designed by Julia Skulskaya© 2000