Я был очень мудрым стариком.
Теперь я уже не то, считайте даже, что
меня нет. Но было время, когда любой из вас
пришел бы ко мне, и какая бы тяжесть ни то-
мила его душу, какие бы грехи ни терзали его
мысли, я бы обнял его и сказал: "Сын мой,
утешься, ибо никакая тяжесть души твоей не
томит и никаких грехов не вижу я в теле тво-
ем", и он убежал бы от меня счастливый и
радостный.
Я был велик и силен. Люди, встречая меня
на улице, шарахались в сторону, и я проходил
сквозь толпу, как утюг.
Мне часто целовали ноги, но я не протес-
товал, я знал, что достоин этого. Зачем ли-
шать людей радости почтить меня? Я даже сам,
будучи чрезвычайно гибким в теле, попробовал
поцеловать себе свою собственную ногу. Я сел
на скамейку, взял в руки свою правую ногу и
подтянул ее к лицу. Мне удалось поцеловать
большой палец на ноге. Я был счастлив. Я по-
нял счастье других людей.
Все преклонялись передо мной! И не лю-
ди, даже звери, даже разные букашки ползали
передо мной и виляли своими хвостами. А кош-
ки! Те просто души во мне не чаяли и, каким-
-то образом сцепившись лапами друг с другом,
бежали передо мной, когда я шел по лестнице.
В то время я был действительно очень
мудр и все понимал. Не было такой вещи, пе-
ред которой я встал бы в тупик. Одна минута
напряжения моего чудовищного ума - и самый
сложный вопрос разрешался наипростейшим об-
разом. Меня даже водили в Институт мозга и
показывали ученым профессорам. Те электри-
чеством измерили мой ум и просто опупели."Мы
никогда ничего подобного не видали", - ска-
зали они.
Я был женат, но редко видел свою жену.
Она боялась меня: колосальность моего ума
подавляла ее. Она не жила, а трепетала, и
если я смотрел на нее, она начинала икать.
Мы долго жили с ней вместе, но потом она,
кажется, куда-то исчезла: точно не помню.
Память - это вообще явление странное.
Как трудно бывает что-нибудь запомнить и
как легко забыть! А то и так бывает: запом-
нишь одно, а вспомнишь совсем другое. Или:
запомнишь что-нибудь с трудом, но очень кре-
пко, и потом ничего вспомнить не сможешь.
Так тоже бывает. Я бы всем советовал пора-
ботать над своей памятью.
Я был всегда справедлив и зря никого не
бил, потому что, когда кого-нибудь бьешь,
то всегда жалеешь, и тут можно переборщить.
Детей, например, никогда не надо бить ножом
или вообще чем-нибудь железным. А женщин,
наоборот: никогда не следует бить ногой.
Животные, те, говорят, выносливее. Но я
производил в этом направлении опыты и знаю,
что это не всегда так.
Благодаря своей гибкости я мог делать
то, чего никто не мог сделать. Так, напри-
мер, мне удалось однажды достать рукой из
очень извилистой фановой трубы заскочившую
туда серьгу моего брата. Я мог, например,
спрятаться в сравнительно небольшую корзин-
ку и закрыть за собой крышку.
Да, конечно, я был феноменален!
Мой брат был полная моя противополож-
ность: во-первых, он был выше ростом, а во-
-вторых, - глупее.
Мы с ним никогда не дружили. Хотя, впро-
чем, дружили, и даже очень. Я тут что-то на-
путал: мы именно с ним не дружили и всегда
были в ссоре. А поссорились мы с ним так. Я
стоял: там выдавали сахар, и я стоял в оче-
реди и старался не слушать, что говорят кру-
гом. У меня немножечко болел зуб, и настрое-
ние было неважное. На улице было очень хо-
лодно, потому что все стояли в ватных шубах
и все-таки мерзли. Я тоже стоял в ватной шу-
бе, но сам не очень мерз, а мерзли мои руки,
потому что то и дело приходилось вынимать их
из кармана и поправлять чемодан, который я
держал, зажав ногами, чтобы он не пропал.
Вдруг меня ударил кто-то по спине. Я пришел
в неописуемое негодование и с быстротой мол-
нии стал обдумывать, как наказать обидчика.
В это время меня ударили по спине вторично.
Я весь насторожился, но решил голову назад
не поворачивать и сделать вид, будто я ниче-
го не заметил. Я только на всякий случай
взял чемодан в руку. Прошло минут семь, и
меня в третий раз ударили по спине. Тут я
повернулся и увидел перед собой высокого по-
жилого человека в довольно поношенной, но
все же хорошей ватной шубе.
- Что вам от меня нужно? - спросил я
его строгим и даже слегка металлическим го-
лосом.
- А ты чего не оборачиваешься, когда те-
бя окликают? - сказал он.
Я задумался над смыслом его слов, когда
он опять открыл рот и сказал:
- Да ты что? Не узнаешь, что ли, меня?
Ведь я твой брат.
Я опять задумался над его словами, а он
снова открыл рот и сказал:
- Послушай-ка, брат. У меня не хватает
на сахар четырех рублей, а из очереди ухо-
дить обидно. Одолжи-ка мне пятерку, и мы с
тобой потом рассчитаемся.
Я стал раздумывать о том, почему брату
не хватает четырех рублей, но он схватил ме-
ня за рукав и сказал:
- Ну так как же: одолжишь ты своему
брату немного денег? - И с этими словами он
сам растегнул мне мою ватную шубу, залез ко
мне во внутренний карман и достал мой коше-
лек.
- Вот, - сказал он, - я, брат, возьму у
тебя взаймы некоторую сумму, а кошелек, вот
смотри, я кладу тебе обратно в пальто. - И
он сунул кошелек в наружный карман моей шу-
бы.
Я был, конечно, удивлен, так неожиданно
встретив своего брата. Некоторое время я по-
молчал, а потом спросил его:
- А где же ты был до сих пор?
- Там, - отвечал мне брат и показал ку-
да-то рукой.
Я задумался: где это "там", но брат под-
толкнул меня в бок и сказал:
- Смотри: в магазин начали пускать.
До дверей магазина мы шли вместе, но в
магазине я оказался один, без брата. Я на
минуту выскочил из очереди и выглянул через
дверь на улицу. Но брата нигде не было.
Когда я хотел опять занять в очереди
свое место, меня туда не пустили и даже по-
степенно вытолкали на улицу. Я сдерживая
гнев на плохие порядки, отправился домой.
Дома я обнаружил, что мой брат изъял из мое-
го кошелька все деньги. Тут я страшно рас-
сердился на брата, и с тех пор мы с ним ни-
когда больше не мирились.
Я жил один и пускал к себе только тех,
кто приходил ко мне за советом. Но таких бы-
ло много, и выходило так, что я ни днем, ни
ночью не знал покоя. Иногда я уставал до та-
кой степени, что ложился на пол и отдыхал.
Я лежал на полу до тех пор, пока мне не де-
лалось холодно, тогда я вскакивал и начинал
бегать по комнате, чтобы согреться. Потом я
опять садился на скамейку и давал советы
всем нуждающимся.
Они входили ко мне друг за другом, иног-
да даже не открывая дверей. Мне было весело
смотреть на их мучительные лица. Я говорил с
ними, а сам едва сдерживал смех.
Один раз я не выдержал и рассмеялся. Они
с ужасом кинулись бежать, кто в дверь, кто в
окно, а кто и прямо сквозь стену.
Оставшись один, я встал во весь свой мо-
гучий рост, открыл рот и сказал:
- Принтимпрам.
Но тут во мне что-то хрустнуло, и с тех
пор, можете считать, что меня больше нет.
1936 г?
|